Отрывок из романа Олух Царя Небесного
Олух Царя Небесного 4. Новая редакция
http://www.proza.ru/2020/02/13/455
©
31. Я – как энергетический выброс
На этом и закроем тему. Не совсем, конечно, – до нового обострения болезни. До нового полнолуния, когда невозможно не выть. Выть о несовершенстве мира, о его странностях, страстях и болезнях. Чую, виртуозы не скоро оставят нас в покое. Ведь не сами христиане так волнуют меня, а то, что скрывается за их благостной маской. Каждый день видишь их поступь по планете Земля и слышишь отзвуки их «духовенной жизни». Только теперь это не маленькая провинция, провозгласившая себя избранниками Высших сил – теперь это огромный континент-корпорация, с филиалами по всей планете, правда, с тем же циничным ветхозаветным подтекстом…
Всё, всё! Хватит. Болезнь отпустила – и ладушки, а устраивать ток-шоу на этих страницах, не входило в мои планы. Я высказался, скинул груз, выпростал душевные боли и сомнения – и достаточно! А верить мне, (да хотя бы просто выслушать!) – никого, быть может, и не найдётся. Я привык говорить в пустоту. Лишь сияние Чистой Правды – мой талисман – пусть мне путь освещает. На этом и успокоимся, и вернёмся к нашему лирическому герою.
Нашего лирического героя мы оставили на самом, что ни на есть, подъёме. Всё сошлось тогда. Мечты и грёзы, любовь и страсть – всё стало реальностью. И что? Это я сейчас понимаю, как всё прекрасно складывалось, а тогда… надо было знать этого далеко не лирического, да и не очень-то героя.
Этот тип (вот – самое точное его определение) был странный малый. Странный и непонятный даже себе самому. Собственно я и за перо-то взялся (в смысле, по клаве стучу), чтобы понять и в мир донести, насколько этот малый был странен и нужен. То есть, нужен ли он вообще был этому миру?
У меня сейчас возраст – как раз, такие вопросы расследовать. У вас это называется преклонный возраст. А у меня этого возраста как не было, так и нет! Я всё ещё там проживаю, в том парне, а парень живёт в четырнадцатилетнем подростке. Такая вот весёленькая матрёшка. Причём, нет в той матрёшке не только ни одного старца, но и просто взрослого мужика. Я и сейчас ощущаю себя тем мальчиком, напряжённо всматривающимся в мир.
Тот мальчишка подросток – мой пиковый возраст, который я так и не преодолел. Он девственно жесток, абсолютно честен, нежен, горд, и невообразимо глуп. Потрепало его, конечно, за эти годы, но главное осталось. Он так и не научился воспринимать этот мир, не понимает, куда попал, и зачем он в нём. Ему в нём не интересно. Ему в нём плохо. Ему в нём не нравится решительно всё: земля, воздух, небо, и люди под небом. Самое удивительное, всё так и осталось в первозданном ощущении: девственно, гордо, жестоко и честно. Да и глупость жива! Ничего, стало быть, не изменилось, кроме цифири лет.
Нет, я стал, конечно, в нём ориентироваться, а интуиция моя отточила своё ремесло, и теперь вскрывает почти все хитросплетения «тварей дрожащих». На примитивном, однако, уровне, хотя у «тварей дрожащих» только такой и может быть уровень. И смыслы мироздания, бывает, становятся мне понятнее, чем тогда. Так ведь сути это не поменяло!
А суть такова, что ощущение девственности так и осталось во мне нетронутым. И ещё. Куда бы я ни шёл, о чём бы ни задумывался – я всё равно попадаю в астрал. Что тогда, что сейчас. А эти ощущения – нечеловеческие. То есть, как жил я, так и продолжаю жить в ирреальном мире. Кстати, это нормально. Я имею в виду – суть и не должна меняться. Иначе, куда мы пригребём?..
Ладно. Неладно, конечно, но что делать? Надо смириться и до конца досмотреть фильму. И всё-таки понять, где я и зачем? Ну, если не понять, так хоть покопаться в той жизни, потоптаться, а вдруг!.. Не догнать, так хоть развлечься. Ведь та жизнь, несмотря на её видимую никчёмность, оказывается, таила в себе кое-какие смыслы и тайны…
Впрочем, о чём это я? Что значит «кое-какие», – самые, что ни на есть первосортные и глубинные! И смыслы, и тайны. Так что, пока не поздно, впору пересмотреть своё отношение к жизни. То есть, жить не получалось, зато копаться в ней будем усердно. Как умеем, до самого дна! Короче, творчество кинуло-таки мне мозговую косточку. Вот и грызи её, олух, вдруг и тебя пробьёт истина. Так что, всё-таки ЛАДНО.
Подвал, кстати, оказался лучшим местом, для подобных типов. Потому что, как уже было доложено, подземная жизнь, как и жизнь небесная, идеальная среда обитания для таких вот Олухов Царя Небесного, цель и смысл жизни которых – сойти с ума. Вот этим олух и занялся со свойственной молодости страстью.
Впрочем, не совсем так, или совсем не так. Всё оказалось гораздо серьёзней. Это была не просто «свойственная молодости страсть», эта СТРАСТЬ была главной определяющей меня как существа живого. Иначе говоря, страсти оказались моей сущностью, и, наполняя меня до краёв – бурлили, и вскипали, и выплёскивались! Куда выплёскивались, кого они обжигали – я не замечал. Я ничего тогда не замечал. Страсти правили бал, причём, страсти в квадрате, а иногда и в кубе. Страсти запредельные, безжалостные, разрушающие не только своего носителя, но и мир вокруг, и людей, его окружавших. И возлюбленных.
Впрочем, страсти – понятие поэтическое, даже, в некотором роде – божественное. Если же перевести разговор в другую плоскость, более, так сказать, приземлённую, то речь пойдёт об энергиях. Энергии били и крушили меня. Энергии и дух, (тот самый дух, который так и остался неразгаданным, но единственно реальным моим спутником) – вот что представлял собой ваш покорный слуга в то время.
Энергии жили своей жизнью, и, вырываясь из меня, несли в мир мощнейшие разряды. Чего? Так неважно, – разряды меня самого. Если бы не живопись, куда сливались те энергии, если бы не холст, пробитый страстями во всех местах, я, скорее всего, стал бы преступником. Причём, очень может быть, и убийцей. Впрочем, я и был преступником и убийцей живого. Я убивал живую жизнь и отдавал её на прокорм ДУХУ – тому всеядному монстру, что и был моим единственным и тайным покровителем.
Необходимо, впрочем, немного притормозить в своих отчаянных разоблачениях. И дополнить картинку самым, пожалуй, главным аргументом. Аргументом моей непричастности к миру зла, если, конечно, такой существует. Не то я действительно представляюсь каким-то отъявленным злодеем. Во-первых, те энергии били, прежде всего, своего носителя. Я страдал от них более всего, да и окружавших меня людей было ничтожно мало. И тех, впрочем, никто насильно не удерживал.
Но уж совсем самое главное, что и тогда и сейчас является абсолютным ответом на все вопросы, поставленные как той жизнью, так и жизнью вообще. Это – БОЛЬ. Душевная боль, на которую я был нанизан, как на божественный стержень. Боль очищала, освещала мой путь, удерживала в реальной жизни, и оправдывала всё: мои неистовства, мой ярый демонизм, моё разрушение живого.
Хотя, всё одно – картинка в целом выходила ужасающая и нереальная. Сюрная какая-то картинка, где над героем (кстати, на вид абсолютно спокойным парнем) глумились неведомые силы и бешеные страсти. Его ломали и били те страсти ежедневно, а он хоть и мрачнел душой, но улыбался. Чему? Действительно, чему мог улыбаться этот олух? Да, так, ничему, собственно. Просто, когда бьют, надо улыбаться. И всё. Так он понимал эту жизнь.
Да уж, что уж – такова жизнь, говорят умные французы. Всё просто и жёстко: жизнь на сковороде страстей. Страсти жгли и порождали нетерпимость. Нетерпимость вела в ад. По большому счёту, я сам стал тем адом, убивающим всё живое. И я страдал в том аду, как самый отъявленный грешник. Я жарился на тех страстях, принимая возмездие за несовершённые грехи. То есть грехи были запланированы в потенциале. Я был прижизненно приговорён к тем грехам.
Теперь я не только понимаю, но и благодарен судьбе, что живопись встала неприступной крепостью, той единственной преградой, защитившей мир от встречи с тем монстром-уродцем. Я глумился над холстом с утра и до утра, а мог бы глумиться над миром.
Вот и «роман в подвальчике», вспоминая в который раз писателя Булгакова, и используя его же образ, налетел на нас разбойником из-за угла. Правда, доводится, тем разбойником и стал как раз тот нежный и гордый юноша, а по совместительству – маньяк убийца.
Всё случилось так, как могло случиться только со мной. Я станцевал свой «танец смерти», не думая о смерти, да и ни о чём вообще не думая по причине отсутствия мозгов. А возлюбленная имела неосторожность попасть в это поле, где всё не по правилам, всё нелогично. Где жила одна всепожирающая страсть.
Моя возлюбленная накануне нашей встречи вышла замуж за финского журналиста – мужчину состоявшегося и обеспеченного. Он её любил без памяти, и должен был увезти из советского небытия к себе в благополучную Европу, в отдельный дом, со всеми, вытекающими оттуда благами. И вот. Неувязочка. Зашла в одно место, не ко мне даже, к своему старинному приятелю, пившему у меня трое суток, и… попала.
Впрочем, финн тоже был не лыком шит – всё-таки увёз её в Европу. Через десять лет. А десять лет были убиты мальчиком-подростком, и закопаны в подполье. Этому десятилетию и страстям по ним я посвятил целую книгу, так что тема эта закрыта, хотя и продолжает волновать воображение. Впрочем, волнует теперь только, как объект исследования.
32. Жена и двое детей
Мне тут Андрюша буквально вчера сказал: «Что ты всё о себе, да о себе!». Я опять, как Пушкин сослан в свою «Болдинскую осень». Да, я опять в деревне – восстанавливаю порушенную зимой баню. Она, не выдержав уральской зимы (обилия снега на ветхой крыше), развалилась на две половинки. А здесь по пятам, тенью, так сказать, мой вибрационный двойник – Андрюша. А заодно мы решаем мировые проблемы. Ну и пишем, как видите… всё о себе, да о себе!
У меня теперь жена и двое детей. То есть не теперь, конечно, а уж лет восемь. Дочери, между прочим, шесть лет! Я просто до сих пор не могу привыкнуть к этому. К этой семейной метаморфозе, случившейся со мной однажды.
Всё это богатство находится в городе Пермь. К ним я и приехал, но был сослан в деревню после месяца общения. Жена и неделю не может выдержать мои безумные энергии. А месяц – это уже подвиг и сподвижничество. Однажды, очевидно не в силах держать мой облик внутри себя – она стала описывать свои муки, и даже название этому дала: «Жизнь на вулкане». Весь день печатала, но, очевидно, переволновавшись, нажала не на ту клавишу, и произведение улетело в никуда. Но я-то думаю, что нажав на клавишу «не сохранять» она интуитивно избавлялась от меня как от муки мученической.
Вот такие «пироги с котятами». Котята, конечно, дар божий! Агнии – шесть, Глебу – год. Езжу сюда, езжу, и никак не могу привыкнуть к новому своему положению. Потому, быть может, что я такой «летний папа» – живу где-то там, в Москве, в подвале. А детям периодически предъявляют меня, как высшее достояние, вот, мол, и у вас есть настоящий отец. Странный, конечно, папа, но уж какой есть. К тому же я ещё и пенсионер, и инвалид: с «дырочкой в правом боку», так что пользы от меня… только квартира, которая пока и выручает нас. Ну и – ремонт бани, на который, кроме меня, так никто и не решился. Обо всём об этом как-нибудь в другой раз, потом, потому что… да потому, что роман мой – сакральный, о себе любимом.
Так вот – о себе. Я недавно сделал ещё одно потрясающее открытие, которое, как поведал мне вибрационный двойник, не было открытием уникально моим. Когда я сообщил об этом, Андрюша тут же притащил мне Кастанеду, которого я не читал (теперь стал читать). Кастанеда изучал и описал жизнь и тайные знания индейских ведунов (брухо). Так вот, они там, кажется, дошли примерно до тех же истин. Миром правят не идеи, не чьи-то мозги, и даже не мировой Мозг и не мировой Дух – миром правят энергии. Хотя, быть может, там вовсе и не об этом. Просто Андрюше нужен был повод поговорить о Кастанеде, от которого он без ума.
Я, правда, своё открытие сделал относительно живописи. Что в живописи главное не цвет и рисунок, не форма с содержанием, не образы, не стиль – это всё вторично. Главное – энергии. Ну, а поскольку Жизнь и Живопись для меня единое и неделимое целое, то и в живой жизни главное – энергии.
Короче, возвращаясь к основной теме, началась моя новая жизнь – подвальная, богемная, отлетевшая. В подвале и поселился (и живу здесь уже 33 года!). А родительскую квартиру посещал тогда наездами. Когда уже так припрёт подземная житуха, что сил нет, тогда и навещал маму с папой. Отлежаться, маминого борща поесть, отмокнуть, забыться и дух перевести. Ну, а потом вновь в омут – в живопись, страсти, пьянку, любовь…