С утра испекла яблочный пирог. Шарлотку. Сегодня у меня по плану – проведать бабу Аню. Это мы её так называем. Себя она величает Анной Ильиничной. Анна Ильинична в прошлой жизни была инженером по технике безопасности на каком-то производстве.
Бабе Ане было под восемьдесят. Момент, когда она появилась на нашей улице, я пропустила. В этом доме когда-то жила женщина с двумя детьми. Дети выросли, забрали мать к себе и дом долго сдавался. В нем поселились баба Аня с сыном, и только, когда сын в очередной раз женился и уехал в другую страну, мы, старожилы, узнали, что приехали они к нам из столицы, дом этот купили, а Анна Ильинична – женщина совсем одинокая.
Мне лень было варить кофе, и я налила себе стакан апельсинового сока. А затем сложила гостинцы в пакет и пошла к бабе Ане.
Баба Аня, как всегда, обрадовалась мне. Мы пили чай, и она рассказывала, как сильно её любил муж, как она хранила ему верность, когда осталась одна с маленьким ребёнком. А это было ой как непросто, потому как женщиной она была видной…
С мужем мы познакомились, когда ему было слегка за тридцать, поэтому у него не могло не быть жизни сердца, но я никогда, никогда не расспрашивала его о бывших женщинах. Муж меня любил. Я старалась отплатить ему взаимностью, но у меня не получалось. Вот так Бог, не могу сказать за что, наказал меня.
«А как-то влюбился в меня один кавказец», – продолжала свой рассказ баба Аня…
Так случилось, что моя первая любовь стала моей единственной.
Но всё имеет свой срок. И сегодня я её помню, пронзительную и необъяснимую, но ничего не чувствую.
А потом во мне как будто что-то сломалось. Нет, мне нравились мужчины. Мне хотелось их любви. Но сама я никогда больше не любила как в последний раз, на разрыв аорты.
И такой «сломанной» прожила до двадцати пяти лет, а потом вышла замуж. И не потому, что девчонкам крышу сносило от этого парня, и не только потому, что он был классным. Он любил меня. Любил – для меня как заклинание.
« Полетим!» – предложил муж, когда мы поднялись на скалу, и раскинул руки как крылья. Над нами было огромное небо. Внизу лежало море. Это был наш медовый месяц в Крыму.
Я не летала. Я рожала детей, варила варенье, делала уютным наш дом, но не летала. Я старалась, чтобы всё было хорошо.
« Как-то уже взрослый сын спросил меня, почему я не вышла замуж за того генерала, — прервал мои мысли голос бабы Ани. — А я ему говорю…»
Дети взрослели и постепенно отдалялись.
Дочь Ксюша ушла в свою жизнь и захлопнула за собой дверь. Она живёт в другом городе, и мы раз в неделю созваниваемся.
Миша уже два года женат, но детей ещё нет. Я не знаю почему. В его семье своя жизнь.
Жизнь двигается, возраст приносит свой сюжет, а мы исполняем его в соответствии со своими человеческими качествами.
Вышла со двора бабы Ани и тут же прибавила шагу – у моего дома стояла машина сына.
Когда я появилась в кухне, Миша разогревал в микроволновке котлеты, над тарелкой борща на столе вился парок. Я всегда готовила в расчете на неожиданный приезд сына. И он приезжал. Без предупреждения и нередко.
– Всё хорошо? – спросила я сына, когда мы уже пообедали и пили чай.
Миша кивнул, но, кажется, толком не расслышал. Он смотрел мне в лицо, кивал, но я не могла избавиться от чувства, что мыслями он не здесь. Вспомнила, что последнее время сын психовал по любому пустяку.
Я наклонилась вперёд и дотронулась до его колена.
– Тебе не хватает любви.
– Чего? – переспросил он, явно сбитый с толку моими словами.
– Любви.
Некоторое время мы сидим молча. Миша сидит, упершись взглядом в окно, а видит ли он, что там, за окном, — непонятно.
Я убрала Мишину чашку с остывшим чаем и поставила перед ним другую с горячим. Миша вздохнул и провёл рукой по лицу. Сын так был похож на мужа.
Муж ушел от меня несколько лет назад, ничего не объясняя. Просто собрал вещи, сказал, что уходит и ушел. Понимаю – ничего нельзя повторить. А если бы было можно, что бы изменилось?
Сын уехал. В вазе остались мои любимые цветы. Накатили ненужные слёзы. Нет, я не устала быть одной. Я не надоела себе. Это было что-то другое. Время сочится сквозь пальцы, а мне не к кому прислониться.
За окном зашуршало. Это хлынул дождь и заглушил все звуки. Октябрь пришёл холодными дождями.
В конце дня позвонила Надя. Моя старая приятельница и бывшая соседка. Надюха большую часть своей жизни была вдовой. Её муж странно погиб, когда их старший сын был первокурсником, а младший Стёпка ещё пятиклассником. Надя рассказывала, что муж был против рождения второго ребёнка. У мужа что-то не ладилось с бизнесом, и он поговаривал о переезде за границу. Она до последнего скрывала свою беременность.
Судьбы старшего Надиного сына и мужа были удивительно схожи.
Старший сын был таким же деятельным. Воротила. Погиб в автомобильной аварии. Остались красивая жена и маленькая дочка. Жена скоро вышла замуж, но с Надеждой общалась и часто привозила к ней внучку, в которой бабушка души не чаяла.
А Стёпка стал длинноволосым то ли писателем, то ли художником. Он то книги писал, то картины. А вообще, шарахался по свету.
– Здравствуйте, – сказал не Надин голос в трубке.
– Здравствуйте. – Сердце странно сжало. – А где Надя?
– Я председатель клуба «Кому за шестьдесят…»
Да, я знала. Надюха говорила об этой своей тусовке.
– Дело в том, – продолжил голос, – Надежда Степановна сегодня утром умерла. И я вот обзваниваю всех её абонентов.
Всю дорогу у меня непроизвольно текли слёзы.
– У вас что-то случилось? – спросил таксист.
– У меня подруга умерла, – ответила я.
Дверь мне открыла сноха – жена старшего Надиного сына. Мы обнялись. Она махнула в сторону гостиной и пошла в кухню, откуда слышались приглушённые голоса.
В гостиной посередине стоял гроб. В изголовье, на единственном стуле, сидел, наклонившись, Стёпка. Когда я подошла, он повернул ко мне лицо. И такая растерянность и боль отражались на этом лице.
«Вот, – сказал он и заплакал навзрыд. – Сердце».
Надежда мало изменилась, но была бледной, и нос сильно заострился. Она была в тёмно-зеленом платье. Этот цвет всегда шёл к её рыжим волосам.
Я, оглянувшись, взяла у стены стул и села возле Стёпки.
«Я никому больше не нужен, – говорил он. – Никто больше не скажет мне: как дела, сыночек? Никто больше не погладит меня по голове».
Степан провёл рукой по своим длинным волосам и опять заплакал.
«А когда я последний раз называла своего Мишу сыночком? И почему я своих детей, только когда они были маленькими, гладила по голове?» – подумала я, и так заболело в груди. Может, это душа? Да, нет. Все проще. Сердце.
Одиночество оно бывает разным. Оно у каждого своё.