За окном промелькнул транспарант на двух стойках. Что-то в нём показалось мне знакомым. Я сдал машину назад и прочитал на листе фанеры: «Гостевой дом «Кто смел, тот и съел». Рыбалка. Охота. Катание на вездеходе». Далее имя хозяина: «Хлопин Виктор Ионыч». Неужели он, Витька Хлопин, мой однокурсник по институту? Второго такого отчества я не встречал. Мы звали его Йодыч, такой он был задиристый, постоянно лез в спор.
Свернув с асфальта, я немного проехал по лесной дороге и оказался перед домом из лакированного кругляка.
В окно выглянула женщина и, поймав мой взгляд, покрутила пальцем себе у виска. «Вот так встреча! – изумился я, удерживая на лице приятную улыбку незваного гостя.
Затем на резное крылечко вышел бородатый мужик в рубахе-косоворотке и в сапогах с «моршынами». Рот его был перекошен для удобства орудования зубочисткой.
Мрачный взгляд постепенно высветлялся и наконец вспыхнул знакомым мне с молодых лет огнём-сигналом «готовься к бою».
Грохоча кирзачами по ступеням, мужик сбежал с крыльца, обнял меня и - ткнул в спину зубочисткой. Захохотал, и ещё раз ткнул для верности, откинувшись назад и глядя мне в глаза, достало ли. Ну, точно, Йодыч!
Мы не виделись с институтских времён, но первые слова его были:
-Чего вырядился?
После презентации своей новой книги в местной библиотеке я ехал в строгом костюме с бабочкой. Давно уже из инженеров перешёл в писатели. Готов был объясниться. Но этого, похоже, не требовалось. Хозяин схватил меня за плечи и ввёл в дом, в горницу, обставленную по ново-ново-русски, под старину. Дешёвая подделка чувствовалась и в деревянном столе без скатерти, и в печи с пёстрыми изразцами, и в огромном золочёном иконостасе. Натуральной была только прибитая на стену головы лося с лопатинами рогов. Хозяин жилища подвёл меня к этой мёртвой голове.
-Пальнул метров с двухсот. Получай, собака! А ему хоть бы что. Дробь на бекаса была. Косяк вышел. Пока пулю вгонял, он по кустам, по кустам. Между деревьев выловил. Шарах! Прямо в морду. Вот гляди.
И с помощью той же зубочистки он стал разбирать шерсть на мёртвой голове и показывать мне дырку в кости.
Вновь переживая азарт охоты, он в волнении запустил руки в волосы у себя на голове, и без того уже всклокоченные, подёргал, словно проверяя на прочность и вдруг всколыхнулся, в страхе отпрянул от меня.
-Слышь, а чем это от тебя несёт?
-Женщин подвозил по дороге.
-Меня сейчас вырвет. Терпеть не могу всяких там ихних шанелей.
И ударив меня по спине в знак прощения, крикнул жене, чтобы собирала обед.
Жена в платке, повязанном кулём, (лица не видать), стала накрывать на стол.
Мы сели на диван.
-Вить, молодец! – сказал я, чтобы польстить однокашнику. – Такое поместье отгрохал. Как это у тебя получилось?
Услыхав это «Вить» он обиженно насупился, глянул куда-то в вечность, и втянул воздух сквозь зубы, со свистом.
-Давай так, А-лек-сан-дер! - произнёс он моё имя по слогам в назидание, не желая допускать в наш разговор студенческую простоту обращения. И затем заговорил мне шёпотом на ухо, скосив глаза на жену: - У неё батя был – замгубера. Вертолётную площадку видел? Ко мне по десять человек десантировалось.
И толкнув меня плечом, захохотал, затрясся всем своим матёрым туловищем.
Хозяйка пригласила за стол.
Густо запахло крепким свежим варевом. Тарелки были необычайно широки и глубоки, а порции – до краёв. Хозяин млел в предвкушении еды, подмигивал мне, и чтобы добавить содержательности к трапезе, своей ложкой стал перебирать в моей тарелке куски рыбы и называть их происхождение, сообщать где и как пойманы.
-Сейчас пообедаем, и на рыбалку! Я тебе всё покажу. Такие места!
-Мне некогда, Виктор. Надо засветло успеть домой. Ночью ездить побаиваюсь. Зрение уже не то.
-А кто же тебя отпустит ночью. У меня гостевая спальня со всеми удобствами.
-Нет, Виктор. Поеду.
-Забудь! – непреклонно произнёс он и засунул салфетку себе за ворот.
Жена села за дальний край стола.
И хотя платок у неё был надвинут на лицо, я всё же разглядел у неё под глазом тщательно запудренную гематому. И ещё мне показалось, что она устроилась на стуле немного боком намеренно, чтобы я увидел синяк. Какой-то знак этим подала мне, как тогда, глядя из окна и крутя пальцем у виска.
-Я мужик! – говорил между тем хозяин. – Живу просто. Всё натуральное. Всё своими руками. Всё ништяк.
-Хорош мужик – с высшим образованием, - заметил я. – Да и в чинах тоже наверное побывал немалых, Виктор Ионыч?
Он усмехнулся, оценив лестное для него величание, и напыжился, - видать полыхнула в нём былая значимость (позже я узнал, что он дошёл по службе до директора фанерного завода).
-Мы с тобой интеллигенты, Виктор Ионыч. Инженеры. А мужики на телегах навоз на поля возят, - не унимался я.
Стол под ударом его кулака подпрыгнул, содержимое тарелок колыхнулось и немного даже выплеснулось.
-Вот как, значит, у вас там в Москве о народе понимают! (Оказывается, он кое-что знал обо мне). А на мужике вся жизнь наша держится! Нет добрее человека, чем мужик! Сердце в нём, душа! Он ничего не пожалеет, всё отдаст! Работяга первый! И пахарь, и плотник! Вся Россия на его плечах! А для вас там он червь земляной!
По мере вознесения до небес достоинств сельского труженика глаза его постепенно наливались слезами, он глядел на меня в упор с жестокой скорбью. Я хотел было начать возражать, как это водится в любой полемике. У меня имелись свои аргументы и контрдоводы. Пословицы из сборника Афанасьева волной поднимались в памяти: о лентяях, глупцах, пьяницах из мужицкого племени. Остановила меня хозяйка. В ужасе прихлопнув рот ладонью, она поглядела на меня умоляюще.
Что-то произошло и внутри нашего мужико-поклонника. Только что взгляд его был погружён куда-то в свой собственный мрачный космос, как вдруг вспыхнула радость на лице. Появилась растерянная улыбка словно при виде чего-то восхитительного, губы задрожали, словно он готов был разрыдаться от счастья. А оказалось, просто на ум ему пришла история о несчастном птенце. Кроха выпала из гнезда под крышей его дома.
-Комариков ловил и его кормил, малюсенького такого, - по бабьи запричитал хозяин. - На ладони он как в гнёздышке. В одной руке его держу, а другой червячков копаю. А хлебушком, так прямо из губ. И целуемся, и целуемся. Радость небесная!
Радость какая-то безмерная, детская, необыкновенная изливалась и из него самого. Я улыбался, но не без задней мысли: «А как же лось? Как же «завалить»? Содрать шкуру. Выпотрошить и сожрать?»
И словно под действием этих моих предательских мыслей схлопнулась в нём всякая сентиментальность. Опять зажёгся в глазах пророческий огонь, испепеляющий взгляд вонзился в меня. Он скрипнул зубами.
-Вот скажи, почему у нас в деревне цены такие же, как у вас в Москве?
-Рынок! - ответил я.
-Имя! Имя, я тебе говорю! Назови конкретное имя и мы придём к нему на серьёзный разговор!
Этот словесный выпад опять завершился ударом кулака по столу. Он вскочил на ноги и ушёл за занавеску у печи. Встал перед чем-то напоминающим конторку, открыл ноут-бук.
Сначала был слышен только шёпот, и время от времени доносилось: «Радуйся». Без прибавления адреса посыла. Судя по строгости произнесения, скорее всего он убеждал самого себя. И по мере воодушевления говорил всё громче. Стали слышны обрывки молитвы (иначе никак было не назвать это священнодействие):
-…исконные земли…иноземные псевдо-учителя… это ты его выбрал… мы побеждаем…великие стройки… абсолютное зло…
Он был на взводе, в романтическом угаре. Плакал и целовал экран монитора, утирая слёзы концом пояска, вязаного в холмогорской технике «дёрганец».
По отрывкам его славословия я узнал источник: «Катехизис профессора Барынина», нового гуру нашего времени с тремя миллионами последователей в Интернете. Серьёзная секта.
За стол он сел строгий и внутренне просветлённый. Стал сосредоточенно хлебать уху, однако не долго. Зажав ложку в кулаке и словно грозя ею мне, заговорил:
-Чтобы всем было радостно и покойно…Смело и весело... Запах парного молока в тумане... Хороводы вокруг Солнца!.. За блуд - костёр. За кражу – повешение...
Он с досадой сжал ложку до побеления пальцев. Накал нарастал. Но и на этот раз страшное алмазное сверкание в глазах быстро угасло, губы в жиру похлёбки расползлись, обнажая ряд изъеденных мелких зубов. Мальчишеская озорная улыбка озарила лицо.
Он встал посреди комнаты во всём своём музейном сапожно-косовороточном великолепии, сорвал салфетку с груди и сказал:
-Поехали!
И решительно вышел из дому.
Когда я поблагодарил за обед и подался следом за ним, жена жалостливо, сочувственно поглядела на меня.
На задках дома под навесом стоял мотоцикл с коляской, старенький «Форд» и, так называемый каракат – самодельный вездеход на огромных колёсах-дутышах.
Это была гордость хозяина. Мне было заявлено:
-Каракат застрянет только там, куда любой другой вообще не доедет! Сам сделал, между прочим. Вот этими руками. Всё до винтика.
Он стал накручивать шнур на стартёр наподобие бензопилы.
-Может, не стоит, Виктор! Мне в общем-то домой пора.
-Огорчу! – сказал он с шутливой угрозой и рванул шнур. Мотор завёлся не сразу, и я успел окинуть конструкцию инженерным глазом. Всё было сделано страшно небрежно, - сварочные швы не зачищены, видны были следы кувалды на балках при подгонке деталей. Местами остов был наскоро связан проволокой.
Наконец это хлипкое паукообразное сооружение из железных реек окуталось дымом.
Хозяин сел впереди за руль, а я сзади на дощатый настил меж между двух огромных колёс от трактора без какого-либо ограждения.
Поехали.
Рессор по замыслу конструктора не полагалось. Меня трясло и кидало из стороны в сторону. И рубчатые шины вертелись от меня в опасной близости. Хвататься можно было только за кромку днища. Я подскакивал на ухабах. Руки срывались и невольно норовили опереться на колёса этого бешеного тарантаса. Я встал на четвереньки. Но и плечами меня кидало под эти жернова. Я кричал водителю, чтобы остановился. Он оборачивался и орал:
-Ништяк, Алексан-дэр!
Мы спустились в овраг, поехали косогором и едва не завязли в ручьевине. Каракат пыхтел, переламывался и вдоль, и поперёк, полз по буграм будто существо с перебитым позвоночником. Водитель рулил, привстав и пружиня на ногах, а я подскакивал, уже лёжа на животе и мог удерживаться только за передок настила. Приходила мысль, чтобы спрыгнуть на ходу, но это будет как-то невежливо с моей стороны, думал я, съезжая всё дальше назад. На очередном подлёте руки всё-таки сорвались и я вывалился из кузова.
А каракат продолжил взбирался по уклону оврага, опасно кренился, так что лихачу за рулём было не до пассажира.
Одолев подъём, скрылся в лесу.
Треск мотора утихал по мере удаления. Значит, меня так и не спохватились, и не развернулись для поиска.
До резиденции было недалеко.
По следам караката я вышел к дому. Сел в свою машину и начал выруливать со двора.
Хозяйка на крыльце робко помахала мне.
«Как-то нехорошо получилось, - думал я, улыбаясь ей.
Выехав на трассу, я включил фортепианную классику.
Летом мне часто приходилось ездить по этому шоссе от райцентра до своей дачи. Я знал здесь каждый уступ на асфальте, каждую выбоину. Можно было топить педаль в пол и под сто двадцать, и под сто сорок километров.
«Главное, чтобы лось из леса не выскочил, - думал я.