Уходи, зима седая!
Уж красавицы Весны
Колесница золотая
Мчится с горней вышины!
И хочется в поле, в широкое поле,
Где, шествуя, сыплет цветами весна!
Апполон Майков
О, нет! Нас за подснежниками посылали не злые мачехи. Лишь мимолетный намек классной руководительницы («было бы хорошо, если бы вы девочкам и вашим мамам, бабушкам, сестричкам подарили цветы: подснежники, например»). В сочетании с возрастным мальчишеским авантюризмом, который лично у меня напрочь отсутствовал. Однако приходилось участвовать в подобного рода инициативах – из-за ложного ощущения, что подобным образом укрепляется уважение к моей персоне, и из-за страха отбиться от коллектива.
Итак, тысяча девятьсот девяностый. Окраина дышащей на ладан советской империи. Первые отключения электричества, первые перебои с газоснабжением. Где-то на востоке – отдельные участки боевых действий перерастают в линию фронта. Изредка появляются добровольцы, сопровождая тело одного из своих товарищей по оружию. Убитый – обязательно герой, с каждым из погибших связано несколько поучительных историй. Казалось бы – за принесшими себя в жертву на алтарь любви к отечеству должны пойти тысячи, но нет! – сто раз в десятой степени прав Максим Горький – Данко, действительно, освещают дорогу массам в светлое будущее своими горящими сердцами. Только, на самом деле, в первую очередь, мы – люди, затем – представители конкретных классов. И только потом – патриоты. Поэтому неудивительно, как соплеменники Данко поступили с его сердцем. Хороший урок всем Прометеям мира! Минимум идеализма и романтики! У каждого из нас – своя цена. Только одного можно купить и за тридцать сребреников, а на амбиции и запросы другого не хватит и мировых запасов золота.
Взрослые всерьез начинают задумываться о будущем. Понимают одно – грядут перемены. Неясно, чего от них ждать. Когда неясно, человек, интуитивно, начинает понимать – ничего хорошего, кроме новых, экстремальных ситуаций, изменения не приносят. Тогда три выхода: вы либо убегаете от опасности, либо боретесь с ней, либо остаетесь на месте с риском для жизни, но с надеждой на компромиссное сосуществование с ее источником.
Часть сомневающихся остается, чтобы приспособиться, часть – эмигрирует. После подобного отсева способных на подвиги личностей почти не остается. Закладывается фундамент для последующих поражений.
Но мы, школьники, живем в другой вселенной, которая, пока, не пересекается с жизнью взрослых. Да, мы слышим и знаем, что происходит. Но страна нашего детства, пока, надежно защищена нашими относительно молодыми родителями, которым следует поставить памятник только за то, что они смогли пережить «святые девяностые» – от Бреста до Владивостока и от Норильска до Кушки.
Классные сплетни, драки из-за девочек, небрежно оброненных слов и косых взглядов, самодельные детские самопалы, поделки из дерева, рогатки и перочинные ножи, игры в школьном дворе, снежки в слуховое окно, футбол, редкие, но насыщенные шекспировскими страстями конфликты с учителями, проникновение в школу криминальной культуры на фоне повального увлечения культуризмом и восточными единоборствами.
– Что ваш культуризм? Гора мышц и все. Не умеете ни правильно дышать, ни драться!
– Ага! А ваше у-шу никогда не превзойдет карате! Наш сенсей сильнее вашего, а в уличной драке ваша техника ничего не значит! Машете руками как мельницы… Смешно. Разумеется, куда вам против сетекан…
– Куда вам, сетекан, против кекусинкай!
Детский максимализм… Но как приятно, когда перед приехавшим из столицы журналистом, мой тренер по карате, ударом ноги, ломает панельный блок на две части… Мы в восхищении – ведь все снято на настоящую камеру…. Потом ошалевший представитель четвертой власти слушает, как наш наставник исполняет на скрипке произведения Чайковского и Моцарта. Почему-то сразу думаю о современниках – мещанах, бородатых, татуированных и ограниченных своим замшелым мирком, в котором нет места здоровым человеческим страстям и широте мыслей, где показатель гуманности – сбор кала собственной собачки на улице, а посещение кальянной – все еще лакмусовая бумажка респектабельности. Ну, и коронное – «пусть государство не лезет в мой карман, а я не буду заниматься политикой». И все бы ничего, только тоской и юдолью веет от их взгляда – пустого взгляда в никуда. Если глаза – отражение души, то в их душах – километры бездонной пустоты.
Наивные! Каждый миг жизни – политика, в том числе и путешествие за подснежниками.
…Снег в тот год растаял еще в феврале. Весна была ранняя и, что примечательно – относительно теплая. А, может, мы были юны и не замечали прохлады мартовских нон.
Грядет восьмое марта. Шестого числа занятия в школе заканчиваются к двум часам. Нас – восемь: единство противоположностей, Сэм и Базилио, серьезный, но надменный Набу, ленивый, беззлобный Гу-эн, энергичный Арманд, его верный оруженосец, силач Сурцундур (или Сурц) и веснушчатый Кларенс, – вечный антагонист Арманда в борьбе за внимание прекрасной Элен, которая, в конце, предпочтет другого. И я – человек, у которого была блестящая возможность поступить сразу во второй класс, благодаря своей начитанности. Но интеллект и предприимчивость, широкий умственный горизонт и способность пробивать свою точку зрения, часто, не гармонируют друг с другом.
– Надо успеть еще уроки сделать, – деловито заметил Кларенс.
– До шести-семи успеем, – заверил его Арманд.
Я, как всегда, ни к селу ни к городу, не имея нужной информации, ляпнул:
– Да тут близко. Конечно, успеем.
На мою ремарку никто не обратил внимания. Внимание на меня обращали только тогда, когда нужно было списать во время контрольной по математике или диктанту. Если в начальных классах страждущих моей помощи было достаточно много, то к описываемым временам их число значительно сократилось. Одноклассники старались повысить уровень своих знаний, а я все витал в облаках, получая удовольствие от мысли, что являюсь отличником класса и одним из малочисленных лучших учеников школы.
На самом деле, опушка леса, на которой Базилио и Сэм видели подснежники была отнюдь не близко – в сорока минутах ходьбы от школы. Мы резко и резво взяли старт, идя на запад, за солнцем. За разговорами, приколами, анекдотами и пересказами увиденных боевиков шаг наш замедлился – пункта назначения мы достигли через час.
Я в первый раз шел за подснежниками в лес. Для ребят это было рутинное мероприятие – соседние леса и озера, не говоря об ущелье, они излазили вдоль и поперек. Поэтому я был единственным, кто испытал чувство ужаса при виде преградившей нам путь трубы, проходящей над оврагом. Пусть длина трубы будет метров восемь, а высота оврага – на два метра меньше, и вы поймете, какой испуг я пережил.
Пока Арманд, Сурцундур, Базилио и Сэм перебегали по трубе на противоположную сторону, мой мозг лихорадочно соображал: что делать?
– Давайте – вы пойдете дальше, соберете подснежники, а я домой пойду, – предложил я, – дорогу помню, не потеряюсь.
Для меня это был идеальный вариант.
– Ты, чего, трубы испугался? – удивленно окрикнул меня Базилио.
– Никогда не перебегал через такое? – с легкой издевкой, акцентируя слово «никогда», спросил Кларенс. Он, вообще, любил самоутверждаться за мой счет: во время спарринга нанес мне два удара по глазам, отлично зная, что будет дисквалифицирован за свой поступок. Но ему было важнее причинить мне боль и унизить.
– Боишься высоты? Высоты боишься, – суммировал Набу.
– Не бойся, только в первый раз страшно, – успел было сказать Гу-эн.
– Иди, и так задержались, скоро вечер, темнеть начнет, пока до дома дойдем, – решительно и громко изрек Арманд.
Кларенс, с деланным участием, подтолкнул меня к трубе, и я пошел. Наглядная, живая иллюстрация к тексту с заголовком «Пытки пиратов. Хождение по доске».
Когда я был на середине пути и, глядя вниз, думал, что произойдет, когда я свалюсь на грязные камни, бурую дернину и прошлогодний сухой бурьян, Арманд навстречу мне поспешил. Как сейчас помню я его серую, с голубым отливом, куртку с нагрудными карманами, шрам на лбу и протянутую мне руку.
– Не смотри вниз, иди в моем направлении, – подбадривал он меня, хватая за предплечье и быстро таща в свою сторону.
Наконец под моими ногами была земля. Одобрительные возгласы, похлопывания по плечу и спине, шутки в стиле «ну, вот теперь ты стал настоящим мужчиной». Раскатисто хохочет Сурцундур, пряча глаза, короткими смешками, заливаются Кларенс и Базилио, широко улыбаются Сэм, Набу и Гу-эн….
Наконец – опушка леса. Сначала – редкие белые цветки, потом – внезапно – не море, но солидное белоснежное озеро. Не врали Сэм и Базилио.
Дальше – отрывки. Мы возвращаемся другой дорогой, коротким путем; повторять переход через трубу не требуется. На мой робкий вопрос – «зачем, тогда, мы сразу не пошли кратчайшим путем?» – Арманд, усталым и раздраженным тоном, отвечает:
– Но, ведь, так интереснее было.
А я мысленно извиняюсь перед ним за свой глупый, как мне кажется, вопрос и за то, что разозлил его. Потом я смотрю на розово-оранжевое небо на западе и пытаюсь ответить на парадоксальный вопрос: зачем, все же, они, с таким рвением, собирали эти подснежники и потратили на них уйму времени, если, все равно, продолжат обижать и третировать своих одноклассниц? По каким законам они живут? Как работает их психология? Судя по буллингу, которому я подвергся в девятом классе, я так и не разобрался ни в их психологии, ни в законах, которые руководили их поведением.
Дом. Зал. Солнце еще не зашло. Отблески его лучей проникают через зеленые и белые занавески, играют, искрятся на корешках книг. Желтые, потрескавшиеся после землетрясения, стены. Маленькая и грустная картина с изображением Большого и Малого Араратов на фоне растущих на берегу реки Аракс тополей – синий и зеленый цвета почернели от времени, оттого кажется, будто скоро на долину с рекой и тополями хлынет дождь.
На «Изумруде», купленном в кредит через «Военторг», – зеленоватая вазочка с лимонным бессмертником.
Бабушка пожарила картошку, разложила соленья и маринованный перец – «закаты» (как говорила она), за которыми нужно было лазить в подвал старого дома. Сейчас она позовет меня ужинать. Два букетика подснежников она поставила в баночки.
В принципе, я доволен: и домой до наступления сумерек успел, и овраги научился по трубам преодолевать, и у школьных товарищей заслужил (как мне кажется) авторитет. И бабушка моя готовит самые вкусные в мире соленья и маринованный перец (и это – факт, подтвержденный абсолютно всеми нашими гостями, родственниками и знакомыми – бабушка была хлебосольной хозяйкой).
Для полного счастья остается взять с полки книгу – хоть «Зеленый фургон», хоть «Сквозь волшебное кольцо», хоть «Путешествие «Голубой стрелы», что-нибудь из Жюля Верна или Астрид Линдгрен. И насладиться стряпней бабушки, несмотря на ее замечания о том, что читать во время еды – вредно.