Необходимое предисловие для постоянных читателей. Почему для постоянных? Да потому, что они привыкли к тому, что, как правило, мои рассказы либо сказочные, в которых все заканчивается хорошо, либо жизненные, в которых либо все хорошо, либо есть намек на то, что все будет хорошо. Ну, если не все, то почти все. Этот же рассказ написан в стиле комедийного ужаса. Я думала над финалом, пыталась добавить в него "сахара" или ужасов, чтобы уже определиться с жанром, но ничего не получалось. Повествование упорно останавливалось на одной и той же фразе.
Не бойтесь, в рассказе нет жутких сцен, есть только намек на ужас (я хотела намекнуть сильнее, но у меня снова не получилось, эта история упряма и точно знает, как ее надо было рассказать). В общем, рассказ получился несколько странным и абсолютно не типичным для меня. Что ж, я вас предупредила и, надеюсь, не очень напугала.
Люське завидовали все подруги. Еще бы! Какого кавалера отхватила! Взрослый, серьезный, состоятельный! Ну и что с того, что на кладбище работает? Не могилы роет, а творчеством, можно сказать, занимается! Рисует портреты, и надписи на камнях делает. А зарабатывает сколько! Люське уже и колечко подарил, и браслетик, а когда эта зазнавшаяся и наглая девица намекнула на новый телефон, обещающе улыбнулся и ответил:
- Вот наступит твой двадцать первый день рождения, посмотрим, что тебе зайчик принесет! - и глянул странно, жадно облизав губы.
Да, с Люськой он разговаривал, как с маленькой девочкой, хоть и было ей уже целых двадцать лет. Ласково так, слегка снисходительно слова цедил, разве что по голове не гладил.
- В любви признавался? А замуж, замуж-то зовет? Ох, Люська, дура ты все-таки! Говорю я тебе, не дело в омут бросаться а потом век вековать с таким стариком! - Люськина мама кудахтала над дочерью и сама бросалась уже из крайности в крайность: то твердила, что Алексей Люське не пара, так как старше ее на целых пятнадцать лет, и когда Люська будет еще бодрой и полной сил, любимому лишь теплая постель и стаканчик для вставной челюсти понадобятся. А то строго и нелогично спрашивала, когда этот подлец придет к ним в дом, чтобы познакомиться и честь по чести попросить Люськиной руки.
- Ой, мама, тебя не поймешь! - злилась счастливая Люська. - Во-первых, когда мне будет пятьдесят, я тоже буду старой и мне тоже мало чего захочется, а во-вторых...
- Ну, спасибо на добром слове! - тут же обижалась Люськина мать, которая недавно отпраздновала полувековой юбилей. - Доживешь до моих лет, вспомнишь свои слова!
- А во-вторых, - Люська делала вид, что не слышала нотации, - мы пока притираемся друг к другу, присматриваемся.
- Знаю, как вы притираетесь ночи напролет! - ехидно фыркала мать, а Люська краснела и быстро переводила разговор на другую тему, не желая признаваться, что она думает о будущем и Лешеньке уже намекала и на свадьбу, и на размеренную семейную жизнь, и, конечно же, на детей - мальчика и девочку. Любимый сначала отшучивался, отговаривался усталостью и работой, а потом и вовсе подобные разговоры стал пресекать на корню.
- Знаешь, кладбище приучило меня жить одним днем. Кто знает, когда пробьет твой час? Наслаждайся, пока есть время! - вот и все, что Алексей как-то сказал влюбленной Люське.
- А как же планы, перспективы? - попыталась втянуть любимого в серьезный разговор настырная Люська. - Разве ты ни о чем не мечтаешь?
- Мечтаю, - задумчиво ответил Лешенька и как-то странно взглянул на Люську. Не влюбленно, не нежно. Оценивающе и жадно, как на вещь.
- О чем? - Люська решила не обращать внимания на этот взгляд. Мало ли, может быть ей показалось, и она увидела то, чего не было?
- А вот это секрет, моя любимая! - усмехнулся Лешенька.
Ах, эти секреты! Получается, их у Алексея было целых два. Первый хранился в запертом шкафчике - забавном, старомодном, он висел на стене в Лешкиной спальне и манил своей недоступностью. Люська тайком его сфотографировала (Лешенька и сам не желал фотографироваться, и не любил, когда запечатлевали обшарпанные стены его съемной квартиры) и показала родителям.
- У бабушки такой же был, - растрогалась мама и тут же стала относиться к Лешеньке помягче, добрее, словно этот шкафчик их как-то сблизил, - что же у него там хранится?
- Говорит, рабочие инструменты, но, по-моему, он врет.
- Врет, точно тебе говорю! - встрял в разговор отец. - Тут ничего не поместится, да и неудобно тоже.
- Это смотря какие инструменты! - Люська, чувствуя некое отцовское неодобрение, кидалась на защиту любимого. - Алексей - художник. Может быть у него там кисти и краски хранятся?
- А зачем он их тогда запирает? Боится, что ты стены разрисуешь? - ехидничал отец, а Люська тут же начинала жалеть, что вообще впустила родителей в этот тайный уголок своей счастливой жизни, фыркала и заявляла, что они совсем ничего не понимают.
- Да где уж нам! - ехидно отвечала мать, и они все дружно ссорились, а потом быстро мирились, но не надолго, всего лишь до следующего разговора, в котором одно лишь имя Люськиного избранника провоцировало новый скандал.
Странностей у любимого было, конечно, много. Во-первых, тот самый запертый шкафчик. Уж как только Люська не ластилась, как только не просила его открыть. Все без толку. Улыбался Лешенька, смеялся, а к секрету, шкафчику то есть, даже не подпускал.
Во-вторых, не желал Алексей жить по-человечески. Вещи в шкафу не развешивал, хранил в чемоданах, словно в любой момент был готов сорваться с места. Люське на ее вопросы отвечал, вроде бы, разумно: мол, квартира съемная, мебель старая, ветхая, брезгует он ею пользоваться, опасается клопов и тараканов. "А как же нечто, хранящееся в закрытом шкафчике? Оно не пострадает?" - хотела спросить Люсенька, но почему-то сдержалась.
В-третьих и в-четвертых, Лешенька ненавидел, когда его фотографировали и вообще ничего о себе не рассказывал. Откуда он, живы ли родители, есть ли братья и сестры и другие родственники. На все Люськины вопросы коротко отвечал, что прошлая жизнь у него была наполнена приключениями, несчастьями и горестями, поэтому он ее постарался забыть, а в их город приехал, чтобы начать все заново, с чистого листа. "В моем случае, с чистой могилы," - мрачно и не смешно шутил Лешенька, обожавший свою "смертную" работу. Люська по поводу "кладбищенского" заработка уже решила: как только они поженятся, муж тот час же уволится и будет искать другое применение своим художественным талантам.
Впрочем, на этом странности Люськиного избранника и заканчивались.
- Что ж, не так уж их и много, - убеждала себя Люська, - главное, он меня любит.
Вот так красиво и прямо - "я тебя люблю" - Лешенька никогда не говорил, зато часто называл Люську "любимой", а ведь это одно и тоже. Так считала Люська и была абсолютно счастлива до того самого дня, когда случайно узнала, что же хранится в запертом шкафчике.
Все случилось за неделю до ее дня рождения. Люська забежала к любимому на обед (график у художника потустороннего мира был "свободным", а готовить Лешенька любил и умел), и когда они уже доедали вкуснейшие котлеты, Лешке позвонил начальник и сходу начал орать, что Лешка так умудрился перепутать цифры на надгробии местного бандита, что получился то ли бандит - младенец, то ли бандит - экстремальный долгожитель, сразу и не разберешь, но лучше бы все исправить, пока дружки покойного не приехали выяснять отношения.
Лешка разгневался, побелел, щеки его пошли красными пятнами и, процедив сквозь зубы:
- Я мигом, дождись меня, - умчался на работу.
Люське, конечно, надо было бы сходить в библиотеку, а потом и курсовой заняться, но перспектива побыть одной в своей будущей квартире (Люська уже решила, что они ее выкупят у хозяев или будут арендовать с правом дальнейшей покупки) завораживала. Поэтому Люська, чувствуя себя почти хозяйкой, помыла посуду и плиту, аккуратно повесила Лешенькины вещи на стул и бездумно подошла к заветному шкафчику. Машинально дернула за ручку дверцы и не поверила своим глазам: старенькая, облезлая дверца, скрипнув, открылась.
Ах, как же потом ругала себя Люська за это любопытство! Долго ругала, года два, пока замуж за Вовку не вышла. Но в тот роковой день все мысли из Люськиной головы испарились под натиском любопытства, и руки сами решительно распахнули дверцы шкафчика. Люська уставилась на содержимое, нахмурила брови, зажмурилась, открыла глаза и все-таки им не поверила. На полках шкафчика стояли чайные чашки. Самые обыкновенные, не новые, некоторые с отбитыми ручками, некоторые с трещинами. Люська взяла одну в руки, повертела. Чашка, как чашка. Зачем ее хранить, да еще прятать под замок? Ан, нет! Не просто чашка! "Любимой Леночке" - было выгравировано на пузатом боку.
- Хм... - задумалась Люська и взяла другую чашку.
"Любимой Анечке" - надпись была сделана тем же почерком, с такими же завитушками. Люська нахмурилась, предчувствуя недоброе, зачем-то пересчитала чашки. Двадцать одна штука. Двадцать первая стояла на отдельной полке и была самой большой и красивой, да еще и с алой, праздничного вида ленточкой на ручке. Почему-то Люське стало страшно брать ее в руки, и она, понимая, что это все-таки придется сделать, постаралась замедлить время и продолжила изучение двадцати чашек. Надпись была на всех. Любимыми были три Юлечки, пять Леночек, четыре Светочки, одна Зоенька, две Мариночки, одна Евушка, одна Маргариточка, три Анечки и... Люська собралась с духом и схватила самую двадцать первую чашку.
- "Любимой Люсеньке", - прочитала Люська и задохнулась от непонятно откуда взявшегося ужаса. - Мама, - прошептала Люська, аккуратно поставила чашку на место, закрыла шкафчик и на цыпочках прокралась на кухню, села за стол и застыла.
И почему ей сразу подумалось дурное? "Подумаешь, чашки!" - попыталась уговорить себя Люсенька. "Может быть он коллекцию собирает! А зачем ее прячет? Наверняка стесняется этого глупого увлечения! Оно ведь какое-то девчачье! Но почему чашки такие разные и с виду не дорогие и не ценные?" Люська собралась с духом и решительно вернулась к шкафчику, открыла его и внимательнее рассмотрела чашки. Ничего особенного, чашки как чашки. А самая большая и новая - наверняка для Люсеньки. Подарок на день рождения, нет, не сам подарок, конечно, а приложение к нему, вроде букета цветов. Верно ведь? Люська попыталась даже посмеяться над своими страхами, но непонятный ужас, казалось, протянул руку и слегка сжал Люськино горло, да так, что ей стало тяжело дышать.
Почему она заподозрила любимого человека в самых страшных злодеяниях? Люська поначалу не понимала. Но осознание пришло тот час же, как будто бы ждало своего часа и давно пыталось достучаться до Люськиного разума: странные Лешкины взгляды, недомолвки, случайные, жестокие слова и непонятное восхищение молодыми покойницами. Да, да, он так и говорил, что они такие красивые, просто загляденье! И счастливые, потому как их не коснется дряхлая рука увядания и болезней... А Люська все списывала то на свое непонимание, то на сомнительное, кладбищенское чувство юмора, а на самом деле, возможно, Лешенька - совсем не тот, за кого себя выдает!
Была бы Люська отважной героиней романа, она бы, без сомнения, обыскала всю квартиру, нашла бы (или не нашла бы, и тогда история пошла бы по другой дорожке - прямой и светлой) неоспоримые доказательства обманутых и, скорее всего, убитых девушек (небогатый читательский Люськин опыт подсказывал: маньяки с трепетом хранят свидетельства своих злодеяний: вещи, локоны, а в случае с Лешенькой, это были чайные чашки, но, возможно, нашлось бы и еще кое-что) и с триумфом позвонила бы в полицию. Но Люська была труслива, как мышонок, поэтому, еще раз пискнув "мама", она выскочила из "своей" квартиры и помчалась домой.
Она бежала всю дорогу и только в подъезде смогла немного успокоиться, перевести дыхание и тут же зареветь в голос.
- Люська, ты что? Сессию завалила? А? Ну, говори! Люся, что случилось?
Вовка - сосед, которого Люське назначили женихом еще когда они оба играли в песочнице, осторожно взял зареванную "невесту" за руку.
- Люсь, если кто обидел, ты только слово скажи!
Вовка сжал кулак и помахал им перед зареванной Люськиной физиономией.
- Ле-ле-ле-ше-и-нь-ка! - прорыдала Люська и с трудом рассказала соседу о своем страшном открытии.
- Люся, ты дура, что ли? Подумаешь, чашки хранит! Может быть они старинные, дорогие? Вот и думает, что ты их разбить можешь!
Вот этого Люська и боялась! Ей никто не поверит и никто ее не поймет! Да, если вот так поверхностно смотреть, все действительно выглядело невинно и всего лишь немного странно! Но Люська нутром чувствовала, что эти чашки ее возлюбленный коллекционировал не просто так, что с ними связаны какие-то страшные истории!
- Он мне говорил, что ему с женщинами никогда не везло!
- И ты решила, что он их поэтому на тот свет отправлял? И сентиментально хранил чашки, из которых они кофий попивали? Ох, Люся, не хочу тебя расстраивать, но...
- Ыыыыыыы, - завыла несчастная Люська, поняв, в какой капкан она угодила. Никто, абсолютно никто ей не поверит! И, как и в кино или книжке, от маньяка Лешеньки ей не убежать, не скрыться.
- Ладно, не реви. Побеседуем с твоим маньяком! - снисходительно велел Вовка и проводил Люську до дверей квартиры.
Вернулся через несколько часов. Кусал губы, чтобы не рассмеяться, а потом, когда бледная Люська снова заревела, рассказал вот что:
- Приехали мы с пацанами на кладбище, нашли твоего убивца. Сначала по-хорошему хотели поговорить, а он набычился. Ну, пришлось его стукнуть разок. Увидишь фингал, не переживай, до свадьбы сойдет. Жалкий он у тебя какой-то, хлипкий, за что его любить? Ладно, твое дело! Так вот, строго у него про все расспросили. Этот хлюпик сам чуть не разревелся и сказал, что этот шкафчик был для тебя испытанием. Как в сказке про Синюю Бороду, помнишь? Вроде, везде ходи, а туда не ходи. А ты испытание провалила, с чем я тебя и поздравляю. Оказалась ты самой обыкновенной, любопытной кошкой, это я его слова передаю. А он-то думал, что ты - другая и собирался тебе предложение делать. А теперь увы. Он просил передать, что между вами все кончено, так как такая наглая особа ему в доме не нужна.
- Ккккааакк кончено? - снова разревелась Люська и бросилась к двери. Она все объяснит, она извинится, вымолит прощение! Она сама его замуж позовет! Или как это назвать?
- Люся, стой! Имей девичью скромность! Пусть сам на пузе приползает, фингалом дорогу освещая! Куда он денется? Если действительно любит...
- Нет, я сейчас, я должна, - Люська оттолкнула Вовку и снова побежала.
Окна Лешенькиной квартиры были темны и словно укоряли Люську за длинный, любопытный нос. "Была бы ты поскромнее, ходила бы сейчас в невестах!" - подумала Люська и всхлипнула. Слез у нее уже не осталось.
- Леша, Леша! - крикнула Люська в темные окна, наивно подождала ответа, тяжело вздохнула и убрела домой.
А утром она поняла, что ее самая большая любовь, ее Лешенька исчез, испарился, словно его никогда не существовало. Его квартира встретила Люську чистой пустотой и распахнутыми настежь дверями. Ни записки, ни клочка бумаги, ни намека, ничего. На кладбище зареванной Люське сказали, что Алексей работал у них без документов, и они не то, что его прописки, даже фамилии не знают. Вроде бы говорил ее, да все позабыли.
- А номер телефона? Может быть у него их два было? - цеплялась Люська за последнюю соломинку, но она предательски обломилась. Номер был один и металлический, равнодушный голос раз за разом оповещал о недоступности абонента.
Лешенька испарился, не выдержав Люськиного любопытства и предательства. Люська думала покончить с собой, но пожалела родителей, представив, как в старости им никто не поможет с мытьем окон и генеральной уборкой. Она долго ревела и убивалась по любимому, но институт все-таки умудрилась закончить, так как любовь - любовью, но и специальность получить надо. А потом... она и сама не поняла как так случилось, что Вовка пригласил ее на свидание. И она пошла, мысленно попросив у Лешеньки прощения. Затем было второе свидание, и третье, и десятое. И вдруг, Люська и Вовка поженились. Оказалось, они были влюблены друг в дружку еще с песочницы, но просто слегка позабыли об этом. И, наверное, на этом рассказ о Люське можно было бы и закончить, если бы не одно интересное событие, произошедшее в тот самый день, когда Люська рожала своего первенца.
- Люся здесь живет? - Люськина мама открыла дверь и увидела самого обыкновенного курьера.
- Здесь.
- Ей посылка, но лично в руки.
- Она ванну принимает, - соврала Люськина мама, зная, что чем меньше людей будет знать о родах, тем лучше, - Люся, тут тебе посылка! Я распишусь? - крикнула мать в глубину квартиры, туда, где слышался шум воды. Это в ванной намывался взволнованный Вовка, который, конечно же, ничего не услышал, а Люськина мама, войдя во вкус вранья, снова слукавила:
- Слышите? Говорит, что можно.
Курьер прислушался, и ему действительно показалось, что он расслышал чей-то голос.
- Держите, расписываться не надо, - он вручил Люськиной маме небольшую коробочку и попрощался.
- Хм, что это такое? - Люськина мама была такой же любопытной, как и Люська, но, что было намного хуже, она была слегка бесцеремонной, поэтому, не колеблясь, вскрыла коробку. - Ох, жалость-то какая! - ахнула Люськина мама, увидев в коробке осколки разбитой чашки. - Надо было при курьере посылку вскрыть! Пусть бы платил за порчу товара, подлец! Интересно, зачем это Люська купила всего лишь одну чашку? Кому-то на подарок? Расстроится, дочка, а ей сейчас это не нужно, еще молоко пропадет, - Люськина мама закрыла коробку и решительно выкинула ее в мусорное ведро, тот час же забыв об этой несколько странной посылке.
На этом история снова могла бы закончиться, но... если бы вдруг Люська все-таки увидела эту разбитую чашку и внимательно рассмотрела все осколки, то на одном из них, она бы увидела выгравированное послание, сделанное знакомым почерком с мелкими завитушками. Оно гласило: "Ходи, да оглядывайся, Люсенька!"
©Оксана Нарейко