Повесть. Продолжение
Праздник надвигался на город как циклон, о котором объявлено по телевидению. После такого объявления бывает, что никто ещё не разобрался, что за циклон да откуда взялся, но у всех неравнодушных к погоде граждан сразу начинает болеть голова. О фестивале «Раскрасим город» никто по телевидению, конечно, не сообщал, но хватило и объявлений на стенах. Жители города всполошились, и у некоторых тоже заболели головы. Больше всех страдал мэр.
Голова у него болела и об украшении площади, и об обеспечении горожан праздничным мороженым и прочим угощением, но главное – о телевидении. Пригласить телевидение оказалось нетрудно, но как не ударить в грязь лицом, когда оно прибудет? Тут мороженым не обойдёшься, тут нужно продемонстрировать, что приглашали не зря и что такого уникального события телевидение нигде больше не увидит. Поэтому требовалось мероприятие самого впечатляющего масштаба.
Озабоченный Юрий Борисович днём метался между мастерской, где изготавливали стенды для выставки, и Домом культуры, где их должны были установить, ночью же просматривал поступающие рисунки. А их набралось уже столько, что выставка грозила выплеснуться из Дома культуры на площадь. С точки зрения масштаба это было, конечно, хорошо, но голова у мэра начинала теперь болеть и о погоде.
К окончанию приёма работ рисунки пошли настоящей лавиной. Даже те, кто в последний раз держал в руке карандаш в детском саду, решили, что они не хуже других могут изобразить котика или цветочки. Врачи и пожарные, дворники и водопроводчики – никто не остался в стороне. Да и сам мэр, подписывая в задумчивости документы, неожиданно продолжал подпись замысловатыми закорючками, и его жена находила, что получается очень симпатично.
Вечерами город заполняли гуляющие. Жители бродили вокруг своих и чужих домов и придирчиво рассматривали стены. Они как будто впервые заметили, как много вокруг серого цвета. Поэтому обсуждали уже и зелёные насаждения, и неприличные надписи в подъездах, и даже родителей малолетних хулиганов, которые всё это написали. Владельцы дач великодушно выкапывали на своих участках лишние цветы и кусты и сажали их возле подъездов. Родители хулиганов покупали краску и собирались во время фестиваля устроить субботник, а если за день все хулиганские надписи закрасить не получится, то и воскресник. Везде царило воодушевление и предвкушение.
Городской Клуб собаководов потребовал от мэра немедленно выделить деньги на ремонт собачьей площадки, чтобы у собак во время фестиваля тоже было праздничное настроение. Городской Клуб любителей кошек выступил решительно против и предложил вместо этого провести выставку под девизом «Красота кошки спасёт мир». Мэр оказался в очень затруднительном положении, потому что Клубом любителей кошек руководила его собственная мама, а в Клубе собаководов председательствовал папа его жены. Вот-вот должна была разгореться страшная семейная война, и бедный Юрий Борисович сгоряча подумывал даже уйти в отставку, но на помощь пришла жена. Она принесла домой крошечного щенка, такого беленького и пушистого, что издалека его всегда можно было принять за ангорскую кошку. Но всё-таки это был пёсик, и он даже лаял. Мэр, детская мечта которого так неожиданно сбылась, был совершенно счастлив. Он выбросил из головы глупые мысли об отставке и официально объявил родным и близким, что телевидение будет снимать только весёлых и довольных людей. Собаководы с любителями кошек сразу же помирились, потому что попасть на экран хотелось каждому.
Магазин злополучного гражданина Толстикова был проверен самыми придирчивыми санитарными инспекторами, обработан самыми надёжными средствами от ползающих насекомых и закрыт, но сам гражданин Толстиков, хотя и получил предписание уплатить огромный штраф, ходил с такой подозрительно радостной физиономией, что капитан Порфирьев велел своему помощнику выяснить, когда у него день рождения, потому что ничем иным объяснить это выражение лица было невозможно. Стажёр Сенькин доложил, что день рождения у Толстикова зимой, и товарищ капитан теперь не знал, что и думать.
Сам Сенькин произвёл в квартире генеральную уборку, из-за чего оттуда не только бежали все тараканы, но и улетела моль, не успевшая по этой причине доесть шубу его мамы, за что мама расцеловала сына и велела немедленно пригласить товарища капитана на обед, чтобы выразить ему благодарность за правильное воспитание молодых сотрудников.
А лодочник Петрович купил три банки розовой краски, чтобы покрасить дебаркадер. Не сейчас, конечно, а в будущем. Сейчас ему хватало забот с воскрешением похоронного оркестра. Тут главная трудность была в барабане, который за годы лежания в гараже не только провис, но и пострадал от мышей. Кожаная барабанная шкура мышам очень понравилась, и они так её обгрызли, что края свисали лохмотьями. Враз помолодевшие пенсионеры-духовики уже начали репетировать известнейший вальс «Цветущий май», а несчастный барабанщик сидел с похоронным видом и начищал тряпочкой свои тарелки – больше ничего он сделать не мог. Однако Петрович проявил находчивость и обратился к сапожнику, уж сапожники-то понимают, как работать с кожей – неважно, на ботинки она идёт или на барабаны. Сапожник необычному заказу удивился, но не подвёл, и заново натянутый барабан присоединился к трубам, баритонам и тубе.
Словом, в городе страсти кипели нешуточные. А на другом берегу реки, в деревенском домике заслуженного деятеля искусств Андрея Антоновича Невашева, продолжали рисовать, беседовать и пить чай на лужайке.
В квартире же Прасковьи Фёдоровны образовался штаб подготовки к празднику. С утра до вечера приходили знакомые и незнакомые люди, телефон беспрерывно звонил, кукушка, чтобы никому не мешать, куковала теперь только ночью, встречи рассвета были временно остановлены, и даже солнце решило взять небольшой отпуск и до открытия фестиваля занавесилось облаками, пугая Юрия Борисовича. Готовить Прасковья Фёдоровна совершенно не успевала, но на кухне мистическим образом не переводились пирожки, и по тому, как они были защипаны, Павлик узнавал руку Костиной тёти.
Мэр приезжал каждый вечер с отчётом о проделанной работе, и каждый раз выяснялось, что работы проделано недостаточно. Долго спорили, какие рисунки считать достойными выставки, а какие не очень. В результате решили выставить всё – и для масштаба, и чтоб никому не обидно было. Но возникла новая трудность. Кроме тех стен, которые были намечены в самом начале, в очередь на чудесное преображение встали чуть ли не все остальные дома города.
– Как же быть, Прасковья Фёдоровна? – чуть не плача говорил мэр. – Ведь мы и общественные здания не успеем сделать до осени, даже если к нам приедет поезд художников. И откуда этому поезду взяться? А жители за свои дома знаете как переживают! Ко мне приходят целые делегации, ругаются, что соседний дом в очереди перед ними стоит, а у них стена гораздо лучше, потому что намного хуже…
«Конечно, до осени много не успеть», – услышал Павлик спокойный голос прабабушки. Он как раз приехал с того берега и сидел на кухне с пирожком и кефиром.
– Но ведь наш фестиваль в этом году не закончится, – продолжала прабабушка. – Он не закончится и в следующем. Это долгосрочный проект, а волшебной палочки у нас нету. Зато есть терпение и настойчивость. Что это вы, Юрий Борисович, разнюнились? Мэру это не идёт. Ну-ка вспомните, как вы уверенно у доски отвечали, особенно с несделанной домашней работой, и возьмите себя в руки! Когда наши горожане увидят, что вы умеете быть терпеливым и настойчивым, они и сами будут терпеливо ждать своей очереди. А насчёт поезда с художниками не волнуйтесь. У меня уже есть план. Надо…»
Что именно надо, Павлик не услышал, потому что в глубинах рюкзака зазвонил телефон. Достал, посмотрел – мама.
– Павлинька, ты что-то пропал. Как там у тебя дела? Расскажи в двух словах.
В двух словах! Павлик чуть не расхохотался в трубку.
– Отлично, мам!
Это были два самых подходящих слова, и мама, кажется, прекрасно всё поняла.
– Ну и хорошо. Ты, кажется, ужинаешь?
– Ага. Пирожки тут зачётные!
– Ну тогда приятного аппетита. Прасковье Фёдоровне от нас привет!
Павлик бросил телефон в рюкзак и снова навострил уши, но разговор в прабабушкиной комнате теперь шёл так тихо, что ни слова было не разобрать.
В другой день, так же вечером, в гостях у прабабушки сидел какой-то шофёр. Дверь всё так же была приоткрыта, и до Павлика долетало, что надо то ли кого-то привезти, то ли что-то увезти. Специально он не прислушивался, но на словах прабабушки «Это моя мечта!» не мог не подойти поближе. Поколебался, конечно – вроде как подслушивает, – но не ушёл. Во-первых, не хотели бы, чтобы он услышал, закрыли бы дверь. А во-вторых, интересно.
– Вы просто счастливец! Да-да, это и правда моя мечта – проехать автостопом до самого океана! А вы на своей фуре и так почти всю страну объездили. Изумительно!
– Да что ж тут изумительного? Едешь себе и едешь, и хорошо ещё, если едешь, а то часами в пробке стоишь. Вам-то зачем это надо?
– Да просто интересно. Интересно, как поля переходят в леса, за лесами вырастают горы, за ними реки – такой ширины, что другого берега не видно, новые города, новые дороги…
– Да на кой чёрт вообще этим интересоваться? Если так уж надо, по телевизору вон можно всё посмотреть.
– Своими глазами – это не то, что по телевизору. А зачем… Если ничего не интересно, зачем тогда и жить?
– Вот вы пару тыщ километров на машине проедете, и интереса у вас поубавится. Тем более автостопом.
– Ну, пару тысяч подряд ехать незачем. Понемножку, по шажочку, от одного города к другому. Здесь посмотрел, там остановился… Да вы за меня не волнуйтесь. Это мечта почти недостижимая.
– И нечего её достигать, тем более всё-таки и возраст у вас… вы извините, конечно…
Прабабушка рассмеялась.
– Возраст тут ни при чём. Читала я как-то про девяностолетнюю даму, которая автостопом полмира объехала и из каждого города репортажи вела. Мне до неё ещё пятнадцать лет! Здорово, конечно, было бы ехать вот так, куда глаза глядят, куда дороги ведут… Но мечта на то и мечта, чтобы недостижимой оставаться.
Раздался звук отодвигаемого стула, и Павлик отскочил от двери. Прабабушка и её гость вышли в коридор.
– Значит, договорились. А насчёт Васи подумайте, талантливый он у вас.
– Да понял я, понял. А вы… В общем, если мечта эта дурацкая вас совсем одолеет, дайте знать. Проинструктирую как надо, до самого Владивостока доберётесь.
Хлопнула дверь.
Прабабушка вошла в кухню.
– Нашёл чем поужинать? Молодец.
– А это кто приходил?
– Друга твоего, Васи, отчим. Шофёр, дальнобойщик. Только из рейса вернулся. Поможет нам кое в чём.
– Васькин отчим? Он же, говорят, зверь!
– Кто говорит, Костя? Ну, это он малость преувеличил для драматизма. Не такой уж и зверь. Ни клыков, ни когтей. Человек суровый, да, без лишней лирики, но вполне ответственный. Понимает, что к чему. А что не миндальничает, так это иногда и неплохо.
Автостопом через всю страну, до самого океана! Ну, даёт Пра! Вот это мечта так мечта.
Павлик лежал под одеялом и смотрел, как поблёскивают в темноте корешки книг, когда на них падают тонкие полоски света от фар проезжающих машин. Надо же! Ехать, куда глаза глядят, куда дороги ведут, и смотреть, как поля сменяются лесами. Ему бы и в голову не пришло, что у человека может быть такая мечта. Тем более у его собственной прабабушки. Но если какая-то неизвестная бабка, которой вообще девяносто, смогла провернуть такое дело, то почему нет? Девяностолетних людей Павлик не встречал. Он вообще никогда не задумывался, какие цифры означают старость, но вот прабабушке Паше, получается, семьдесят пять, а она стоит на голове и почти что управляет целым городом… Конечно, если она бывший директор школы…
На этой мысли Павлик заснул, и кукушка, которая заждалась, когда же обитатели квартиры успокоятся, сурово сказала:
– Ку-ку.
Продолжение следует.