Жил-себе поживал – валенки топтал раб Божий Аресентий - Сеня-Берестеня. Проснулся утром, позевал, по пустому брюху постучал, портки натянул, в чугунок заглянул, а там ложка спинку о литые бока чешет; молвит он жене с сожаленьем: “Пойду я на озерцы порыбалю, может, к вечеру того глядишь в брюхо-то чего и упадет.” Взял удило, червяков заступом накопал, котелок к поясу привязал да на пруды-озерцы поспешал.
Вышел Арсентий за деревню, а там пасека. Видит: медведь крышки с ульев скидает, мохнатой лапой медовые соты выгребает. Взял камешок с дороги, размахнулся да прямо мохнорылому по затылку, тот ажник на задние лапы присел.
— Ты чего, Берестеня, балуешь? — спрашивает косолапый. — Пошто коменюгой кидаешься?
— А ты почто пчельню зоришь? Пчеловод - таки нашелся! — отвечает ему Сеня, а сам уж в очуню другой камушек положил да пращицей раскручивает. — Шагай, берложник, к себе в лесок, время не голодное, найдешь пропитаньешко.
— Я тебя… сейчас сам накормлю, — зарычал медведь и ринулся на него.
Не растерялся рыбачок, крутанул пращицу и точно в лоб косолапому. Упал Михайло Потапович на землю, день-деньской, а звезды видит. Пчелы в нос жалят — пороху добавляют. Вскочил на четвереньки да наутёк: “Эх, Сеня-Берестеня… поймаю на тропинке — раздёрну на осинке!”
Медведь в лес убежал, а пчелы давай вокруг спасителя летать, хвалебную песнь напевать:
“Не дал пчелу в обиду!
Служили б панихиду…
Спасибо тебе, Сенюшка!
Потребна ль тебе денюшка?
Не попустил нас истребить…
Скажи…
Чем тебя благодарить?”
Почесал свой лоб широкий молодец, молвил:
— Что с вас взять? Меду мальца плесните, давненько ничего не едавши…
— Давай сюда свой котелок, мы тебе в миг меда начерпаем.
Налили ему целую до краев посудину сладкого золота да еще не отпускают: “Подожди, - говорят, - еще доброй душе подарочек есть”. Вытащили ему свечечку из старой колоды, все равно ,что на Пасху дитятки в руках держат, и говорят:
— Не простая эта свечка, а волшебная, имя ее "жизнь человеческая". Как затеплишь ее, так поспешай, желание шепчи, все что ни пожелаешь, тут же и исполнится. Кем захочешь, тем и станешь, что нашепчешь, то и сбудется, понял что ли?
— Да, как же не понять? — отвечал Сеня–Берестеня, — чудеса, да и только! Спасибо вам, пчелки!
Поклонился им храбрец-удалец и дальше пошагал.
А до озерцов путь не близкой, шагает думает: “А чего же это мне мед в котелке-то нести, лучше в брюхо залью”. Сел на тропке да враз весь медок и съел. Дальше идет, удочкой махает, а солнце палит, язык к горлу прилип: “Что если мне свечечку ту волшебную спробывать…” Достал свечечку - чиркнул спичечку, а сухие губенки шепчут: “Молока хочу парного, ведро. Точно такого, как в детстве от Буренки пивал...” В то же самое мгновенье является к нему ведро парного молочка, будто только из-под коровки вынули. “Вот те на!” Потушил свечечку, за пазуху сунул, опустился на колени, обмакнул усищи в густую пену, так полведра и выдул.
Пришел Арсентий на озерцо, а там бабы из соседней деревни бельецо полощут. Размотал удочку, закинул и такого червяка насадит и другого, ничего не ловится, караси носом в гусиное перо стукают, а на крючок не цепляются. “Я б и сам такого червяка съел, а рыба не берёт! — возмущается рыбачек. - Так весь день просидишь, а жарехи не дождешься”. Опять достал свечечку — чиркнул спичечку и прошептал: “А ну, карасёк, цепляйся Сене на крючок!” Как пошел клёв, только успевай вытаскивать. А караси все здоровенные, тяжелые, хвост к хвосту, а в ширину, что блины на масленицу. По берегу накидал, и ступить уж негде. “Хватит, — думает. — “А домой-то как теперь их нести?”
— Эй, бабоньки, продайте мне ваш таз, вон который поболе! — кричит Берестеня бабам, что белье полощут.
— Вот какой! А мы куда белье сырое покладем? — отвечают они ему.
— Не хотите дать за так, рыбы возьмите, хоть половину. Я еще наловлю. И таз отдам, мне бы только карасей до печи донесть…
Наложил целый таз карасищей, сам сверху сел. “Не почину мне боле пешком с реки своим ходом ходить, — раздался задорный вскрик Арсентия. - Не сегодня - завтра царем буу–дууу!”
Достал свечечку — чиркнул спичечку: “ Раз уж пошла такая потеха, на тазу Сеня домой поехал! И руки на руль от лисапеду, а то в канаву еще заеду! Эх, ма! ” Заскрипел таз на камушках, поднатужился да и повез Сенюшку-Берестенюшку с карасями до дому.
Смотрят бабы — дивятся: “Ох, окаянный, что за ляд, в тазу запряд!”
На горбу у самой большой рыбины сидит рыбачок, лисапедным рулем управляет да песню напевает:
“Едет тазик карасей
От реки и до дверей!
Мне педали не крути,
Вы не стойте на пути.
Был обычным рыбаком,
Теперь буду я Царьком!”
По улице с ветерком по своему хуторку прокатился, в каждое окошко по карасю запустил; бабки взлезные из окошек высунулись, в одной руке батожок, а в другой - золотой карасик.
По деревне ходит слух — нечистый дух будИт старух: Печкалиху, Пазгалиху, еще каких-то двух…
Приехал домой, жена увидала столько рыбы, заголосила радостно:
— Ой, батюшки, откуда столь карася-то взял, неужто что продал?
— Нет, сам наловил, стайка подошла., — хитрил муженек.
— Давай будем чистить да ужин налажать…
— Сам все справлю. Мой день — твоя удача. Иди, матушка, в пологу полежи да в дуду подуди, а я пока сам приготовлю.
Ну, хозяйка перечить не стала, залезла в полог под одеяло, с утра у печи стояла.
Достал свечечку — чиркнул спичечку, и говорит:
“Вытряхайте потрошки,
Золотые петушки!
Поваляйтеся в мучке,
Обваляйтеся в лучке
и
Полезайте в печь,
Что бы мне вас не стеречь…”
Так караси и замаршировали к печи. Парятся-жарятся на сковородках: загорелые, щекастые, сухарной корочкой прирумянены, лучком обложены, сметанкой залиты, на столе стоят - пировать просят.
Пришла хозяйка, руками развела, на лавку села: “Ой, такого я и не едала! Где и сметаны нашел… Ай да муж… “ Сидят они друг напротив дружки, наяривают, животы-утробушки набивают, разговаривают:
— Все твои старые горшки завтра на кучу снесу…, — машет руками Сеня-Берестеня. — Новая жизнь началась! Теперь я хозяин! Давно нас все эти господа к земле пригинали! Вот им! (и показал жене фигу, вымазанною в масле) Наш черед!
— Почто, Сенюшка, ругаешься? И так хорошо… живем Слава Богу...
— А Руси хорошо? Вона… Сколь несправедливости. Царем воссяду, а тебя подле себя посажу… Ворогов с родной земли прогоню, в каждой деревушке церковку построю. Каждой сиротинушке по прянику, каждой хозяйке по белому полотенцу, а мужику — по точило…
— А зачем же столько точил?
— Как зачем? Я своё потерял. Как косу-то точить? Соображать надо!
— Так ты же Царь будешь…
— Ах да… Ты, глупая женщина, не перебивай… Всем привольно жить будет, на Руси-матушке! Вот я какой человек!
— Ох, хороший, ой ладной… — поддакивала жена.
Позевывает Берестеня, по распревшему пузу ладошкой поглаживает:
— Вот… высплюсь только, а завтра уж начну… Всем достанется. Подкинь под голову валенок.
Жена полезла на полати за валенком, а хозяин на нее смотрит, носом ведет, “…А может, и помоложе себе царицу сыщу… За меня топеря любая пойдет… Хорошо жить на свете, когда чудеса творить могёшь…”
Принесла ему женушка валенок, смотрит, а у него и рубаха по шву разошлась.
“Дай, Сенюшка, хлопчаточку тебе заштопаю. Так карася налопался, что на пузе разошлась.”
Вытащила иголку из мохового пазу, а руки-то масляные, не удержала – иголка промеж досок в подпол и провалилась.
“Вот тетеря – ничегошеньки сделать не могёшь, — пушит её муж. — Придется теперь в голбец лезть. Подавай лучину!”
Забегала непутевая хозяйка, засуетилась, зажгла лучинку, подала мужу. Ходит во мраке Сеня, минутка-другая всё и потухло. Кричит из темного подполья: “Эй, подай чего там! Ничего не видно! ”
Засветила супруга свечку, подала; ходил-шаркался по углам, нашел - таки иголочку — в земляном полу спряталась.
“Тут в потемках и глаз на гвозде оставишь!”, — только и произнес Арсентий словцо, как тут же напоролся лицом на что-то острое. Осветил свечечкой, видит, глаз его на гвозде висит, смотрит, будто спрашивает: “Неужто тебе со мной скучно было? Мало ли тебе красоты в жизни казал?” Положил глаз в карман да к выходу.
Вылезает хозяин из погреба, весь в паутине да в пыли, без глазу, вся свечечка уж протеплилась, лишь чуток воска на ноготке с фитильком шает.
— Где свечка, что принес я с речки?
А жена с кухоньки покрикивает:
— Как где? А ты чем в погребу-то светил? У нас другой нетути…
—Ах ты глупая пробка! Неужто ты мне ту свечечку подала?
— А иголка подороже огарочка-то будет! — только и успела возразить жена как тут же превратилась в пробку.
Шептал все что-то Арсентий, сидя на старой скамейке, да где там, не горит фитиль без воска…
Загудел Берестенюшка… Весь мир на ладошке держал, а тут ни глазу, ни жены, ни свечки... говорят и по сей день горькую пьет, и тогда только усыпает, когда грусть-тоску свою в пустую бытылочку опускает, да той самой пробочкой затыкает.
Так и люди мира сего, впотьмах ходят, всё иголочку ищут, проклятия кидают, а не ведают, что чудо-то всю жизнь в руках держали. Время быстро прошло - от волшебной свечечки всего и осталось: фитилек на руке да воск на ноготке...