Bellum omnium contra omnes. Dum spiro, spero. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Сенека). Хроника текущих событий. Target Generation. Docendo discimus. Жизнь в Дании. Esse quam videri. Dixi et animam levavi.
Манкость — манящая привлекательность, та самая женская «тайна», когда женщина притягивает и непонятно почему — притягивает да и всё тут. Добавить к этому заключению — сентенции — больше по сути дела нечего потому, что сие есть великая тайна природы, которую отдельно можно назвать емким словом “любовь”. То что сексоты во времена советской “сексуальной революции” подменили разнузданной похотью. Я рассказываю о своих Музах, чтоб раскрыть эту безграничную тему; каждая из них по-своему сформировали и предельно обогатили мое творческое восприятие сущего мира. Невозможно всех сразу втиснуть было в текст; много женских имен проходит через творческую жизнь такого мужчины. Вот поэтому, предпоследнюю главу этого романа, мне и захотелось начать о женском обаянии, об ее значимости в жизни творческого мужчины. Это бесконечная тема для серьезного рассуждения. Да и для несерьезного - тоже. Мужчины любят приукрашивать женскую красоту, как и прочие ее достоинства, чтоб поскорее добраться до вожделенного женского тела, как доступного источника божественного удовольствия. Правда в том, что они божественны, - и чем дольше живешь на белом свете, тем больше убеждаешься в этом. Хотя физиология мужчины не всегда справляется с этими задачами до самого конца жизни, о чем с грустью приходится констатировать. Все идет по какой-то затухающей парадигме. У всех мужчин - как-то, по-разному. Никто не страдает гиперсексуальностью в пятьдесят лет и дольше. Природа наделяет щедро женщин красотою, к тому же они постоянно совершенствуют свой образ до стилистической узнаваемости, с помощью косметики. По мере приобретения интеллекта, мужчина становятся все изысканнее в своих сексуальных желаниях. Если у него, к тому же, имеются большие деньги. Стоит оговориться, что я кажется поворачиваю сюжет романа снова не в ту сторону. Поэтому, надобно возвращаться в его лоно. Начну с того, что: в самом начале творческого дня, мне приходится настраиваться, холодным разумом, на прозу, для этого, в моих наушниках звучит одна из любимейших бетховенских мелодий: “К Элизе”. Если я пишу стихи, которые идут от сердца, - с другого творческого центра — обычно я не включаю музыку. Сегодня, я описываю события, которые я много раз пытался обойти в своем творчестве. Отделывался разными недомолвками, что всегда вредит прозе - даже в такой агрессивной манере, в которой я пишу эти главы. Вернусь, сначала, к женской красоте. Женская красота - это страшная сила. Можно убедиться на этой сценке, возможно, что постановочной. Однажды, на моей смене в ирпенском, ночном клубе “Zair”, — который вмещает: и ресторан, и кафе, и кондитерский цех, и стоматологический кабинет, — перед наплывом посетителей в утреннюю пору, я вышел на улицу, чтоб немного развеяться. Стою возле стеклянной, входной двери, развлекаю себя изнутри разными мыслями. Обычно, здесь обедали местные нувориши. Вечером, публика была разная; вплоть до писателей из недалекого отсюда Дома Творчества. Иногда, я слышал, как они спорят о точках из запятыми, как они их расставляют. Это очень редкостные разговоры, на которые настроено мое ухо. Занятно было слушать пьяных коллег, присутствуя возле них простым охранником. В тот день, было хмурое, весеннее утро, и я смотрел на длинную улицу, идущую под небольшим уклоном вниз в сторону вокзала. Вот-вот должен был начать накрапывать сиплый, обложной дождик, но его почему-то не было, - а была только эта длинная и не совсем чистая улица, с парковкой возле базарчика напротив; с цветочным магазинчиком, к которому каждое утро подъезжал фургончик с именным номером и подвозил свежие цветы, которые выставлялись тут же возле стеклянных дверей этого заведения. Однажды в котором, словно от нечего делать, проявляя лишь симпатию к появившейся Музе, купил чайную розу и подарил Инне. Она приняла ее - и в нас завязались какие-то странные отношения, которые сильно влияли на мои литературные дела, - да так, что я готов был продолжать их в любом формате, лишь бы это состояние души, продолжалось как можно дольше. К отношениям с Инной, я еще вернусь в этой главе. Тогда я стоял возле стеклянной входной двери в “Zair”: смотрел на это серое утро, без всякой эмпатии, и думал о чем-то своем. Был второй или третий год моей работы на эту фирму. Я привык к этому месту и к этим пейзажам. Базарчик, - ничего особенного из себя не представлял: грязненький, как и все, подобные ему, на котором окрестные крестьяне продают огородину. Несколько киосков с разной всячиной. Однажды, я купил здесь дешевую голубую простынь, - и, поверьте мне, - переспав на ней, я превратился в настоящего Аватара. Краска за ночь так въелась, что я еле отстирался, потом, в душе. Тело у меня весьма волосатое, так что приходилось отмывать даже волосы. И вот, представляете, стою в этом месте, — как вдруг, улица вся опустела вниз. Я повернул голову в сторону улицы “ІІІ Интернационала” и что я вижу: на улицу Грибоедова, по проезжей ее части, покачиваясь в бедрах, медленно движется медовое, длинноногое существо, а за ним, следом, с едва слышимыми моторами, ползут урча, все эти “Мазды” и “Тойоты”. Со строны кажется, что прекрасный пастух ведет следом за собою породистое стадо каких-то сказочных животных. У меня - челюсть отвисла. Стоял, как вкопанный, до тех пор, покудова эта весьма странная процессия не скрылась с глаз долой. Это было лирическое отступление на тему: красота - страшная сила. Мы встречались с Инной после заировских смен; покупали сладости и отправлялись к речке. Об этих посиделках на берегу, я уже не раз писал в своих рассказах. К началу лета, мы уже вполне созрели для более тесных контактов. Благополучно миновали черту в почти четвертьвековой разницы в летах. Если отбросить творческую составляющую, то она мне в дочери годилась. Меня это не смущало, как художника. Наоборот заводило, как зрелого мужчину, что, в какой-то степени, передавалось и Инне. Она пожелала сблизиться первой. На этом, я, обычно, останавливался в своих опусах. Сегодня, я пойду дальше. Однажды, при очередной нашей встрече в центре города перед вокзальчиком, недалеко от подземного перехода под железнодорожными путями, в сквере возле высоких, будто позолоченных, сосен, перед тем как идти закупаться, сладостями, в супермаркет, - она увлекла меня в аптеку напротив, и, молча, остановилась перед витриной с презервативами. Обычно, она всегда так делала, если хотела, чтоб я что-то купил. Я почитал все на ее сосредоточенном лице, и отправился в кассу выбивать чек. Хотя никогда, практически, ими не пользовался, даже в лучшие годы своей молодости. В советское время, когда с разными контрацептивами было особенно туго, — моя женщина, с которой я тогда жил, Наташа, доставала для себя какие-то липкие шарики, которые на самом деле было очень трудно найти в провинциальном Конотопе. Она работала в торговле, и это могла себе позволить. Больше, приходилось заниматься любовью, словно в боевых условиях: как по сержанской команде изнутри, я должен успеть, сноровисто, выскочить из нее, чтоб уберечься от нежелательных последствий. Приходилось жертвовать собственным удовольствием, ради которого, если разобраться, все это и затевалось. Поэтому, в качестве эксперимента, она, однажды, приволокла заграничный аналог грубого, советского “изделия №2”. Это было в первый и последний раз, - Наташа, потом рассказывала, что из нее выходили ошметки латекса, даже, на следующий день, и, хуже всего, что ей казалось, что они там еще оставались. С тех пор, мы перепробовали много способов - как продлить сексуальную гармонию. На эти поиски, во многом, и уходила жизнь обывателя в Советском Союзе. Если он не хотел постоянно заниматься абортами. Это было в период советско-американских телемостов, в одном из которых, одна шибко продвинутая, закомплексованная на пропаганде, дамочка, заявила на весь мир: “В Советском Союзе - секса нет”. Секс, конечно, был паршивый, но - был, если не знать, что существуют качественные контрацептивы. Удовольствия, конечно, меньше, всякий раз выпрыгивая из женщины, как по-команде… Я купил, с Инной, эти самые гандоны, - и мы отправились ко мне. Я не догадался снять комнату в гостинице, в том же, “Эдельвейсе”. В Беличанский лес, идти - Инна, наотрез, отказалась. Я вспомнил, что хозяйкиных строителей, которые жили в летней кухне, нет уже несколько дней. Я решил попроситься, у нее, в летнюю кухню, на время. Как только мы остались одни, разделись, я попробовал одеть этот скафандр — и тут мой член сдулся на глазах. Стою я голый посредине, этой захаращеной кухни, — передо мною такая же голая и красивая, двадцатишестилетняя дама, — а я не могу свой член уговорить, чтоб он поднялся. Никакие ухищрения не помогают. Почти как: стою на асфальте, я, в лыжи обутый, или лыжи не едут, или я еб…й! Инна, быстро оделась — и вышла. Оделся - и за нею; боялся ее потерять навсегда. Такой конфуз, впервые в жизни случился со мною - и, поверьте, это был такой же удар, каких я и в боксе не получал. А там были мастера спорта, которых на мне натаскивали перед самыми ответственными соревнованиями. У меня была такая роль: спарринг-партнера. Мне приходилось скалой выдерживать их удары, чтоб не лежать на канвасе, с выключенным сознанием. Со временем, это как-то перемололось; я, правда, заверил Инну, что это - случилось со мною впервые. Она продолжала звонить и встречаться, но уже без видимого энтузиазма. Потом, у нее появился какой-то мастер заправочных дел с бензоколонки. За это время, я “перелопатил” в интернете много медицинской литературы по этому поводу, и пришел к единственному выводу, что это: от естественного процесса старения организма. Вечной гиперсексуальности не бывает - и надо, чтоб женщина об этом знала. Прошло совсем немного времени, и я предупреждал, как опытный эскулап-сексолог (перед тем как устроиться на ее кровати), поэтессу Жанну, что у меня с этим делом могут возникнуть некоторые проблемы. Она улыбнулась — улыбкой анаконды, — и успокоила меня, как опытная женщина: “Я, — это знаю. Тебе — полтинник, — напомнила она. - Поэтому, расслабься. Я, помогу тебе…” — А, дальше все прошло, как по маслу. С Инной произошло тоже самое, только значительно позже; когда Жанна уехала на свой Донбасс (очевидно, к сепаратистам). Женщины играют основную роль в жизни мужчин. Даже если, мужчина, творческая личность. Они не считаются с его временем. Вот здесь - возникает проблема. Творчество бесконечный и безжалостный процесс для личной жизни. Я ценю, то, мирное время, когда я занимался своей литературной работой и со мной были эти женщины, именно за эти воспоминания. Об этом мне захотелось поговорить в предпоследней главе, - находясь уже в Дании; это гармонично вошло в плоть этого повествования: о моих литературных целях и любовных приключениях. В общем, жизнь в столице была очень насыщена творческими делами, любовью и, еще, революциями. Оставалось только реализовать свою самую сокровенную, - юношескую идею, - побывать за границей: как раз, в Ауровиле. Я, постепенно, подталкивал себя, мысленно, к этому решению. Меня отвлекали еще некоторые, отдельные, вожделения - купить дом где-нибудь поблизости от речки, завести клубничные грядки и зажить, внешне, простою жизнью крестьянина, а внутренне - продолжать работать над своими литературными произведениями. Благо, у меня имелся огромный опыт выращивания таких урожаев. Еще - хотелось повоевать на Донбассе, после 2014 года. В 2015 году, когда с Инсайтом было окончательно покончено, я взялся за реализацию всех этих трех прожектов. Для этого, я снял хостел на Саперно-Слободской улице в столице. К тому времени, на моей почте уже скопилось достаточно много приглашений отправиться снова в Россию, в том числе: на творческие семинары и такие же конференции. Возвращаться в эту страну, даже в качестве поэта и писателя, мне, честно признаться, совсем не хотелось. Вряд ли там меня будут воспринимать, как украинца, пишущего изящно на аналоге российского языка, — думал я над этим вопросом, — а, больше всего, станут ассимилировать, вербовать и искажать мой, украинский, дух. На то время, меня уже приняли, чисто формально, - как я понял, - в два их, писательских союза, — но я этому, по прежнему, не придавал никакого серьезного значения. Меня постоянно номинировали на какие-то российские, престижные, литературные премии. Пока я не поехал воевать на Донбасс, и, очевидно, дело зашло слишком далеко, что они вычислили меня где я нахожусь. Лишь тогда все прекратилось с номинациями. В одном послании, несколькими годами, позже, мне “угрожали” даже Нобелевской премией. А еще позже — “соблазняли” вступить в Академию, с будущим присвоением этого звания. Все это: только улыбнуло меня. Я знал, как еще много надо сделать в литературе, чтоб стать, а не казаться, в душе, настоящим автором, и не поддаваться при этом никаким соблазнам. Я выбрал путь самурая, и должен пройти его до конца. Мой путь, это - литература, а не чиновничьи милости. Но, все же, как приятно было, что ты звонишь кому-то и обсуждаешь с ним очередное свое поступившее предложение, побывать, то в Коломенском, то в Боровом, - и красивые, донецкие девушки из хостела, которые вынуждены были покинуть Донбасс, загораются, глазками, при встречах с тобою. Кто-то из их земляков попросил у меня компьютер, якобы посмотреть что-то там, — а на самом деле проверил правдивость моих слов. Я не мешал им удовлетворять их любопытство. Мне требовалось лишь устоять перед красотой этих дончанок. У меня уже были сверстаны планы: уехать с Украины в Ауровиль, и купить себе домик на природе, и повоевать на Донбассе с их мужьями и сверстниками. Мне многое надо было успеть в этой жизни. Уже в ближайшее время. Деньги, стремительно, падали в цене. Я много потерял на обменных операциях. Короче, предстояло быстрее принимать решения, чтоб исполнить свое предназначение. Я связался с турфирмой и заказал билет в Ченнай (оттуда, в Ауровиль, меня обязалось забрать такси). Когда еще жил с Наташей, в Конотопе, я пять раз ездил в Москву, обращаясь в индийское посольство, по поводу выезда в этот международный город. Но, тогда, этому вожделению, помешали лишь некоторые обстоятельства - и главное из них: СССР невозможно было покинуть просто так. Да и денег не нашлось на поездку, когда я оттуда получил письмо. Теперь с финансами было все в порядке. К тому же - у меня был давно оформленный заграничный паспорт. Я выстрадал эту поездку, почти всю жизнь мечтая об Индии. Оставалось только получить билет. Это случилось в 2015 году, в самом конце августа месяца. Я еще побродил по Житомирской области, прицениваясь к продаваемым хатам. Мне хотелось поселиться в таком месте, чтоб за час можно было добираться до столицы. В тех местах, я проходил геологические практики в свое время. В Попельнянском районе, возле Корнина. Там находится знаменитые гранитные карьеры и обширный водоем с рыбами. То, что мне было надо. Договорившись, — я вернулся к поездке в Ауровиль. Юношеская мечта, превыше всего. С нее надо было и начинать. В случае удачного сложения обстоятельств, я намеревался провести остаток жизни в Ауровиле. 26 августа я отправился в рейс, с Киевского аэропорта “Борисполь”, в сторону Ченная. Это уже описано в путевых записках “Как импрессионисты”, так что: нет потребности повторять этот текст. Все прошло как нельзя лучше. Я увидел: и Ауровиль, и Матримандир, - Храм Матери, - и прожил там целый месяц, в замечательном бунгало: из кирпича и пальмовых листьев. Слушал колыбельные в исполнении тропических птиц. В бунгало, на потолке, жила парочка гекконов. А перед бунгало, на ветках жили, пальмовые белки похожие на бурундуков. Летали вороны и лазили по столам какие-то сколопендры. За бунгало — огромный термитник. В колонии российских йогов, пообещали мне работу в Ауровиле на плантации папайи, - но, здесь, я, раскинув мозгами, решил вернуться домой, чтоб реализовать еще две идеи. Это была чужая территория, я это понял сразу. Это была пусть и не совсем Индия, но это выглядело, как-то уж очень (за)организовано на самом деле, как будто попал снова в комсомольскую юность, свою, где все расписано каким-то дядей. Где тебе ничего не принадлежит, на самом деле. Я уже жил в одном таком месте - в Советском Союзе. Где правил диалектический материализм. Я был идеалистом по своей природе, поэтому не загорелся идеей оставаться здесь. Я против мысли о первичности материи и вторичности сознания. Я не хотел, чтоб мои желания развиваться, как продукт сознания, оставались вторичными. В моем понимании собственной психологии, мысли, слова и желания оставались первичными, а возможности этого достигать, вторичны. Возможно, что истина находится где-то посередине, как обычно. Тело в тоталитарной секте, знаю по СССР, не принадлежит самому человеку: им распоряжается власть по своему усмотрению (превращает его в человеческое мясо, отправляя на бессмысленное заклание). Джунгли, конечно, завораживали - но я не знал даже названий этих растений, кроме бамбука. Здесь все выглядело слишком враждебно, даже кустарник с жесткими, загнутыми вовнутрь колючками, настроен был против моего пребывания. Слава богу, что меня вовремя посетило вдохновение, и я начал исправлять “Романтик”, роман ( кроме того, я написал путевые записки). Вернувшись в Киев, я пережил зиму в хостеле на бывшей Красноармейской улице, чтоб весной отправиться на свою войну. Свою очередную мечту, я осуществил в 4? бригаде. Я будто бы: подбивал итоги своей светской жизни, набираясь впечатлений перед новым периодом своей жизни. Купил себе домик в Черниговской области, чтоб продолжить свои литературные исследования. В первый год, я, правда, в целях улучшения материального положения — еще отправился охранять кукурузные и соевые поля в районе Старого Быкова. Отвоевал рабочее место под солнцем у колхозной ваты. Слишком агрессивно. Мне удалось спасти от пожара дорогостоящий посевной агрегат, — поэтому меня перевели на работу на пасеке, где я и провел почти полгода. Это было прекрасное место для релаксаций. В компании местных пасечников. Они расставляли свои ульи в лесополосах вокруг гречневых посевов. Угощали меня, правда, я отказывался пить водку, как я всегда и делал на работе. Все эти, бывшие целочники, перед российским вторжением, ударились в пчеловодство. Активно проводили время, наслаждаясь мирной жизнью. Я разговаривал с ними, пытался понять в их внутреннюю суть. Это была очень простая задача. Пустые люди, взращенные на своем сексотстве. Они по-прежнему ненавидели мифических “полицаев”, которые им виделись в тех, кого обязали презирать в юности и кто составлял им львиную долю заслуг перед органами. Не будь их - их надо было выдумать. В кого-то из депутатов, они знали, в “отечественную” войну, дед был полицаем. Называли фамилию “рудковского”. Это все, что надо знать о сельских сексотах. Этот Режим Кормления Сексотов в Украине, переживал перед вторжением новый ренессанс. Патриархальность и размеренность, установившейся сонной и сытой жизни в украинской провинции, должна была закончиться с российским вторжением. Они сильно приблизили его “выборами”, клоуна на пост президента. Они ждали войну, как не зависящее от них обстоятельство. Постоянно, подъезжали на “ЛендКрузере”, и еще на чем-то, какие-то местные царьки. То и дело, мимо нас, на своих тракторцах, проезжали хитрые, местные мужички. За ними просили присмотреть: “А то воруют…”. Я — всем обещал. Кто-то из них, говорили, строил себе Мавзолей. Кто-то злобно смотрел в сторону фермерского поля с подсолнухами. Я услышал, как один сказал: “Не долго ему осталось. Я выброшу его отсюда”. Они не боялись меня, ведь я спас от огня ценную сеялку за полмиллиона долларов и стал одним из многочисленной челяди. В принципе, я понял сущность прежних хозяев жизни - они продолжали считать себя такими же. Им только не хватало россиян, чтоб воссоздать империю, в которой они станут тем кем были красные деды и прадеды. О целочниках, я писал. В их офисах, уже активно, готовились голосовать за клоуна и его зеленое шапито. От рядового сотрудника и до уборщицы, смотрели сериал об учителе, Голобородько…
09. 03. 2024 г