– А куда это Иван Ильич наш подевался? Уж не помер ли он? – обратился к своим собутыльникам один из завсегдатаев во время их очередной попойки.
Вся эта пьяная компания повскакала со своих мест и… упала, а затем встала и… и… всё-таки пошла, пошла к Ивану Ильичу домой, будучи уверенной, что обнаружит его там мёртвым, поскольку Иван Ильич являлся самым известным алкашом в деревне и ни дня не проходило, чтобы он не появился у них и не заложил за воротник.
Когда отряд прибыл к месту назначения, то поразился увиденным. Они даже не стучали в дверь, потому что точно знали: мертвец им её не откроет. Когда они «паровозиком» срывали дверь: Степан Никитич тянул за ручку, Семён Пантелеич за Никитича, Иннокентий Михалыч за Пантелеича, Фёдор Степаныч за Михалыча, а Яшка за Степаныча, – и вот когда эта пьяная очередь совершала попытку проникнуть в дом, оттуда послышалось раздражённое ворчание и дверь задёргалась. Степан Никитич отпустил её, и она сама открылась – вовнутрь дома. А в дверном проёме стоял – о боже! – Иван Ильич – живой! – и – о боже! – трезвый, как кристалл!
– Что вы мне тут дверь ломаете, алкалоиды? – закричал Иван Ильич на друзей.
– Ильич, это что – ты? – спросил Никитич у своего друга, глядя на того, как на привидение. Глаза пьяниц в этот момент были шире донышка от бутылки.
– А кто же ещё?
– Ты чё… трезвый что ли? – высказал Никитич своё предположение, основанное на его многолетнем опыте работы в качестве нарколога.
– Ну не всю же жизнь пить! Пора и за ум взяться… Ладно, проходите, нечего на улице стоять, вечер на дворе.
Иван Ильич провёл живых мертвецов на кухню и усадил за стол.
– Вам что, чай или кофе?
– Точно призрак, – сказал Семён Пантелеич, твёрдо уверенный в своих словах, поскольку являлся гробовщиком.
Яшка тут же вскочил с места и кинулся к выходу, но из-за неслаженно работающего вестибулярного аппарата он, пытаясь удержать равновесие с вытянутыми назад руками, длинными шагами всё ниже и ниже клевал носом, пока не упал на пол, ударившись лбом о низ двери.
– Отпеть бы надо, – сказал батюшка Иннокентий Михалыч, всматриваясь в присаживающегося за стол Ивана Ильича, – а то душа так долго скитаться будет, пока успокоение не найдёт.
Все принялись креститься и читать «Отче наш», Яшка что-то мямлил там у себя.
– Да прекратите ерундой заниматься… Женюсь я. Слышите? Женюсь! – сказал Иван Ильич, заставив этим собутыльников окончить моление и направить их взор на свой лик. – Да, женюсь, – добавил он, поглаживая свою вымытую и расчёсанную седую бороду. Для полного антуража ему оставалось только вознестись на небеса.
– А на ком? – недоумённо и даже с негодованием спросил Фёдор Степаныч, так как, являясь главной свахой на деревне, он всегда был в курсе предстоящих свадеб и подавляющее их большинство составляли собственноручно им сведённые пары. Над дверью дома Фёдора Степаныча даже табличка висит, которая гласит: «Если дашь мне водку – с Мэрилин Монро тебя сведу. А если вы зайдёте с самогоном, то выйдите, мадам, с Ален Делоном».
– На Аксинье Степановне, – ответил жених, сияя от радости.
– На Аксинье Степановне?! – хором воскликнула пьяная компания, словно под этим именем скрывалась утренняя опохмелка.
– Да, на Аксиньюшке. Вот второй день не пью.
– А как это вас угораздило? – поинтересовался Степан Никитич.
– Да я и сам как-то не уразумел. Просыпаюсь позавчера утром, голова, понятно, болит, и вижу: Аксинья Степановна сидит на краешке и по головке меня так гладит. – Иван Ильич продемонстрировал это на себе. – И говорит потом: «Илюша, Илюша, хороший ты человек, положительный, – говорит, – и профессия у тебя такая благородная – учитель. Один грех, – говорит, – у тебя: самогон, как верблюд, жрёшь. Словно горб хочешь отрастить себе на всякий случай… а случай этот всё не настаёт и не настаёт… Я ведь люблю тебя, Илюша, – это она так говорит, – и ты меня, я знаю, любишь. Думаешь, я не помню, как ты на меня сорок лет назад в школе, на выпускном, смотрел? А я вот помню… Я ведь ждала, что ты ко мне подойдёшь, а ты… эх, а ты не подошёл.» Ну и вот как-то спелись мы после этого. Я ведь любил её все эти сорок лет… мечтал о ней. А когда она после школы замуж-то вышла, тогда-то я и запил. Да… эх, ну что было, то было. Теперь у меня всё будет по-другому. В шестьдесят лет жизнь только начинается, это уж я теперь точно знаю.
– Ну а пить-то зачем бросать?
– А вот в том-то и дело, друзья, что если я не брошу пить, то Аксинья Степановна не даст мне… на себе жениться.
– Это, значит, она тебе запретила, да? – спросил Семён Пантелеич, искренне сочувствуя своему другу.
– А ей даже и не пришлось меня уговаривать. Я сам понимаю, что по-другому нельзя. Я ведь столько влил в себя этой… дряни! что на десять жизней хватит. Ну скажите мне, разве можно мне, учителю, ещё ниже пасть? Ммм?.. можно? Вы и сами прекрасно знаете, чего я только не вытворял пьяный на глазах у учеников и односельчан. Я достиг такого дна, что теперь мне остаётся только оттолкнуться от него и… парить, летать, веселиться, радоваться…
– Ну а всё-таки это нехорошо, – перебил Ивана Ильича Фёдор Степаныч, – без сватовства жениться, ой, нехорошо.
– Значит, на то воля божья, – вставил Иннокентий Михалыч.
– Значит, когда вы меня не пускаете в церковь с моей свечкой, а свои мне втюхиваете за сорок рублей, то на это тоже воля божья?
– Ну…
– Так от них к тому же такая копоть идёт, что и сам дьявол испачкается!
– Ну всё, всё, не ссорьтесь, друзья, – сказал Иван Ильич. – Давайте посидим дружно и выпьем, – все навострили уши, – чаю… или кофе.
– Прости меня, Ильич, но ты не мог бы налить нам чуточку, – сказал Степан Никитич, вытянув на максимальном удалении друг от друга большой и указательный пальцы, – са-а-амую малость водочки. Выручи, друг.
– Извините, друзья, но я такую гадость в доме не держу… Видеть её не могу!
Собутыльники переглянулись между собой и, поняв, что смысла здесь оставаться больше нет, быстро ретировались восвояси, не забыв забрать с собой участкового Яшку.
ДВА ДНЯ СПУСТЯ
– Ой-ёй-ёй, батюшки мои, ой-ёй-ёй, – отчаянно приговаривала соседка Ивана Ильича, Любовь Петровна, врываясь без предупреждения в дом деревенского доктора Антона Павловича. – Боже мой! Антон Палыч! Спасите! Не знаю, что делать!
– Что случилось? – встревожился Антон Павлович, бросая на столе свои записи.
– Беда, Антон Палыч! Беда с Иваном Ильичом!
– Что же случилось? Вы успокойтесь, говорите.
– «Умираю! – кричит. – Не нальёшь водки – сдохну!» Всю посуду в доме побил! Ломка, поди, началась. Он ведь пятый день в завязке!
– Да, я слышал… Ну, что поделать, придётся налить, больше ничего не остаётся.
– Да кабы всё было так легко, я бы к вам не прибежала! Всю деревню обегала – ни-у-ко-го нету! А магазин закрыт! Что же делать? У вас ведь должен быть спирт.
Антон Павлович досадно погладил бороду.
– Надо же, он у меня как раз вчера и закончился… Н-да, дилемма… Ладно, пойдёмте к больному, там что-нибудь придумаем.
Доктор взял свой чемоданчик и последовал за Любовь Петровной. Он с трудом за ней угонялся. Когда они находились в двухстах метрах от дома больного, оттуда послышался такой истошный вопль, будто это кричал не Иван Ильич, а сам Люцифер. Антон Павлович и Любовь Петровна застали больного на кровати, увидев их, тот заплакал и, обращаясь к соседке, жалостливым тоном спросил:
– Принесла?
Любовь Петровна испуганно и сочувствующе повела головой в стороны.
– Всё, – расслабленно произнёс Иван Ильич, уставясь глазами в потолок, – отжил своё. Счастливо жил – не тужил… пока дело до свадьбы не дошло. – Иван Ильич застонал. – Передайте Аксинье Степановне, что я её проклинаю. Будь проклята эта ваша… трезвость, – договорил больной и зарыдал.
Доктор и соседка безнадёжно наблюдали смерть Ивана Ильича. В одно из этих предсмертных рыданий ухо Антона Павловича уловило чьи-то звуки песни за окном. Антон Павлович узнал голос Яшки (а Яшка никогда не бывает трезвым). Доктор опрометью выскочил на улицу.
– Яшка! – крикнул он в спину участковому, тот замедленными рывками обернулся к нему. – Яшка, ты где пил?
– Я? Как всегда… у Степана Никитича.
– Там водка осталась?
Яшка прыснул от смеха.
– Нашли? – спросила вбежавшая на крыльцо Любовь Петровна.
– Нет, – ответил Антон Павлович, повержено опустив голову.
– А что случилось-то? – поинтересовался участковый, шаткой походкой приближаясь к крыльцу.
– Иван Ильич умирает, – сказала Любовь Петровна, с трудом удерживая слёзы.
– Ох, господи… ведь у него же скоро свадьба! А он туда? – сказал Яшка, не зная, куда указать пальцем: вверх или вниз.
Трое безмолвно стояли, обдумывая возникшее беспросветное положение.
– Кажется, у меня появилась идея, – неожиданно сказал Антон Павлович с таким выражением, словно испугался своего снизошедшего озарения.
– Что? Что, голубчик? – обеспокоенно спрашивала Любовь Петровна, тяня доктора за рукава.
– Она… мягко говоря… сумасшедшая.
– Но она ему поможет?
Антон Павлович, чуть приподняв подбородок и широко раскрытыми глазами косясь на Любовь Петровну, слегка закивал и произнёс:
– Да.
– Ну так что же? Говорите скорее, ведь он умрёт!
– Я нашёл алкоголь.
– Где?
– Вот, – ответил доктор, ткнув пальцем в живот участкового. Яшка испуганно посмотрел на доктора, а после, будто ища помощи, уставился на Любовь Петровну, та на Антона Павловича, а тот продолжал безумно глядеть на свой палец. – В его крови огромная доза алкоголя, – продолжал доктор, Яшка, услышав это, по-детски скривил лицо, готовясь вот-вот зарыдать. – Не бойтесь, голубчик, я не собираюсь брать у вас кровь, ведь помимо крови… алкоголь содержится и… в моче. – Участковый облегчённо выдохнул.
– Вы что, – возмущённо обратилась Любовь Петровна к доктору, – хотите напоить Ивана Ильича – мочой?!
– Простите, Любовь Петровна, но в сложившейся ситуации мне ничего другого в голову не приходит.
Совет погрузился в молчание. В доме послышался стон умирающего.
– Ну что ж, – сказала Любовь Петровна, – если только так можно спасти ему жизнь, значит, ничего не поделаешь… Ой!
– Что? – испуганно спросил Антон Павлович.
– А в чём он пить-то будет? Он же всю посуду побил!
Иван Ильич в этот момент начал громко каяться в своих грехах.
– Ладно, медлить нельзя! Вы, Любовь Петровна, бегите за посудой к Авдотье Ильиничне, а я побегу к Тимофею Захаровичу, чтоб уж наверняка. А ты, Яшка, стой здесь и никуда не уходи! Нет, иди лучше к больному, вдруг ему понадобится помощь. Всё! За дело!
ПЯТЬ МИНУТ СПУСТЯ
Любовь Петровна взлетела на порог с десятью кружками в руках и кастрюлей на голове, – чтоб уж наверняка. Когда она подбегала к комнате Ивана Ильича, оттуда навстречу ей вышел с сокрушённым видом Антон Павлович.
– Батюшки мои! – воскликнула Любовь Петровна, увидев безжизненное выражение лица доктора. Она от испуга обронила на пол посуду и перекрестилась. – Опоздали?
– Нет… – тихо произнёс Антон Павлович, отрешённо садясь на стул, – с горла' пьёт.