Страшный суд

Наталья Чернавская
Забыть одну жизнь - человеку нужна как минимум ещё одна жизнь. И я эту долю прожил. Иосиф Бродский.

В конце прошлого года увидела в календаре на новый год позднюю Пасху и расслабилась, так что когда вдруг надвинулись первая родительская суббота и масленица - удивилась, что вот  уже и воскресение о Страшном суде: "Пища не приближает нас к Богу: ибо едим ли мы, ничего не приобретаем, не едим ли, ничего не теряем".

Перестала понимать цитату из Первого послания апостола Павла к коринфянам. "Брашно же нас не поставит пред Богом: ниже бо аще ямы, избыточествуем, ниже не ямы, лишаемся".

Не то что бы само по себе непонятно, но в контексте заговения наоборот хочется сказать: "Не едим ли, ничего не приобретаем, едим ли, ничего не теряем". Потому что к старости тяжело и всё тяжелее даётся Великий пост, по молодости-то как на крыльях летала.

Покойные бабушки и мама с тётушками не соблюдали посты, и когда я сама постилась и детей приучала, ругали меня, и бабушка одну и ту же историю рассказывала. Как в детстве послала её мама, моя прабабушка, к попадье за формой для куличей, по соседству жили. Бабушка заходит, а там поп ветчину ест. В Страстную пятницу. Бабушка с формой домой и всё рассказала, а прабабушка отодрала её веником и велела молчать.

Бабушка 1908-го года была, значит, как раз в революцию было дело. И раньше я воспринимала этот рассказ больше в историческом контексте, чем в личном, в том смысле, что не так жалко было бабушку, как сейчас, когда дошло, наконец, что ни за что пострадала она ребёнком.

Своих детей, пока маленькие были, да, пыталась я к постам приучить, но ничего не получилось, выросли и не стали, а веником нынче лупить не принято и слава Богу, толку-то всё равно никакого от насилия в вопросах веры.

И, главное, совершенно не получается сэкономить в пост на еде для благотворительности, фрукты-овощи ничуть не дешевле курицы, а на одних дешёвых углеводах не протянешь, больше на лекарства потом потратишь.

Одно время утешала себя тем, что всё-таки похудее нашей родовой конституции, но потом догадалась, что и тут никакой моей заслуги по части пощения нет, а просто разбавлены мамины гены отцовскими, поподжарее.

"Выживут худые и глупые". Смотрела недавно такой диалог, там один учёный муж обьяснял, что раньше, когда неизвестно было время следующей добычи/еды,  больше выживали люди с медленным обменом (пока толстый сохнет, худой сдохнет), а сейчас наоборот, доступность пищи = ожирение  и сокращает жизнь,  преимущества у людей с интенсивным обменом, тех, кто сколько не съест - худой. И что глупые интенсивнее умных размножаются.

Одна бабушка под 100 лет прожила, вторая под 80, мама 85. Настрадались за жизнь досыта. Бабушка Прасковья четверых из своих восьми детей  при жизни похоронила, у другой мой отец единственный сын, в самом начале войны погиб муж, и намахалась она в колхозе за палочки трудодней, пока он не выучился и не забрал её к себе в город. Мама похоронила сына, братика моего, только я осталась, да и то наполовину - уехала от них с отцом с севера с младшим внуком, хорошо хоть внучка с ними осталась.

С Прасковьей, моей и дочки крёстной, перед её смертью и вместе мы ходили в храм причащаться, пока ходили её ножки, и домой приводила я к ней священника причащать, когда она слегла. А бабушка Марфа и мама без причастия умерли, так получилось, и если насчёт бабушки уверена, что в детстве до колхозов причащалась она, то насчёт мамы ничего не знаю.

Покрестила детей бабушка Прасковья только после войны, до войны и муж-коммунист не давал, и некому уже было, а причащала ли когда их, не вем, в сознательном же возрасте точно нет. Когда брат погиб, и отпевали мы его с мамой в церкви заочно, тело ещё лежало в морге судмедэкспертизы, а отец с нами не пошёл и домой, на похороны, запретил "звать попов", я предложила ей пойти вместе со мной на исповедь с причастием, отпевание после Литургии было, мы рано пришли. Она перед этим несколько дней ничего не ела, но не пошла,  тогда не решилась, только перед самой своей смертью, но причащать уже не стал её священник из-за непроходимости и рвоты.

Думала обо всё этом дома уже, не в храме, где само последование Родительская суббота - воскресение о Страшном суде заставляют подумать и о том, сколько мои родные выстрадали, и о том, чего сама стоишь.

Хорошо бы на своих ногах умереть, чтобы никому не в тягость.

Святых отцов редко читаю помимо Великого поста, не в коня корм. В прошлый пост читала и Паламу, и Лествицу, и чего только не читала. Лучше от этого не становишься и мало что помнишь. А недавно читала авву Дорофея, поучение 21, толкование изречений святого Григория о святых мучениках. Почему он их называет "жертвой одушевлённой". Потому что, пишет авва Дорофей,  они мучились живыми, "ещё имея в себе души" в отличие от безсловесных животных, которых сначала убивают, а потом приносят в жертву.

Не буду подробности цитировать, не могу их выносить. Описание! Что уж про реальность говорить. 19-го марта, как раз на первой седмице поста, у нас тут юбилей освобождения узников Озаричей, это был такой концлагерь на болоте, куда согнали местное население, уцелевшее после сожжения деревень, в марте 44-го перед немецкими позициями, просто огородили колючкой часть болота, никаких бараков и крыш. Вокруг заминировали подходы, так что даже когда немцы отступили и на вышках никого не осталось, из тех, кто к тому времени был ещё жив, многие подорвались при выходе.

Теперь там мемориал и хочется съездить, но как Бог даст. Так вот читала авву Дорофея и думала про Озаричи и сожжённую Олу. Что Страшный суд уже был, куда страшнее-то?  Вряд ли при применении ЯО больше люди страдают, или всё-таки больше?

Мне вот моих страданий уже и хватило бы, больше совсем не хочется. Постоянная боль, даже вроде бы и выносимая, так, ноющая, но которую и сквозь сон чувствуешь, постепенно, год за годом подтачивает силы, и как подумаешь, что ещё не конец - да, страшно.

Бродский писал, что старость и есть вторая жизнь, а я думаю, что старость и есть страшный суд, только с маленькой буквы. Когда пожинаешь, что посеял. И ведь никто  заживо и без наркоза внутренности не вынимает, всего-то приходится подниматься без лифта по лестнице на собственных отработанных суставах, дескать, походите ещё на своих, заменять рано пока, много желающих. А на обезболивающих сидеть из-за астмы не получается,  приходится терпеть.

В каком-то романе у Вознесенской отрицательная мать положительной героини заказывала себе эвтаназию из-за гайморита, то ли в "Приключениях с макоронами", то ли в "Паломничестве Ланселота", где вообще весь сюжет построен на том, что инвалиды помогают друг другу одолеть антихриста, проявляя солидарность.

Волшебное слово, самое волшебное после спасибо с пожалуйста, им и закончу про Страшный суд.