Три дня стирки, полоскания белья в речке на морозе, глажения, уборки в доме, ухода за мамой, беганья по магазинам в поисках продуктов и стояния в очередях, в постоянных тревогах и заботах о сыне и всё это в состоянии уже заметной постороннему взгляду беременности, уложились в промежуток между глубоким вздохом и глубоким выдохом. Сестра Вера, приходя из школы, добросовестно помогала старшей сестре.
– Я решила закончить семь классов и поступить в школу рабочей молодёжи, чтобы устроиться на работу, – вдруг заявила Вера вечером третьего дня отпуска Ани, когда уставшие сёстры сели на стулья посидеть наконец-то, отдохнуть, - надо помогать выживать семье.
– Вера, я настоятельно прошу тебя получить полное среднее образование и уже сейчас серьёзно задуматься о будущей профессии... Не бери с меня пример: наша семья была тогда в отчаянном положении. Теперь иные обстоятельства: я вернулась домой, кажется надолго. Отец работает, я работаю – наших средств хватит, чтобы вполне сносно жить. Я с радостью продолжила бы учёбу, но, к сожалению, не получается пока... Послушай меня, Вера, не бросай школу... – справимся.
– Но тебе надо вернуться в ту семью, – ведь она теперь и ваша с сыном семья.
– Вернусь... Возможно.., но, наверняка не сейчас...
– Интересно, а когда?..
– Когда Петя придёт из армии... Отслужит три года, и мы с ним решим все наши проблемы, наладим нашу семейную жизнь... Мне кажется, что он полюбил сына.
– Кто знает, что будет через три года. Люди по разному предвидят будущее, а некоторые и вовсе войной запуганы.
– Ты права, Вера. Три года впереди всяческих событий в мире и у нас в стране неизвестно, к чему приведут ... Много непонятного.., а непонятное рождает тревоги... Даже порой мне страшно бывает и за Петю, и, особенно, за Герочку. Бывает: такие мрачные предчувствия нахлынут, что выть хочется, а на руках сыночек, – ему моя бодрость духа нужна... Вот и креплюсь и улыбаюсь, а малыш, всё равно, замечает печаль в моих глазах - прижимается ко мне, жалеет меня... Удивительное чутьё у ребёнка.
– Да, Аня... Конечно, всё это сложно для моего понимания, но я рада, что ты с нами... С тобой надёжнее и спокойнее жить... Ты сильная и мудрая... А как же на твоё длительное отсутствие отнесутся свекровь со свёкром и деверь?
– Иван Игнатьевич будет страдать, даже чувствовать себя виноватым... Хороший он человек. Жалко мне его. Вадим заскучает, постарается встретиться со мной у проходной предприятия, или где-нибудь по дороге домой... Расскажет о новостях в семье, о настроениях отца и матери, а, если придёт письмо от Пети, то уж обязательно встретится со мной и сообщит мне о содержании письма со всеми подробностями... Я в этом уверена, – он – настоящий товарищ... А свекровь... Свекровь будет негодовать и жаловаться на меня в письмах Пете, обвинять меня в том, что я, коварно воспользовавшись болезнью матери, увезла от них родного внука... Надо признать, что она Геру искренне полюбила, привязалась к нему, он связывает её с любимым сыном Петей... Меня беспокоит то обстоятельство, что Гера тоже привязался к ней и наверняка будет скучать по ней, или даже страдать от её отсутствия.
– Мама завёт вас, – послышался голос младшего брата Коленьки за дверями. Сёстры встали и поспешили в комнатку к маме. Аня мимоходом заметила, что её братик играет с её сыном. Сразу было видно, что дядя с племянником подружились и им нравится друг с другом играть. Аню это успокоило, она даже улыбнулась.
– Вы совсем измотались, дочки. Периодически отдыхать надо. Мне уже значительно лучше. Завтра, послезавтра встану. А тебе, Аня, завтра возвращаться надо к себе туда.
– Мама, я завтра с работы зайду туда за кое-какими своими вещами, предупрежу семью о том, что мне необходимо здесь ещё какое-то время пожить... Я не могу сейчас вас оставить... Не могу... Пойми меня, мама, и не волнуйся – всё будет в порядке: ты у нас поправишься, и там без нас с Герочкой ничего не случится.
– Совсем стемнело. Вера, позови отца... Что он там впотьмах делает?.. Да надень тулупчик, не выскакивай так. Беда у нас назревает, дочка: опять он пристрастился к выпивке.
– Это ужасно, мама. Я вспоминаю своё детство, когда даже пимов не было, чтобы погулять, – всё пропивал... Лет десять ведь держался без выпивки?.. Да, почти десять лет не пил, работал, хозяйство содержал в порядке, в семье было спокойно, а я то как радовалась, думала, что так будет теперь всегда... Ан, нет, опять... А ты говоришь, что мне надо возвращаться в ту семью. Какое там... Я должна быть непременно с вами.
Работник первого отдела вошёл в помещение машинописного бюро, быстро направился к рабочему месту Анны Сергеевны. Справа от шкафа с готовой документацией, стоял сейф. Он открыл своим ключом сейф, взял нужные документы с грифом секретности, закрыл сейф, встретил взгляд Анны Сергеевны, чуть заметно подмигнул ей, улыбнулся в знак удовлетворения и вышел из помещения. Она продолжала строчить, как из пулемёта и умудрялась думать о дальнейшем совершенствовании процесса работы: "Не плохо бы огородить каждое рабочее место ширмами с трёх сторон и снабдить световой сигнализацией, чтобы, нажав на кнопку, сообщить о готовности отпечатанного материала? – это ускорило бы работу дежурного в распределении готового материала по ячейкам шкафа и в дальнейшей транспортировке его к заказчикам... Машинистке не нужно будет кричать, нарушая внимание работниц, и покидать рабочее место... Эх, хорошо бы, чтобы около каждого рабочего места была бы ниша, в которую машинистка закладывала готовый материал, и он бы, по нажатию ею кнопки, поехал на бегущей дорожке прямо к заказчику.., но это мои глупые фантазии - мечты неграмотной бабёнки... Учиться хочется...
В обеденном перерыве, по пути к столовой, Анна Сергеевна встретила навстречу идущих Главного технолога и секретаря парторганизации предприятия. Начальники приостановились Им нравилась эта очень молодая, симпатичная женщина - смышлёная, деловая, с организаторскими способностями машинистка. Оба свысока – из-за роста, с весёлой улыбкой смотрели на неё, продолжая между собой беседу.
– Здравствуйте, Алексей Борисович и Александр Максимович!, – поприветствовала их Анна Сергеевна. Они, заметили её смущение, сменили выражение своих лиц на серьёзный лад. Женщина уловила в их серьёзности комичность, и смутилась ещё больше.
– Здравствуйте, Анечка Сергеевна!, – почти хором ответили важные производственные особы. – Прекрасно выглядите. У вас всё в порядке?, – спросил для формальности главный технолог.
– Спасибо. Да, в порядке, но у меня к вам просьба, Алексей Борисович.
– Какая, интересно?
– Я готовлю предложение по совершенствованию работы нашего машинописного бюро в связи с радикальными переменами на нашем предприятии и хочу поделиться с вами некоторыми соображениями, чтобы получить от вас совет и критику. Когда я подготовлю все материалы, могу я надеяться, что вы меня примете?
– Несомненно, Анна Сергеевна. Как будете готовы. звоните – обязательно найду время ознакомиться с вашими полезными, не сомневаюсь, изысканиями.
– Спасибо, Алексей Борисович!
– Анна Сергеевна, вы помните моё предложение? Вы обещали дать мне ответ. Я жду, – уловив окончание предыдущей беседы, обратился к ней секретарь парторганизации.
– Да, Александр Максимович, я конечно помню.
– Я покину вас, с вашего позволения. Дела, понимаете ли, дела, – Алексей Борисович быстро направился в сторону своего кабинета. Александр Максимович проводил взглядом товарища, готовясь воспринять предполагаемый ответ сотрудницы, и устремил на неё вопросительный взгляд. Он прекрасно видел смущение, даже некоторое замешательство в поведении Анны Сергеевны, понимал причину такого состояния молодой женщины, но, всё таки, хотел от неё услышать ответ.
– Александр Максимович, у меня недостаточное образование, чтобы быть по настоящему полезной партии, – ведь надо уметь убеждать людей в правильности курса партии, грамотно разъяснять международную обстановку и многое другое... В моём представлении, член партии должен быть не только хорошим исполнителем конкретных задач партии, а должен уметь планировать будущее, не своё личное, а общественное, для блага всей страны... Для этого надо немало знать, понимать... Учиться мне надо... Вы, наверное, уж догадались, что я беременная. Совсем скоро будет двое детей, а мой муж в Армии. Боюсь, что не справлюсь я с партийной нагрузкой, – Анна Сергеевна с зардевшими от волнения щеками робко, исподлобья посмотрела на секретаря партийной организации и увидела, что он сиял улыбкой во всё лицо.
– Да я слышу речь вполне сознательного и зрелого члена партии, Анна Сергеевна! Не ожидал, не ожидал и приятно удивлён... Что касается ваших житейских препятствии, то они преодолимы: у нас завершается строительство детского сада с яслями. Когда вы родите, ясли уже будут готовы с радостью принять вашего ребёнка, а старшего определите в садик... – Александр Максимович правой рукой коснулся плеча сотрудницы, чуть наклонившись к ней, в упор посмотрел ей в глаза и добавил, – не волнуйтесь: всё будет в порядке – я вам обещаю. Да, кстати, тут - в двух шагах от работы, на улице Степана Разина в прошлом году открылась школа рабочей молодёжи. Если ваши родные помогут с уходом за детьми по вечерам, то закончите среднее образование, а там и в институт... Вы способная: можете закончить ШРМ и экстерном. Мы ценим вашу деловую активность и организаторские способности.
– Спасибо вам, Александр Максимович. Как только я морально созрею, повышу свой уровень образования и почувствую в себе уверенность, что смогу взять на себя такую ответственность, я обязательно приду к вам в партком с заявлением. Конечно, я воспользуюсь и яслями и детским садиком... Всем мамам нашего предприятия будет огромное облегчение в жизни и работа станет в радость сразу с момента открытия детского учреждения... Здорово! Спасибо!
– Договорились, Анна Сергеевна, дерзайте. Всего вам доброго.
– И вам всего хорошего, Александр Максимович.
Анна Сергеевна подходила к бюро в раздумье: "у меня есть ещё одно , кажется, совсем непреодолимое препятствие: я верю в Бога. Мой дедушка был священником, мои родные и близкие, и мой отчим – верующие... Я не могу предать их и Бога... Не могу! Не предам!" Она вспомнила позорную сцену, когда их церковь закрыли, чтобы приспособить её для будущего предприятия; лихой рабочий скинул крест с церкви и при всём народе сверху демонстративно помочился, хохоча и приплясывая..Эта отвратительная сценка время от времени всплывает в её глазах с пятилетнего возраста. В избе, в красном углу у них висит икона из этой церкви. Иконы были заранее розданы православным прихожанам для хранения, по настоянию арестованного священника. Анна Сергеевна уважительно относилась к Александру Максимовичу, как к очень порядочному, честному человеку, но эта сценка, арест ни в чём неповинного священника и многие другие, невольно замеченные действия по распоряжению партии большевиков, она не могла понять и принять.
Две недели непрерывных забот о Рахили Григорьевне, как и ожидалось в семье, были не напрасны: мама поправилась: не только встала на ноги, но и живо вмешивалась в хозяйственные дела, которые по инерции продолжали выполнять её дочери. Они быстро поняли, что в домашнем хозяйстве стали лишними: их мама выполняла все работы одна гораздо спорее, чем они вдвоём. Отчим, с выздоровлением жены, притих, не выпивал, – он, всё таки, любил её и стеснялся Ани. Из уважения к ним сдерживался от выпивки. От самоограничения он замолчал, в семейных разговорах не участвовал, усиленно молился по вечерам и рано вставал, чтобы что-то сделать по хозяйству до работы. Аня уходила на работу спокойно: сынок под присмотром.
Последнюю неделю Аня спала не более пяти часов: после интенсивного трудового дня на работе и дома, она, не меняя привычного распорядка, читала сыну сказку, укладывала его спать, и, наконец-то садилась за стол, включала настольную лампу, отрывала из тетрадки очередную пару листов линованной бумаги и до часу ночи скрипела пером – аккуратным почерком писала предложение по усовершенствованию работы машинописного бюро. Не только писала, но и чертила план расположения рабочих мест и оборудования и даже выполнила отдельный рисунок рабочего места машинистки. Ширма, со встроенной в ней сигнализацией, защищала её от постороннего глаза. На рисунке отчётливо видно было, что обеспечено удобное расположение индивидуального оборудования машинистки. Аня посмотрела на рисунок, впервые сделанный ей простым карандашом, поморщилась от неумелости, но заметила, что нарисованная машинистка похожа на любопытную сотрудницу Тамару, которая про всех всё знала, и беззвучно посмеялась. Вдруг она посерьёзнела лицом, чуть-чуть подумала и пририсовала намёком выглядывающую из-под столешницы рабочего стола кнопку для подачи сигнала тревоги на случай пожара, нападения или какой-нибудь другой опасности. Она понятия не имела, как это можно технически выполнить и была удивлена пришедшей в её голову идее, поэтому она не описала его в тексте предложения, а решила объяснить присутствие кнопки в устной форме, если кто заметит и спросит.
Предложение Анны Сергеевны было одобрено начальством, как целесообразное и финансово удовлетворительное, а главный технолог сразу заметил кнопку.
– Вполне разумно придумано и технически осуществимо. Молодец, Анна Сергеевна! Вам учиться надо, из вас получится толковый инженер... Подумайте. Вы ещё так молоды.
– Спасибо, Алексей Борисович! Я и сама хочу учиться, но как и когда?.. У меня совсем скоро родится второй ребёнок... Мне бы с детьми управиться. Александр Максимович сказал мне, что у нас достраивается детский садик с яслями. Устрою туда детей и обязательно начну повышать своё образование.
- А муж как к этому отнесётся?
– Муж мой прервал учёбу в политехническом институте и добровольно ушёл служить в армию.
– Сложное время... Сложное и тревожное... Но он у вас молодец – мужественный поступок, но и вам будет трудно... Я понимаю...
– Алексей Борисович, совещание. Уже все в сборе, – сообщила пожилая, но ещё очень бодрая и подвижная секретарша.
– Иду, иду. Успехов вам, Анна Сергеевна. Я верю: вы сильная, справитесь, – на ходу, обернувшись, с улыбкой попрощался с ней главный технолог.
Декабрь тридцать девятого года на исходе – скоро новый год. Машинописное бюро преобразилось. В первые дни машинистки радовались индивидуальному и уютному, а главное удобному рабочему месту. Любовались на ширмы, трогали кнопочки, но в последующие дни заскучали друг по дружке. Оказывается им важно было держать в поле зрения свой коллектив. Привыкли друг на дружку поглядывать, иногда словом обмолвиться в момент совпадения пауз у двух и более женщин, – в такие моменты промолчать нет никакой возможности... Но сидеть за ширмой целый рабочий день – это кошмар, китайская пытка, садизм какой-то. Анна Сергеевна женским чутьём близко к сердцу восприняла психологическое состояние ставших ей родными женщин, разволновалась даже и задумалась над проблемой: "В чём моя ошибка? Если я ошиблась, то есть ли у меня возможность исправить её, не меняя суть идеи?.. Нет такой возможности, – пришла к выводу Анна Сергеевна и расстроилась совсем. – Не права я! Можно помочь женщинам убедительным словом, – ведь мы все очень чувствительны к слову, но, что им сказать? Помоги мне, Бог!" – собралась с духом она.
У каждой машинистки рабочее место справа открыто для доступа руководителя и курьера из первого отдела. Некоторые сотрудницы хорошо видят Анну Сергеевну и, невольно посматривая на неё, чисто по женскому восприятию, также невольно оценивают её состояние. Варвара Никаноровна – самая опытная по возрасту и стажу работы машинисткой обратила внимание на явно плохое настроение руководительницы. "В перерыве обязательно подойду к ней, спрошу: что её так огорчило. Всегда такая бодрая, деловая... Уныние такой симпатичной и молодой не к лицу... Может какая жизненная неприятность?.. Совсем ещё девчонка, совет нужен. Кто, как не я может дать ей правильный совет и утешить?" - Варвара Никаноровна мысленно хохотнула от такого самомнения.
В перерыве по пути в столовую, она действительно не прошла равнодушно мимо руководительницы: – Анна Сергеевна, впервые вижу вас чем-то очень огорчённой.., я даже заволновалась.
– Как кстати вы подошли ко мне, Варвара Никаноровна. Я действительно огорчена... Присядьте пожалуйста на минутку... Я чувствую, что наши сотрудницы не могут привыкнуть к работе за ширмами. Я уж прямо скажу: мы - машинистки привыкли постоянно держать в поле зрения своих подруг во время рабочего процесса, – это в нас поддерживает чувство коллективизма, а за ширмами мы чувствуем себя в одиночестве, и это не всем нравится... Я, кажется, ошиблась и не знаю, как исправить ошибку... Вот чем я огорчена... Но это моя проблема. Пойдёмте в столовую.
По дороге в столовую Варвара Никаноровна продолжила разговор: - Бог с вами, Анна Сергеевна, нашли о чём беспокоиться,- девчонкам так понравились нововведения, что они тараторили об этом две недели без перерыва, восхищались вашими придумками и таким замечательным их исполнением... Ну, а временный каприз девчонок пройдёт. Разве вы не знаете, что, вдоволь на восхищавшись, судачить стало не о чём, а хочется, вот и пришло им на ум придумать недостаток... Придумали. Теперь их занимает только это. Поговорят и забудут, как только появится другая тема... Не беспокойтесь, Анна Сергеевна, всё хорошо вами задумано и выполнено и, уверяю вас, девчонкам всё нравится, а капризные разговоры очень быстро закончатся.
– Спасибо, Варвара Никаноровна, вы меня успокоили. Я, кажется, действительно, безосновательно разволновалась.
Очередь подошла: раздатчица поставила им на подносы выбранную еду, женщины расплатились и с подносами на руках, держа их как на кронштейнах, направились к свободному столику, на котором уже в высоком стакане их ждали чистые ложки, вилки и ножи, а на блюде лежал горкой нарезанный на кусочки чёрный и белый хлеб.
Рабочий день закончился. Анна Сергеевна, по обыкновению, вышла из машинописного бюро последней, закрыла на все замки дверь, сдала ключи в охранное отделение. Выйдя на улицу, сразу же столкнулась с ожидавшим её Вадимом. Они, не сговариваясь, обнялись по родственному.
– Я рада тебя видеть, Вадим. Соскучилась, правда, правда. Часто мысленно советуюсь с тобой, когда мне трудно.
– Я тоже скучаю по тебе, Аня. Как ты живёшь, как Гера, как здоровье твоей мамы?
– У меня всё в порядке: все живы, здоровы, слава богу. Ты пришёл, значит что-то случилось? Я ждала твоего прихода каждый день... Ну рассказывай – мне уж невтерпёж.
– Письмо пришло от Пети, – Вадим глянул на Аню. Аня вся затаилась. На её лице явно читалось предчувствие нехорошего. – Он на фронте воюет с финнами.
– Ой, какой ужас! Петя, родной мой, как же так? Петя... Кем он служит?
- Он связист при штабе полка. Из подробностей только то, что воюет на лыжах и в маскхалате. Ничего более о службе не сообщил. Наше общее письмо получил: очень рад нашей семейной фотографии. Твоё письмо тоже получил, обещал тебе написать отдельно, но и в этом письме спрашивает тебя о самочувствии (помнит о твоей беременности), о Гере беспокоится, ну и, конечно, целует вас. Не буду тебя долго томить, зная, что тебе интересно, сразу расскажу тебе, как мы живём. Отец работает, но часто бюллетенит: диабет сказывается на иммунитете, да, к тому же, плохо соблюдает предписанную диету и режим приёма лекарств. Часто, практически каждый день заводит разговор о тебе, о внуке – скучает. Мать слушает и молчит. Вижу, что уставать стала: вид замученный. Ей с тобой, конечно, легче было и спокойнее, но признаться в этом не хочет. Отец не раз просил меня встретиться с тобой и уговорить тебя вернуться с Герой, но я не решался, потому что знал: не пришло время. Письмо получили вчера. Я им читал его . Как только прозвучала фраза "меня направили в действующую часть на фронт", мама потеряла сознание – упала на пол. Мы с отцом подняли её и положили на кровать. Она очнулась, взяла у меня письмо и стала читать, но не вслух, а про себя. Читала и плакала навзрыд. Видеть её страдания нам с отцом было тяжело. Мы её утешали, как могли: уверяли её, что Красная Армия побеждает, и война скоро закончится... Не помогло. Письмо она не выпускала из своих рук до самой ночи. Когда уснула, письмо выпало из рук, и мы с отцом дочитали его до конца и снова вложили в её руку. Сегодня пришёл из школы. Мама на кухне готовила ужин и время от времени плакала, папа был на работе, а я, перекусив, сделал уроки и прибежал к тебе... Вот такие дела, Аня.., – Вадим никогда не видел Аню такой опечаленной и потерянной. – Ты, Аня так уж не убивайся: ничего же ещё страшного не случилось, да и дела нашей армии там на сегодняшний день неплохие – я слушаю радио, читаю в газетах, людей слушаю. Я верю в нашу армию, убеждён в её победе и очень надеюсь, что Петя вернётся домой живым и здоровым. Аня, ты должна верить в победу Пети в войне с финнами и с собой. Верить и ждать – вот главное, что нам следует делать Я сейчас пишу мало: сосредоточился на учёбе, да и по дому помогаю и отцу и матери... Вот и все новости. Да, вот адрес Пети, возьми, – Вадим достал из кармана листочек с написанным адресом Пети и протянул Ане. Аня взяла листочек с грустным видом. – Понимаю тебя, Аня, но мать письмо держит при себе... Извини...
– Вадим, ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Что бы там ни было, но я скучаю по вас, – ведь все вы – семья моего мужа, которого я люблю, за которого жутко переживаю. Гера тоже скучает, бабушку вспоминает, спрашивает меня, когда мы вернёмся к вам. Мне больно слышать это и видеть его страдания, но... ещё много неопределённостей в нашей жизни... Спасибо тебе! Спасибо! – Аня обняла Вадима и вдруг выпалила: мы вернёмся, когда вернётся Петя. Вадим понимающе посмотрел на взволнованную Аню и ничего не сказал.
– Держись, Аня, я пошёл. Я буду обязательно приходить к тебе с новостями. Привет семье. С наступающим Новым годом тебя и всю твою семью.
– Спасибо! И тебя, и вас всех с наступающим. Я всегда буду рада тебя видеть и слышать. До свидания, Вадим.
Анна Сергеевна долго смотрела вслед уходящему без оглядки Вадиму и, как только он скрылся из виду, почувствовала, что замёрзла. Она подняла воротник, посмотрела на часы: "Целый час прошёл, а мне ещё в магазин надо заскочить", и она частым шагом заспешила по направлению к дому.
Вадим шёл и думал о последних словах Ани и вдруг всплыло сообщение, которое он хотел, но забыл передать Ане: его двоюродный брат Алексей – лётчик тоже воюет на финском фронте. "Не знаю, как бы она к этому отнеслась, но по семейному надо было сказать, – он оглянулся, но Ани уже не было видно, – скажу в следующий раз.
Дома, за поздним ужином, Аня рассказала всё, без утайки о встрече с Вадимом. Известие о том, что Петя принимает непосредственное участие в настоящих военных действиях, повергло всех сидящих нет не в ужас, но в тяжёлое, как свинец, уныние.
– Климат там суровый, зима в разгаре, морозы.., мальчику не позавидуешь, тем более, что избалован условиями жизни, да и руки больше приучены к учебникам и к клавесину... Хоть он и связист, а без оружия никуда, – связь обрывается как всегда в самых неподходящих местах, простреливаемых врагом... Я сам был связистом в пятнадцатом – знаю, о чём говорю.
– Ради бога, не пугай нас, Данила, и так тошно и страшно.
– Я не пугаю, Рая, а предупреждаю, – мы должны быть готовы ко всему... А ты, Анечка, восприми это холодным умом... Эмоции со слезами и стенаниями не помогут. У тебя сын, и зреет второй ребёнок от любимого человека... А о чём думает любимый человек на войне..? Да о том, чтобы, в первую очередь, грамотно и быстро выполнить приказ командира, применив все возможные способы самосохранения, а, во вторую очередь, в редкие паузы военных обязанностей, думать о родных и близких ему людях. Конечно, в такие минуты Петя думает о тебе, Аня, о сыне и ещё не рождённом его ребёнке. Он – солдат, а русский солдат по другому не может. Он о себе думает не потому, что ему дорога своя жизнь, а потому, что нужен своим родным и нужен Родине, как воин. Будем молиться за то, чтобы он сохранил себя в таком качестве.
– Да ты оратор, Данила. Впервые от тебя слышу такие речи. Прекрасно умеешь излагать мысли. А почто ты промолчал полтора десятка лет нашей совместной жизни?.. А тут вдруг разродился словами, да какими... Что тебя так возбудило?.. А.., поняла... – солдат в тебе проснулся... Все вы трое только и умели воевать, девушек соблазнять и... Не скажу – сам уже догадался. Рахиль Григорьевна под троими имела в виду трёх молодых друзей, влюблённых в одну юную девушку – в неё, когда ей только предстояло исполниться шестнадцать лет..
– Мне тоже понравилось твоё высказывание, папа. Не ожидала я от тебя. Красивая речь умудрённого опытом человека... Я понимаю, что должна жить ради детей для него это важно особенно, потому что он на войне и рискует каждый день своей жизнью. В тылу, в его доме должно быть всё в порядке, чтобы он мог, не отвлекаясь на проблемы в семье, безошибочно воевать. Ошибки на войне смертельны.
– Да, дочка, да, – подтвердил Даниил Васильевич.
– Папа, я хочу стать военным. Военным быть интересно... Можно, я поиграю с твоими крестами, – попросил Коля.
– Можно, сынок... Вырастешь и тебе придётся послужить Родине.
– Деда, а я уже военный! – Гера встал перед дедушкой и отдал ему честь. Даниил Васильевич тоже встал перед внуком по стойке "смирно" и ответил тем же жестом. Сразу стало всем веселее.
– Аня, а ты, говоря о надёжном тыле и о порядке в его доме, пока он воюет, не имела ли в виду, что надумала возвратиться в семью воюющего мужа... А? Угадала? – Вера оглядела всех домочадцев.
– Да, Вера, я действительно поняла, проговаривая об этом, что всё-таки я должна возвращаться с сыном домой, – Пете это необходимо.
– Ну вот.., я только успокоилась, что моя старшая дочь с сыном будет жить с нами, вся моя семья в сборе... Пока ты была у нас, Аня, ведь всем нам было хорошо?.. Или мне только так казалось? – огорчилась Рахиль Григорьевна.
– Нам действительно было хорошо, мама, но мы с Герой должны возвратиться в родной дом моего мужа, моего сына, а значит и моей семьи.
– Когда надумала, дочка?
– Завтра, после работы. Собирать нам нечего, оденемся, да пойдём... Вот только предупредить их не смогу, но ничего страшного, – ведь домой вернёмся.
Новый 1940 год встретили всей семьёй. Сверкала игрушками и гирляндами ёлка. Как и положено к перезвону курантов по радио добавили звон бокалов, наполненных самодельным сиропом. Крепких напитков не было, потому что Ивану Игнатьевичу строго запретил врач, Дарья Карповна пребывала в расстроенных чувствах, Ане нельзя по причине беременности, школьнику Вадиму даже в голову не приходила идея выпивки, а Герочка не притрагивался к шоколадной конфете, пребывая в ожидании момента получения загадочного новогоднего подарка. После того, как все взрослые, встали весёлым кругом и поставили Геру в его центре, Вадим прочитал своё собственное поздравительное стихотворение, которое оказалось слишком философским, чтобы ребёнок что-либо понял, но это не важно, Гера радовался вместе со всеми. А когда дедушка, как представитель всей домашней команды, преподнёс ему подарок – паровозик, очень похожий на настоящий, радости Геры не было границ. Он сначала замер, глядя на паровозик, потом оглядел всех таких родных ему людей изумлёнными глазками, прижал самую прекрасную на свете игрушку к груди и заплакал от счастья. Аня схватила своего сыночка на руки, прижала к себе и стала успокаивать его. Слёзы ребёнка оказались неожиданными для всех, но взрослые быстро поняли, что это были слёзы переполненной радостью чистой души маленького мальчика.
На следующий день Аня, после того, как уложила спать Геру, села за стол Пети, чтобы написать ему письмо и послать как можно быстрее, следом за тем письмом, которое она написала накануне, сразу после сообщения Вадима. В этом письме она рассказала о выздоровлении своей мамы, о возвращении домой, о встрече Нового года и о слезах радости сыночка. Поздравила мужа с праздником и приказала Петру Ивановичу беречь себя. "Беременность у меня проходит нормально. За нас не волнуйся – у нас, слава богу, всё в порядке. Береги себя, родной мой, любимый человек. Мы все тебя крепко целуем и ждём твоей победы и возвращения домой".
В середине марта из газет узнали, что финская война закончилась, а дней через десять пришло письмо от Пети. Их часть расположилась под Ленинградом. Сам он жив, здоров. Служба продолжается, время мирное, но тревожное: фашизм обретает силу и разрастается по Европе. Аня прочитала все необходимые слова в её адрес и в адрес сына. О её беременности был только намёк в просьбе беречь себя. Теплоты в словах не почувствовала. Аня ждала письмо от мужа, адресованное исключительно ей, как жене, но по-прежнему письмо она читала, переданное от Дарьи Карповны Вадимом. Аня дочитала письмо, поцеловала Геру по естественной просьбе Пети, вытерла спешно внезапно накатившиеся слёзы и улыбнулась сыну, но чувствительный мальчик всё равно проникся печалью мамы и стал её обнимать
Весна была бурная. Река Исеть быстро освобождалась ото льда. Самые отчаянные ребята едва успели покататься на льдинах. Но, всё ж таки, не обошлось без трагедии: никто из смельчаков не заметил, как один из них исчез под водой. Обнаружили его пропажу, когда при помощи жердей пришвартовались к берегу. Как только направились гурьбой пойти в посёлок, кто-то из них крикнул: "А где Лёка?" Смотрели на реку, хором кричали: "Лёка, Лёка", но друг не отзывался. Они поняли, что Лёка утонул в ледяной воде. Каждый из них почувствовал в себе долг: спасти друга. Каждый из них готов броситься в ледяную воду за другом, но в каком месте и в какой момент пропал Лёка, они не знали, а в таком случае искать его в ледяной воде невозможно. Они поняли цену своей забавы. Их риск ничем не оправдать. С этого момента отчаянные ребята мгновенно повзрослели.
Весной, время летело, обгоняя бурлящие потоки воды в маленьких ручейках и в больших реках. С такой же быстротой приближалось время рожать Ане. В конце апреля Анна Сергеевна уже была неработоспособная. Срок уже прошёл, а позывы ничем не заканчивались. Первого мая Иван Игнатьевич с Дарьей Карповной пошли на первомайскую демонстрацию, а Вадим на центральных праздничных улицах уже с раннего утра впитывал в себя дух времени и вдохновлялся. Они оставили Аню одну в надежде, что и на сей раз обойдётся. Не обошлось... Хорошо, что Аня заранее приготовила ножницы, скобку и шёлковую нитку по совету опытных сотрудниц на самый крайний случай, если придётся рожать одной. Как раз такой случай произошёл: Аня родила мальчика и опыт товарок пригодился. Своего мальчика она сразу назвала Глебом. Когда Иван Игнатьевич и Дарья Карповна вернулись домой, уставшие, но воодушевлённые коммунистическим праздником, они увидели картину, в которую трудно было поверить: в комнате молодых, в чистой постели лежала во всём белом чистая, опрятная молодая, красивая мама со спокойно спящим ребёнком в её руках, завёрнутым в чистую пелёнку.
8 марта 2024 г.