Каждый свой день рождения я вспоминаю бабушкин дом, ставший частью моего детства. Невероятно большой для меня, маленькой, в нём всегда находилось место всей нашей многочисленной родне. Зарешечённые окна дома выходили прямо на виноградник и можно было наблюдать как в течение лета созревает виноград. Дом сверкал чистотой, был тих и прохладен. Эту невероятную прохладу ему удавалось сохранять даже в разгар лета, под палящим солнцем Узбекистана, благодаря кроне орешины, которая покрывала всю его крышу.
Я помню в нем всё, до каждой мелочи. Вот, например, зал. Недалеко от окна стояло черное пианино, на котором, учась в музыкальной школе, когда-то играла моя тётя. Тяжелая крышка пианино доставляла мне немало неудобств, ведь стоило огромных трудов её открывать. Правда, закрывать её было ничуть не легче, ведь надо было умудриться и не прищемить свои пальчики. На крышке пианино выстроился ряд слоников, помните таких—на счастье?, две маленькие вазочки из ультрамаринового стекла и фигурка девушки-фигуристки.
Между окнами, в простенках, висели портреты, их было три, моей мамы и двух её сестер. Сестер вообще-то было четыре, но портрета моей младшей тёти почему-то так и не повесили. Две кровати с огромными мягкими подушками, сложенными одна на другую и накрытые кружевными накидушками. Прямоугольный обеденный стол в центре с темно-вишневой бархатной скатертью и вазой с флоксами. Проигрыватель на длинных ножках. Телевизор на тумбочке. В тумбочке— пластинки в бумажных конвертах:«Брызги шампанского», музыка Оскара Строка, оркестр Поля Мориа... Сколько ж я их поразбивала! Старый сундук, в котором я любила покопаться украдкой. Крышка предательски скрипела, щеколда хлопала, сундук всё-таки открывался. Красивая блестящая ткань, которая называлась почему-то «индийский чулок», лёгкие яркие платки, крепдешиновые платья - всё это казалось волшебным. Да и сам сундук, его тяжелая крышка и щеколда были, как казалось, ожившими картинками старинных книг. Нет сейчас бабушкиного дома. Совсем недавно я была на том самом месте: вместо дома—ровный асфальт, чьи-то чужие ворота. От тех времен осталась одна только старая пожухлая от солнца акация, да дом соседа Махкама, куда я несмело постучала. Мне открыли, узнали, зазвали внутрь в прохладу двора на чашку чая, угостили и виноградом, Солнечный нектар в виноградинах, отливающих янтарем, — давно забытый вкус. Машинально вертела я кисточку в руках, вспоминая виноградник деда. "Ваш дед дал лозу моему отцу, так что это — тот самый, Ваш виноград", — говорил мне Толкун, сын Махкама. Я кивала головой, вытирала слёзы и думала о том, что мы—продолжение наших родных, ушедших когда-то, совсем как та виноградная лоза из виноградника деда.
На фотографии— узбекский виноград с ташкентского базара Чор-су. #олиныистории