Стих 1. Post equitem sedet arta cura
— Здравствуйте, Сережа, – сказала старушка. Проходите к нам, не стесняйтесь. Алина дома одна. Сидит, вышивает что-то свое, непонятное. На улицу не хочет идти. Не знаете прогноз? Надолго ли прояснилось?
— Прояснилось на пару дней, – ответил Странник без тени сомнения в голосе, но сам поражаясь своим словам, – к тому, что трепали по радио, он почти не прислушивался. – Просто атмосферный фронт отступил ненадолго. Через неделю, две – максимум, – уже придет циклон и настоящий конец бабьего лета. Будет моросить целый месяц.
— Да уж. Чувствуется, что идет к нам тоска. Последние деньки остались золотой осени.
Глафира Александровна присела на скамейку и принялась задумчиво щуриться, глядя в сторону Уральских гор, – туда, где светило солнце, рассеивая туманную дымку и обнажая призрачные голубоватые очертания холодных манящих таинственных северных скал. На фоне синего неба горы, и правда, выглядели немного призрачно, даже зловеще. Вблизи же они давили на Странника, нагоняли чувство чистого холода и какую-то неземную тоску, но именно туда, в эту сторону и предстояло ему пойти.
Немного смущаясь своего пышного, оранжевого с белым букета, дурень вошел в дом. Алина сидела в уютном кресле и вышивала гладью на льне, натянутом на круглую рамку, какой-то цветочный орнамент. Подняв глаза на смущенного гостя, она улыбнулась, а после отвела взгляд, давая понять, что и она знает, как подло была испорчена их последняя ночь. Однако, взглянув на цветы, не глядя, художница протянула руку для поцелуя.
Странник уселся рядом с ней на пол, на вязаный половичок, рассыпал хризантемы у ног девушки и произнес:
— Ты улыбнешься, – мне отрада;
Ты отвернешься, – мне тоска;
За ночь мучения – награда
Твоя мне бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидишь ты, и склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, –
Я в умиленье, молча, нежно
Тобой любуюсь, как дитя...
Сказать тебе, мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять в тайгу, в ненастье,
Придется скоро уж мне вдаль?
И мое горе в одиночку,
И речи жаркие вдвоем,
И радость и порок той ночью,
И фортепьяно вечерком?..
Алина, сжалься надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворись же! Этот взгляд…
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
— И за каким, позволь мне, бесом,
Узнать, в тайгу ты держишь путь?
Мне любопытно лишь чуть-чуть,
Что связано с волшебным лесом.
Там нынче холодно и сыро…
Хоть мы знакомы лишь едва,
Но объяснения слова
Услышать мне не плохо б было.
— Туда зовет меня награда
За блажь и поиски мои;
Я знаю лишь одно – так надо, –
Иначе сгинут дни мои.
А так, за краткий срок в лесу
Должно все кончиться, – я верю, –
Отдам я долг своему зверю,
И клык в подарок принесу.
— Не надо ни клыка, ни шкуры;
Хотя… бабульке б подошла
Медвежья, на пол для тепла;
Под ноги, барскую натуру
Приятно тешить ей. А ты...
Иди ко мне, мой сумасшедший;
Пусть день несладок был прошедший,
Но, все ж, спасибо за цветы.
Душа моя тебя боится,
А разум гонит с сердца прочь;
Но тело все к тебе стремится
И хоть я в силах превозмочь
Все это, все-таки сдаюсь, –
Минутной слабости поддамся,
Мне будет стыдно, – ну и пусть;
Вернись, и главное – поправься.
— Ты прелесть. Я и не мечтал,
Что заслужу, мой свет, прощенье;
Страдал, ходил, как привиденье,
И что сказать тебе, не знал.
Алина наконец-то улыбнулась, причем, не очень-то скромно, и увлекла Странника в одну из маленьких гостевых комнат. Как ни калечили бы советские времена цвет русской нации, загоняя ее в бараки и коммуналки, аристократия даже в ссылке не опускалась до животного уровня, в жилищах своих соблюдая незыблемые традиции, поэтому дом Глафиры Александровны был устроен по образцу уютного дворянского гнездышка.
Спустя час, утолив первый порыв нахлынувших на них чувств, Алина и Странник пошли на прогулку. Попрощавшись с Графой, дурень пообещал возвратить девушку, едва лишь стемнеет, и сдержал свое слово. Прощались на этот раз они долго и трогательно.
Попросив Странника чуточку подождать, художница вынесла ему свою платок, над которым трудилась. Герметический крест, вышитый шелком в традиционном китайском стиле, выглядел невероятно красиво, – должно быть, на него ушел не один вечер кропотливой работы.
— Теперь я просто обязан подарить тебе шкуру тигра, – несколько неуверенно произнес бедолага, принимая драгоценный подарок.
— Главное себя подари, целого и здорового, – отшутилась Алина и зашла в дом.
Странник вернулся к себе, чувствуя, что все как-то очень неправильно. Чувства его прояснил Ольгерд, неизвестно откуда вдруг появившийся перед ним:
— Сполна ты правду сдобрил ложью
И дьявольский споил коктейль, –
Ведь нет любви совсем, возможно, –
Наверно выглядишь ничтожно
В своих глазах ты сам теперь?
— Не в этом дело, друг-котище;
Все врут, и в этом я мастак.
Но мысль в мозгу шакалом рыщет, –
Тут что-то все-таки не так, – ответил познаватель, готовя коктейль из
спирта, настойки полыни, сахара и лауданума*.
— Вот, что тебе скажу я, Странник:
Напрасно душу не трави;
Теперь ты на коне, ты всадник, –
Учись с Лукавым жить внутри.
— Post equitem sedet arta cura*, – ответил дурень, превозмогая желание продолжить стих, и махом осушил полстакана страшного зелья. – И больше ни слова, – добавил он таким голосом, что у кота шерсть на спине встала дыбом.
— Похоже, что ты забыл о том, что я тебе говорил о грибах и Люсильде. Хотя, это даже и к лучшему. Некоторых вещей лучше не знать, иначе игра становится неинтересной. Ты и так убежден в том, что Навь настоящая, только задурив себе голову. А ведь тебя сейчас и так прет вовсю, и безо всего.
— Выспаться нужно, как следует, а потом собираться в дорогу. Алине я ключ оставил. Обещала заходить, приглядывать тут за тобой. Бабье лето недолгое, а когда моросейка начнется, то в лесу уже просто не выживешь. Проветрю голову, а дам, глядишь, и мозги встанут на место без всяких таблеток или уколов.
Спустя полчаса Странник спал мертвым сном, а кот сидел рядом, напевая одному ему понятные песни.
Стих 2.