ЧАСТЬ ПЯТАЯ (1584-1586)
Глава 5.235. СЛУШАЙ И ТРЕПЕЩИ, ГРЕШНИК ЮНЫЙ. ПОКАЙСЯ, НЕЧЕСТИВЕЦ!..
Странный вид у Сильвестра. Сурово и скорбно лицо его. Видно, что тяжело налегает рука на пастырский посох. Одежда вся мокрая. Сейчас пришел со двора.
Правда, значит: дело великое, если в такую ночь из Москвы сюда прибыл…
— Рад тебе все едино. Зачем пожаловал? Сказывай, отче! Все сделать готов.
— Бог меня посылает к тебе, сыне! Чадо мое духовное! — значительно, смело говорит поп. Никогда он с ним так не говорил, хоть и много раз приходилось им сталкиваться и в храмах Божиих, и у царицы. Совсем не пророком выглядит библейским этот неказистый, седовласый, могучий старик.
— Говори, отче!.. — повторяет смиренно Иван.
— Не я — Господь Бог глаголить устами моими возжелал и даст тебе в том дивные знаменья.
— Знаменья?.. — лепечет подавленный царь.
— Да, сыне, знаменья!.. «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения!» — сказано бо есть. «И тебе, лукавец и прелюбодей, дастся знамение по воле Господней.»
Царь онемел.
Впервые до слуха его коснулось такое слово. Но тут же он смиренно поник головой и повторил только:
— Лукавец и прелюбодей! И горше того, отче! Каюсь со смирением, по чистой совести, и пусть по той правде простит меня Господь!..
— Погоди! Слушай сперва! Потом и твоя речь придет… Слушай, что было со мною… Не нынче… Еще шесть дён назад.
— Говори… говори, отче… — весь трепеща, прижимаясь, как ребенок, к рясе священника, произнес Иван, предчувствуя, что услышит нечто необычайное.
— Спал я в покое своем… Вдруг голос воззвал меня. Прокинулся, гляжу — нет никого… Лампада сияет… И лик Спаса — кроткий и благостный — один глядит на меня. И вижу, словно слезы блестят на очах у кроткого. Глянул еще раз — нет ничего. Ну, думаю: почудилось! Да на окно перевел глаза. Чуть не крикнул! Весь Кремль, вижу, в огне пылает… И собор мой тоже…
— Господи, Господи… — зашептали бледные губы Ивана, а рука невольно сотворила крестное знаменье.
— Дальше слушай… Кликнуть кого хочу… Протопопицу-мать разбудить — голосу нет. Подбегаю к окну — все исчезло разом. Тихо. Светает на воле. Спокоен Кремль, цел собор стоит. Думаю: попритчилось. Молился мало перед сном. Сотворил молитву, лег. Снова глас зовет… Снова в огне все вижу кругом. До трех раз так было…
— Што ж не пришел, не сказал тогда мне, отче? — зашептал Иван.
— Гордыня! Неверие обуяло… Думаю, что я за святой, чтобы знаменья мне Бог подавал… Забыл, что и в безднах адовых светит величие Божие!..
Дальше слушай… Спохватился я, вспомнил виденье мое вещее, когда беда огненная над Москвой стряслась. Да поздно, так себе думаю… И снова нынче в ночи посетил меня… к тебе послал Господь…
Слушай, — вдруг загремел Сильвестр, — слушай и трепещи, грешник юный! Овца заблудшая… Вот уж секира при корне древа сухого… Усечено оно будет и ввергнуто в огонь вечный!.. Покайся, нечестивец! Покинь утехи агарянские, игры содомские, оставь крови пролитие! Воззрись на землю… На весь люд христианский, Богом врученный тебе! Мало ли посещал тебя Господь? И потоп, и мор на землю приходил… Ты все не одумался! Покайся, чадо!.. Не дерзай паки насилием всяким народ угнетать… Не давай православных синклитам твоим в обиду! Не на то вручен тебе венец прародительский!.. Очисти душу свою от всякия скверны!.. К людям стань милостив… К церкви — прилежен… Не то горе тебе!.. Взвешены грехи все твои на весах гнева Господня!.. Спеши одуматься, чадо!.. Гляди, вон пажити, тобой и приспешниками твоими опустошенные… Села разметанные… Град престольный, грехов твоих ради спаленный, аки в последний час светопреставления… Гляди, вон жены, дети, старцы, в огне обгорелые… Мученики безвинные, агнцы Божии…
— Вижу, вижу!.. — стенал Иван, в уме которого ярко возникала каждая картина, поминаемая старцем, словно бы наяву он видел все. — Каюсь! Грешен! Прости, Господи!.. Отпусти мне грехи мои, вольные и невольные.
— Стой, молчи! Гляди… Еще не все! — властно продолжал старик. — Гляди! — и он посохом указал на стену опочивальни.
В это самое мгновение откуда-то пронесся по комнате сильный порыв холодного сквозного ветра и погасил почти все лампады, сиявшие в углу пред образами. В то же время сверху откуда-то, как будто из двери, ведущей в запертые покои, мелькнул луч света слабого, скользнул по Сильвестру, по Ивану и озарил часть стены, покрытой дубовой панелью, гладкой, полированной.
Иван глянул по направлению руки Сильвестра — и волосы поднялись дыбом, зашевелились у него на голове. Он застыл от ужаса…
Там явственно в светлом большом кругу стали скользить знакомые тени. Не раз совесть вызывала их перед взором отрока. Но никогда с такой яркостью не видал он всех убитых, замученных, казненных и задушенных по его повелению, по прихоти его…
Вот — Шуйский Андрей, залитый кровью, с поникшей головой. Лицо плохо видно. Но наряд, волосы, посадка — все его… Это он, он самый!.. Вот юные сверстники Ивана — Дорогобужский, Кубенский, Воронцовы-братья… Овчина Федя… Закрыл глаза Иван, а они все идут, идут без конца. Но теперь он видит, как с укором кивают они головами… Он слышит, как шепчут их мертвые уста:
— Душегуб! Убийца…
А голос Сильвестра снова гремит:
— Не закрывай очей на духовную скверну свою… Гляди!..
Раскрыл невольно опять глаза Иван, глядит… И видит самого себя, объятого адским пламенем… окруженного духами тьмы, которые ликуют добыче!.. И мучат, вонзают в него трезубцы свои…
Рыдание вырвалось из груди царя!
Вопль огласил весь покой, вырвался в раскрытое окно и замер в ветвях темных деревьев вековых…
— Помилуй! Прости! Защити, Господи!.. Каюсь во гресех моих тяжких… Ты, что разбойника простил и спас на кресте, Спасе многомилостивый, помилуй мя, окаянного… Помилуй мя!
И, бия себя в грудь, распростерся в молитве Иван.
— Гляди! Снова раздается голос…
Поднялся и видит Иван отца своего, хотя и не помнит он лица его, но такой вот отчеканенный лик покойного Василия висел у него на шее, на гривне золотой. И грозит ему отец… А из-под земли словно лязг цепей раздается, тяжелых железных цепей… Или врата адовы до срока разверзаются… И вдруг глухой замогильный голос разносится в ночной тишине.
— Покайся, сыне! Близок час!.. — вещает этот замогильный голос.
Отец грозит и глядит сурово. И сейчас же сверху, словно с неба, отклик послышался резко, повелительно:
— Покайся, чадо! Близок час…
Вскрикнул дико Иван, повалился без чувств…