Рассказ об архимандрите Авеле (Македонове) (1927-2006) из книги "Труды игуменские".
Архимандрит Авель (Македонов) родился 21 июня 1927 г. в богатом своей более чем двухсотлетней историей рязанском селе Никуличи. Название этого села можно считать производным от имени Никула, то есть по-старинному, по-народному, Никола, Николай.
Когда-то Никуличами владели бояре Ляпуновы. Один из них - Прокопий Ляпунов прославился тем, что еще до Минина и Пожарского ходил с ополчением на Москву, освобождать ее от поляков. После Ляпуновых село перешло во владение боярам Вельяминовым. Представитель этого рода был в числе тех, кого после Смутного времени рассматривали кандидатом на Царский престол.
Ко времени рождения отца Авеля селом владел помещик Кублицкий, построивший в нем церковь в честь Тихвинской иконы Божией Матери. В этой церкви и крестили отца Авеля. Но крещение свершили не сразу, а спустя две недели после его рождения. Дело в том, что во время его появления на свет крестьяне села Никуличи были на сенокосе. Сено косили вдалеке от села, в пойме реки Оки. Уезжали туда в июне на целые недели и приезжали только к 9 июля, престольному празднику в честь Тихвинской иконы Божией Матери. А после праздника уезжали вновь. Вот почему Македоновы решили крестить младенца на престольный праздник. В этот день можно было собрать родственников, чтобы отметить крещение.
В предпразднество Македоновы готовили к крестинам праздничные кушанья и думали, каким именем назвать младенца. И вдруг бабушка Татьяна, хлопотавшая на кухне, услышала за окном тихий-тихий голос: «Назовите младенца Николаем...» Когда она сказала об этом, то все удивились и посчитали, услышанное бабушкой за Божие повеление.
Крещение младенца состоялось в крестильне около Тихвинского храма. Таинство совершал приходской священник Герман Луцао, который и дал ему имя Николай. Так крестился в купели Тихвинского храма младенец, который в будущем будет наречен другим именем - Авель. И это имя тоже будет предназначено ему Богом.
Будущий архимандрит Авель, которого окрестил отец Герман, родился в годы, когда в России разбушевались Каины, которые убивали своих же братьев. Захватившие власть безбожники разрушали храмы, расстреливали священников. Торжествовали мнимую победу. Но торжествующие Каины даже помыслить не могли о том, что в это время, когда от их рук погибают одни Авели, нарождаются другие. Что крестившийся в безвестном рязанском селе младенец Николай станет тем Авелем, который будет восстанавливать попранное Каинами. Восстанавливать порушенные храмы, возрождать поруганную веру, спасать погибающие души...
Любовь к Богу проявилась у архимандрита Авеля с младенчества. Говорить не умел, а Бога уже любил. Его родители замечали, что когда плачущего сыночка проносили мимо часовни, то он успокаивался. А плакал маленький Коля часто.
- Знаешь что, - сказала однажды Феодосии бабушка Татьяна, - ты возьми и повесь над его кроваткой по всем четырем сторонам святые иконки.
Феодосия так и сделала. С тех пор плакать младенец перестал.
- Я вырос в детской часовенке, - шутливо вспоминал отец Авель, - среди иконостаса около детской кроватки.
А когда Коленьке исполнился годик, мама на руках понесла его в Иоанно-Богословский монастырь причащать. Хоть и с остановками и с ночлегом, но двадцать пять верст несла на руках. «Поход» в Иоанно-Богословскую обитель стал первым детским впечатлением, который архимандрит Авель запомнил на всю жизнь. Была весна и ему, годовалому(!), запомнилось половодье и монастырский вид. Когда подрос, то думал, что этот вид ему приснился. Повзрослев, он рассказал матери, что когда-то видел в сновидении весеннюю воду и монастырь.
- Нет, сынок, не сновидение это было, - сказала Феодосия, - я действительно носила тебя весной в Великий Пост в монастырь причащать.
Родители утверждали в Коле православную веру, как через церковь, так и личным примером. Однажды, когда в дом Македоновых пришел из сельской администрации уполномоченный, занимавшийся учетом верующих, то отец маленького Коли Николай Лазаревич прямо заявил: «Я верил, верю, и буду верить в Бога». В то время такой поступок являлся смелым и открытым исповеданием веры, за которое можно было поплатиться свободой, а то и самой жизнью.
Бабушка Татьяна воспитывала внучка в строгости, но строгость эта исходила из живой веры в Божию помощь. Например, когда Коленьке захотелось завести собаку, она сказала ему:
- Внучок, мы так спокойно мы живем... Нас с тобой ангел Божий охраняет. А если ты собаку в дом приведешь, то этот ангел скажет: «Ну, вот я и не нужен стал. Уйду, пусть их собака охраняет». Как думаешь, Коленька, кто нас лучше охранит - собака или ангел?
- Ангел, бабушка.
- Ну, тогда и успокойся. Не нужна нам никакая собака.
В другой раз, когда у дома Македоновых нищий просил милостыню, маленький Коля взял небольшой старый кусок хлеба и хотел ему отнести. Бабушка увидела это и говорит:
- Коленька, разве можно подавать плохой хлеб человеку, который пришел просить во имя Христа. У нас есть свежий хлеб. Возьми, отрежь половину, заверни в чистую тряпочку и подай ему. Да подай не так, чтобы только отвязаться от него, а с уважением, с любовью.
Однажды, перед Рождеством, бабушка собиралась навестить своих родственников, которые жили бедно. Взяла лучший кусок мяса, свежий хлеб, яйца, еще что-то, завернула, положила в корзинку, а Колю предупредила, чтобы он ни перед кем не хвалился, что она собрала самое лучшее для бедных людей.
Вспоминая об этом, батюшка Авель добавлял: «Так меня учили уму-разуму... А я слушался. Дарили мне, например, на улице конфетку, я откусывал с краю самую малость, а остальное нес братику и сестренкам. Хотелось поделиться с ними радостью от подарка, хотелось, чтобы и они тоже вкусили сладость, которую я вкусил. А когда я видел их радость, то моя радость удваивалась. Вот ведь как... Делитесь с людьми тем хорошим, что имеете. И будете вознаграждены радостью от содеянного добра. Ведь отдавать - куда как лучше чем просить...».
Вспоминал батюшка и об особой радости. Той, которую он с детства испытывал в храме Божием.
- Я тогда ничего не знал о церковной службе, - вспоминал он, - даже читать не умел. Не понимал, о чем поют на клиросе. А мое детское сердечко радовалось, трепетало. И уходить из церкви совсем не хотелось. А бабушка все за руку тянула: «Пойдем, Коленька, служба закончилась, народ расходится».
Не все понимал маленький Коля в службах, в церковных праздниках, однако за его стремление жить церковной жизнью Господь Сам влагал в его разум необходимое понимание. Так однажды повела его одна женщина, мамина знакомая, в Тихвинский храм на праздник Успения Божией Матери. А он задумался - что означает этот праздник?
- Скажите, тетенька, что такое успение? -спросил он у своей проводницы.
А женщина была невоцерковленная и потому ответила попросту, как умела.
- Успение, это поспение, это когда все поспевает - фрукты, овощи...
Пока шли в церковь, он еще узнал, что следующий за Успением праздник Воздвижение означает, что все с полей сдвигается, то есть убирается. А Сретение - это встреча зимы с весной.
- Пришел я в храм, - говорил отец Авель, - подошел к праздничной иконе, поклонился, приложился, а сам вижу - что такое? На ней Матерь Божия изображена. А ведь должны быть овощи, фрукты... Когда же прислушался к праздничному тропарю то услышал:
«В рождестве девство сохранила еси,
Во Успении мира не оставила еси Богородица.
Преставилася еси животу,
Мати суща живота...»
И вдруг меня прямо осенило - Успение - значит усыпание, засыпание. Усопший, значит умерший. Ведь верующие никогда не молятся «помяни Господи умершего раба Твоего». Говорят «Помяни усопшего...». Молятся и поминают просфорами. А овощи и фрукты - это все потом. Сначала духовная пища, к которой даже и святую воду можно отнести и просфоры. Ведь они Церковью освящены, на них благодать Божия почиет, потому ее тоже духовной пищей считать можно...»
Однажды пятилетнему Коле поручили отнести в алтарь просфоры. А он не понимал еще, что туда надо входить боковыми дверьми и вошел царскими вратами, через которые проходить может только священник. Благолепие алтаря так поразило Колю, что он в изумлении оперся на святая святых - на престол. Архимандрит Мина, служивший в храме, увидев это, не стал его бранить, а дал просфорку и научил, как благоговейно и со страхом Божиим надо входить в алтарь.
Коля же сохранил в душе чувство благодати, посетившей его в алтаре, и стал мечтать о том, что будет как архимандрит Мина, служить у Божьего престола.
Когда же ребятишки прозвали его Коля-Монах - он совсем не обижался. Наоборот, просил у Господа:
- Сделай так, чтобы я действительно стал монахом.
За чистую детскую веру, за трепетную любовь к Богу, над Колей с детства проявилось попечение Божией Матери.
- Когда я был маленьким, - вспоминал архимандрит Авель, - меня на ночь приходила благословлять Богородица. Она была в белых, с легким розовым оттенком, одеждах. Стояла в полный рост, а сзади от нее отходили лучи, как от солнца. Я думал, что Божия Матерь всех приходит благословлять на ночь. И вот, однажды, когда Она не пришла ко мне, я спросил знакомых мальчишек, приходила ли она к ним. Они посмотрели на меня с недоумением, и даже не поняли, о чем я говорю.
Однако они понимали, что Коля-Монах верующий и пользовались этим. Однажды принесли ему иконки и говорят:
- Давай Колька меняться. Мы тебе иконки, а ты нам хлеб.
И он поменялся. А потом оказалось, что эти иконки ребятишки поснимали с деревенских калиток и ворот. Тогда в деревнях иконки не только в доме, но и около него вешали. На калитки, на ворота...
В другой раз ребятишки взяли две деревянные рейки и прибили их гвоздиком друг к другу посередине. Получился крест. Пришли к Коле-Монаху говорят:
- Тебе крест нужен?
- Нужен.
- А хлеба дашь?
Коля поискал хлеб, но его не было. В шкафу лежал лишь собранный отцом на сенокосе щавель, из которого мама собиралась щей наварить. Отдал за реечный крест весь щавель. Взял его и поставил его в саду.
«Мама пришла, - вспоминал архимандрит Авель, - собралась щи варить, а щавеля-то нет. Спрашивает меня:
- Где щавель?
- За крест поменял, - говорю.
- За какой крест?
- Да вон в саду стоит.
Мама думала, что там настоящий крест, а там две реечки стоят, гвоздиком скрепленные. Она взяла эти реечки, сложила их воедино и отшлепала меня ими по мягкому месту.
Но я не обиделся. Я раскаялся, что как эгоист поступил. Свое, пусть благочестивое желание исполнил, а сестренок и братика еды лишил. А то конфетки им носил. Хоть и откусанные...».