Красавица и поэт10. Каролина Адамовна, милый демон

       
        Ну что ж, из года 1885-го, в коем упокоилась с миром женщина трудной судьбы Каролина Ржевусская-Собаньская-Чиркович-Лакруа, вернемся в январь 21-го, когда была она Собаньской и молодой, и когда, будучи проездом в Киеве, они оба столкнулись – Пушкин и прекрасная полька, пленившая его с первого взгляда. В ней было редкое очарование, она не была прекрасней всех, но обворожительней женщины, с голосом мелодичнее, чем у сирены, он не встречал.
        Впрочем, кем он тогда не пленялся!..
        Каролина только-только сошлась с Виттом. Красавец генерал, обаятельный, ловкий, начитанный – он «знаком с литературою трех первых языков в Европе… беседа с ним бывает всегда чрезвычайно занимательна». Это с его подачи и по его совету Каролина впоследствии читала поэту Констана. Всю жизнь сходилась она с мужчинами, нежно влюбленными в литературу.
        Де Витт умен, отважен и необязателен, она в него влюблена; поэт – юный, четырьмя годами моложе красавицы, - смотрел издали. Он робок, очарован и слишком молод для нее, он смотрит во все глаза, она отметила его увлеченность, горячность, его удивительно чистый, на редкость искренний смех… Но впечатление мимолетно; вскоре Пушкин уехал. В марте сорвался – в Одессу, так очаровала его полька. То ласкова, то холодна – польское, «ватиканское» кокетство, - она сводит его с ума и любит книги; в мае он едет снова, проводит в пыльном, грязном, но вполне европейском городе две недели и уезжает. Цыганки, молдавские красавицы, - все эти скорые любови проходят сквозь него, а он все помнит «иностранку». Страсть его яркая, чувственная: боготворить не перестану тебя, мой друг, одну тебя… Было у него одно свойство. «Я нравлюсь юной красоте бесстыдным бешенством желаний…» Возможно, тогда ему не хватило времени, и помешал де Витт.

        Вновь они встретились через два года, в Одессе; он добивался перевода, затхлый Кишинев стал ему тесен, но помимо всего в южной столице жила женщина… Он приехал в июле, она была в отъезде. К ее возвращению он успел познакомиться с Ризнич, не на шутку влюбиться; страсть его к польке поостыла. Он пишет негоциантке: простишь ли мне ревнивые мечты, моей любви безумные волненья? – а полячку готов отдать Александру Раевскому, «демону», «сатане», «своему учителю в делах нравственности», два приятеля даже составляют некие планы по охмурению Каролины Адамовны «сатаной». Друзья то ли соперничают, то ли в сговоре; для Раевского флирт с полячкой служил, возможно, прикрытием его романа с женой губернатора.
        Зимой он свел поэта с Воронцовой, все так же рассчитывая отвлечь внимание от себя, и просчитался. Это был даже не четырехугольный роман, а пятиугольный, включая Пушкина и «полумилорда». Летом же поэт всерьез увлекся Амалией Ризнич. Как женщину, это не могло не задеть Собаньскую: мальчик, которого она так смутила, смотрит на сторону и смотрит в рот своему «учителю». Эта итальянка!.. Он льнет к Ризнич, «как котенок». Но красавица-негоциантка не торопится отдать поэту душу и тело, она «и внемлет, и не внемлет», и уязвленный Пушкин флиртует с Каролиной Адамовной, а та, задетая в свою очередь его «изменой», охотно откликается на флирт. С польским изворотливым кокетством – то ближе, то дальше – она сближается с Пушкиным.
        Он ей нравится – своей эфиопской горячностью, к тому же ее уязвляет ветреность поэта, и вот они рядом на какой-то морской прогулке на переправе; читают Констана, он сравнивает ее с Эллеонорой (она уже открыто жила с Виттом, но предполагаемый изначально брак отходил все дальше); она прикладывает пальцы к впечатлительному поэтову лбу в шутливом крещении, на миг обращая того в католика… Он вспомнил прежнюю страсть, но...
        Но возникает другая женщина - ослепительная Воронцова. Ее профили появились в его рукописях еще летом, сразу же по приезде в Одессу. Зимой и весной, забросив Собаньскую, он крутится возле недоступной губернаторши, попутно страдая от последствий вдруг возобновившихся чувств к Амалии, безвозвратно покидавшей Россию, а уже летом серьезно и целомудренно – как инок благоговея – влюбляется в Елизавету Ксаверьевну, чувство его наконец разделившую…
        Учитывая вражду одесских цариц, можно представить, как глубоко, в самое сердце Каролина Адамовна была ранена новым отступничеством поэта. Как закусив губы, смотрела она на редких вечерах, когда ее все-таки приглашали к спесивой жене губернатора, как поклонник, еще недавно не спускавший с нее глаз, пялится на внучатую племянницу Потемкина, едва кивавшую ей головой… Вера Федоровна Вяземская, свидетельница всех пушкинских южных бурь, сравнивала его, молодого и пылкого, с Керубино, влюбленного во всех женщин разом. В первую болдинскую осень напишет он стихотворение «Паж, или пятнадцатый год», в котором возлюбленная героя - величавая, умная, ревнивая, - клянется дать герою яда, если он будет «глядеть налево и направо»… Готовую бежать с героем «хоть в пустыню» графиню поэт называет «севильской», но в черновиках героиня, имя которой юный паж не хочет назвать – хоть имя рвется с губ, – «варшавская»…
        Любой художник пропускает сквозь призму творчества собственный опыт, знания и жизнь. «Когда б вы знали, из какого сора…» Сор этот – те мимолетные и не мимолетные впечатления, которые и составляют жизнь человеческую. Как ни охрусталивает фантазия, преломляя, переосмысливая личный опыт художника, «сквозь магический кристалл» проступает пережитое. Цыганка бросает Алеко, девушка догоняет волну и убегает от нее, Татьяна пишет письмо, - все это рождается неслучайно; импульс, толчок произведению дает событие в жизни писателя.
«Если вы будете глазеть на других женщин…» - она надменна, взгляд исподлобья – демонический, ведьмин взгляд. «То что?» - сверкает зубами Керубино-Пушкин. «Я дам вам яду», - серьезно отвечает правнучка королевы. Он смеется и убегает. Керубино…
        Констан, Констан… Возлюбленный Эллеоноры уводит женщину «в пустыню» и короткое время спустя, насытившись, готов ее бросить… Все пятнадцать лет своей незаконной связи Собаньская ходила под дамокловым мечом разрыва, как через десятилетия – Анна Каренина. Сомнительная честь – увести от мужчины любовницу, с которой потом не будешь знать, что делать…
        Он смеется, ему нравится флирт с урожденной графиней Ржевуской, но влюблен он в милую хозяйку Одессы. Он уезжает, долго помнит племянницу Потемкина, всю жизнь носит на руке ее кольцо… «Прошлое имеет надо мной власть неизъяснимую»…

        Минуло четыре года. Каролина Адамовна в Петербурге. Кто старое помянет, тому глаз вон. Она приветлива, добродушна; если что и екнуло в груди у польки, виду она не подала. Легко, по-дружески приглашает она в гости его и Мицкевича. Пушкин снова подпадает под власть красоты и таланта женщины; польская сирена… что она пела ему? «Из наслаждений жизни любви одной музыка уступает…» На раутах, на вечерах в бархатной красной токе – прекрасная; эта бархатная тока с перьями необыкновенно ей шла… Витт развелся-таки с женой, в Петербурге Каролину Адамовну принимают как супругу генерала; изведавшая столько унижений, она заранее готова дать отпор, и Вяземский иронизирует: она всегда так величава, или это только со мной? Это королевское чувство собственного достоинства и голос, стройность и манеры отмечали многие, начиная с Вигеля.

        Он робок, он снова смотрит во все глаза… Пытается ухаживать. «Когда в объятия свои» (стихотворение, написанное не 30-м году невесте, а в 28-ом, эротичное, страстное), стройный стан заключал, она, «прилежно в памяти храня измен печальные преданья», высвобождалась из его рук, «недоверчиво» и «без участья» внимая клятвам того, кто столько раз уходил. Она уклончива, она приглядывается… И вдруг – Закревская: рыжая, вздорная, ослепительная. «Могу ль на красоту смотреть без умиленья…» Это любование красотой у Пушкина не имеет ничего общего с влюбленностью. Поначалу он был, как мы помним, только наперсником аграфениных тайн, бронежилет слезоточивый подставлял. Но Аграфена Федоровна коллекционировала мужчин, Аграфена Федоровна растравляла, подстегивала. Те несколько отрывков из незаконченных произведений, где Клеопатра предлагает себя, оценивая ночь любви не больше и не меньше как в жизнь мужчины, перекликаются со строками Баратынского. «Клеопатрой Невы» назвал ее уже Пушкин.
        И снова он ушел – отчасти, может быть, с досады. Погнался за огоньком, за призрачным болотным духом. Может, и вглядывался в лицо, но она была непроницаема – о, у воспитанницы венской графини Любомирской, подруги контрразведчика была отменная выучка! Она уже привыкла, что он всегда уходит к другой.
        Аграфену увозит бедолага-муж, подальше от стыда и мужчин, которым эта взбаломошная барынька предлагала себя настойчиво, а порой назойливо – до жалоб мужу от подчиненных, которым она устраивала, по терминологии нынешнего времени, харассмент. Пушкин едет, как мы помним, в Москву, катается к Ушаковым, пишет свой знаменитый донжуанский список, сватается к м-ль Гончаровой, а потом срывается на Кавказ.

        Этот милый список из нескольких десятков женских имен (честно говоря, даже поленилась считать; у каждого из нас свой донжуанский список тех, кто нравился, кому нравились), - невозможно воспринимать всерьез. В нем едва ли пять-шесть женщин, с которыми у поэта действительно были отношения, но куча мимолетных хорошеньких мордочек, которые прошли через его жизнь мимолетом, оставив легкую тень приятности симпатии, иногда невзаимной. Тем показательнее, что Каролины среди них нет. Но есть загадочная NN, которую не отнесешь ни к Ризнич, ни к Воронцовой, Керн, Карамзиной и пр., - их имена есть в списке, есть и Мария, Мария Раевская, якобы утаенная пушкинская любовь, - все есть, а Каролины нет. Отсутствие Собаньской в этом списке – серьезная улика. Не показывает ли она, что Дон Жуан Пушкин относился к полячке серьезнее, чем пытался показать, и что ушел он к несносной Аграфене, чье имя в списке как раз таки значится, с отчаяния, совершив тем самым непоправимую ошибку?.. 
 
        В ноябре 29-го возвращается в Петербург, снова встречает Собаньскую. Она уже своя в этом закрытом, чопорном мирке; ум, такт, манеры, обходительность… помните, как говорил Николай, что эта полька «под личиной любезности и ловкости всякого уловит в сети»?
        Он снова крутится рядом; как сказали бы нынче: здесь незакрытый гештальт, - однако встречает холодный молчаливый отпор. Ей надоели эти игры, она уже знает, что он уйдет, а она почти супруга генерала и не жаждет себя скомпрометировать. Сопротивление разжигает мужчину; помните, как всполошился он, когда на все согласная Катенька Ушакова вдруг за другого замуж надумала?.. Если бы Катенька решилась на круговую оборону, как Каролина Адамовна в 29-ом году, кто знает, на ком женился бы Пушкин…
        Она рассеянна, равнодушна, насмешлива. Она высмеивает самые искренние слова, и отрицая, и сомневаясь. Какой Костан? Это мы с вами читали?.. Вконец оробев, он пишет письма. Сколько писем он ей написал? никто не знает. Как ни нуждалась в конце своей жизни Каролина Адамовна, она не продала ни альбом с автографами поэта, ни его послания, – в отличие от его детей, торговавшими письмами их отца к матери.
        Сохранились два черновика писем Пушкина к Собаньской; Анна Ахматова называла эти отрывки единственно любовными во всем богатом эпистолярном наследии поэта. Что ж, взглянем!

        «Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни».
        Он убежден, что его существование связано с ее существованием, он рожден, чтобы любить ее, и рано или поздно ему придется ради нее все бросить. Он говорит о счастье, которым не сумел насытиться, и жив лишь мыслью, что когда-нибудь, заимев клочок земли в Крыму, будет бродить вокруг ее дома…
        Это первое письмо. А вот второе.
        Хотя видеть и слышать ее составляет для него счастье, он предпочитает писать ей, потому что ее ирония и лукавство повергают его в отчаяние. «Вы – демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает (курсив Пушкина – Н.В.)». В последний раз она говорила о прошлом жестоко, сказала то, чему он 7 лет старался не верить. «Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было передо мной». Осознание этого вызывает в нем яростные, почти богохульные мысли.
        Он снова называет ее Эллеонорой, напоминает о былом существовании «наложницы» Витта: не так она должна была жить! Чтения, переправа, крещение, -говорит, что познал любовное опьянение – судорожное, мучительное, ошеломляющее… Все, что осталось сейчас – нежная привязанность, робость и слабость выздоравливающего. Он вспоминает своего искусителя – Александра Раевского, он заслуживает, чтобы женщина снова посмеялась над ним, он полон самомнения, как его повелитель сатана (ах, какие любовные письма, оказывается, умел писать зубоскал Пушкин!). Он хотел бы просить… хотя бы о дружбе… И далее он говорит, что она по-прежнему прекрасна, но красота скоро увянет, исчезнет, и только душа его встретит ее…
        «Но что такое душа? У нее нет ни взора, ни мелодии…»

        Вам ничего не напоминают эти два отрывка? Помните, как мы размышляли, где собака зарыта?

        Принято считать, что чувство Пушкина к Собаньской было досадно неразделенным. Мол, коварная шпионка только играла поэтом корысти ради. О ее корысти мы уже говорили, поговорим об игре. В этом черновике есть фразы, которые говорят, что шанс у Александра Сергеевича был. Я позволю себе привести цитаты полностью.
        «..вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не сумел насытиться», - это из первого черновика.
        Из второго письма:
        «В последний раз вы говорили о прошлом жестоко. Вы сказали мне то, чему я старался не верить – в течение целых 7 лет. Зачем?
        Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было передо мною (курсив мой – Н.В.) Не говорите же мне больше о нем, ради Христа! В угрызениях совести, если бы я мог испытать их, – в угрызениях совести было бы какое-то наслаждение – а подобного рода сожаление вызывает в душе лишь яростные и богохульные мысли».
        «Он заслуживает, чтобы я снова посмеялась над ним. Он полон самомнения, как его повелитель – сатана».
 
        Если бы Каролина Адамовна только играла Пушкиным, как в свое время своим соотечественником Мицкевичем, у нее не было бы права упрекнуть русского поэта, а тому не пришлось бы оправдываться, молить («ради Христа!») и сожалеть…

        Где есть убийство – там всегда детектив. Снег, кровь, пистолет. Красивая женщина. Мы движемся по спирали, пытаемся разглядеть, приближаясь, отдаляясь, выдвигая версии, как это делают шерлоки и пинкертоны; опровергаем и подтверждаем, ищем свидетелей; но главный свидетель – сам поэт.

        Сходство писем Пушкина к Собаньской с письмом Онегина к Татьяне Лариной отмечали многие. Автобиографичность романа пушкинских героев подметила еще Цявловская в 1935 году.
        «… Поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами…» «Я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…» «Боюсь: в мольбе моей смиренной увидит ваш суровый взор затеи хитрости презренной…»
«Счастье так мало создано для меня, что я не признал его, когда оно было передо мной». Пушкин кается, что не сумел полюбить Собаньскую, когда счастье «было перед ним» так же, как Онегин кается, что не полюбил девушку Татьяну: «случайно вас когда-то встретя, в вас искру нежности заметя, я ей поверить не посмел…» Годом спустя, когда страсти улягутся, и явится муза, и прояснится темный ум, он на бумагу переложит то, что так мучительно его терзало. Зимой 1829-1830 гг. отношения Пушкина и Собаньской развивались, как у персонажей его знаменитого романа.
        И я осмелюсь взять на себя смелость утверждать, что прототипом Татьяны-княгини была шпионка, «наложница», демоница Каролина Собаньская

        Если принять эту версию, объясняются многие странности восьмой главы.         Стремительный прыжок – деревенская девочка Татьяна за пару лет обрела королевскую величавость. Несоответствие характера героини строкам из письма Онегина, где он говорит о «злобном веселье», которому «подает повод», как заметила Ахматова. Татьянины упреки бывшему возлюбленному в мелком тщеславии: «зачем у вас я на примете?..»
        Величавость Татьяны - это comme il faut Собаньской. «Злобное веселье» перекликается с «демонством» польки, смехом, с каким, по строкам пушкинского письма, женщина принимала его запоздалые признания. Тщеславие… теперь она не любовница, теперь она - жена генерала де Витта.

        …Кого только не назначали в прототипы самой принципиальной героини русской литературы! Конечно, прообраз был, и не один. Пушкин писал роман семь лет. Люди, события, времена – все проходило сквозь поэта, все оставляло свою мету. «Евгений Онегин – роман автобиографический, особенно если вспомнить, что главных героев было два – петербургский «повеса» и собственно автор, или закадровый голос, если пользоваться терминологией кинематографа. Роман начинается болезнью дяди – недомогал, страдая подагрой, Василий Львович Пушкин, тоже поэт, очередной в изобилующем стихоплетами пушкинском роду: у Александра Сергеевича были хорошие гены. Заметки о том, о сем; мы видим девочек, море, ножки. Едет поэт в деревню, и Онегин за ним. Дуэль – отражение всех дуэлей, пережитых Пушкиным, станет пророчеством лишь впоследствии, а пока его второе альтер-эго (или третье, если учесть автора) Владимир Ленский сочиняет стихи и стреляется. Пушкин писал без плана, он не знал, на какие ухабы его выведет роман, герои появляются по мере развития не сюжета, а его собственной жизни, в первой главе он не предполагал, что в жизни Онегина появится Татьяна, а потом удивился, что она вышла замуж – как раз в то время, когда у самого поэта появились матримониальные устремления. И здесь не та, вполне обычная ситуация, когда логика событий заставляет писателя изменить финал, а именно «даль свободного романа», в котором появление героев и их поведение определяют события из жизни автора.
        Сложно назвать женщину, так задевшую душу поэта, что он разглядел в ней юную Татьяну. Осмелюсь предположить, что прототипа Татьяны-девушки… не было вовсе. За двести лет очерчен каждый уголок пушкинского бытия, обглодан самый незначительный факт, на свет просмотрена самая затертая бумажка, а женщины, так решительно объяснившейся в любви первому встречному – знакомому ли Пушкина, самому ли ему, - нет и следа. Зато есть замечание милого, нескладного Кюхельбекера, свидетеля пушкинских юных лет и поэта по совместительству, а значит, ведающего сочинительскую кухню изнутри, что Татьяна – это сам Пушкин. Вот это нелюбимое дитя у окна, застенчивое, грустное… Он глотает романы вместо того, чтобы играть с детьми - этот мальчик из пушкинского детства чудесным образом перевоплощается в мечтательную девушку, и няня рядом, и влюблена девчонка, но… поступает она совсем по-мужски. Шлет избраннику смелое письмо – и это в эпоху культа пугливых невинных девушек? Юная дева скорее бродила бы вокруг дома избранника, нечаянно попадалась ему на глаза, опустив ресницы, скользила бы мимо… У женщин свои прерогативы, но инициатива в отношениях не входит в их число и уж во всяком случае – не входила в те времена.
        Однако любовное письмо отправил сам молоденький Пушкин – Карамзиной Екатерине Андреевне, - и выговор получил поэт – как мы помним, от мужа красавицы, первого историка России. Вигель, не всегда злоязычный, говаривал, что с молодой Екатерины Андреевны можно было Мадонну писать, так была хороша. Приятельница Пушкина Александра Россет, к коей сильно ревновала мужа Наталья Николаевна (а к кому она его не ревновала?) вспоминала, что в обращении поэта к неюной уже Карамзиной сквозило нечто особенное. После помолвки он спрашивал: известили ль Карамзину? Перед смертью очень просил, чтобы вдова историка приехала его перекрестить… Получив цидулю от мальчика, замужняя Екатерина Андреевна отнесла письмецо историку. И вот уже можно представить, как отрок Пушкин, свесив голову, стоит перед взрослым мужчиной и его женой, а те, даваясь от смеха, сурово выговаривают ему за дерзость и неосмотрительность.
        «Не всякий вас, как я поймет, к беде неопытность ведет».
        «За что ж виновнее Татьяна?» - спрашивал через несколько лет повзрослевший Пушкин, сменой полов стыдливо замаскировавший сей казусный инцидент. Юношеский урок трансформируется в отповедь Онегина, юношеские переживания – во влюбленность Татьяны, вместе с девичьей прелестью получившей и мальчишескую смелость автора. Татьяна юная – ипостась юного Пушкина и самая большая его мистификация.

     Есть еще один нюанс. В черновиках второй главы, в том самом месте, где поэт описывает, как девушке Татьяне нравились романы и обманы, а матушка ейная любила Ричардсона не потому, чтобы прочла (29 строфа), на полях – рисунки женской головы в тех же стремительно взлетающих кудрях. Начав со спокойного профиля явно героини, ожидающей «на балконе… зари восход» (сцена чуть выше, строфа 28), в следующей фигуре он меняет разлет бровей; третья женщина, ниже, обретает пламенные глаза и резкий разворот плеч; наконец, самая нижняя и последняя, имея явное сходство с третьей и второй: летящие брови, огненные глаза, тот самый гневный разворот плеч, - приобретает кудри, разлетающиеся от резкого движения женщины. Рядом – профиль поэта, вторая глава писалась в Одессе в 24-ом году, он еще очень молод; женщина же в этих соблазнительных, демонических кудрях – Собаньская, один из ее самых знаменитых портретов, сделанных рукой Пушкина. Не наделил ли поэт свою Татьяну склонностью Каролины Адамовны к романам?
      В переписке с Раевским Пушкин именовал Татьяной какую-то близкую ему женщину. Можно было предположить, и предполагали – Воронцову, но трансформация в черновике Татьяны в Каролину Адамовну наводит сомнения. В письме Раевский сообщает, что некая «Татьяна» сочувствовала ему, видя его высылку несправедливой. Учитывая перстень, подаренный поэту «волшебницей» Елизаветой Ксаверьевной, учитывая переписку, которую Пушкин вел с обладательницей второго такого перстня, вряд ли Воронцова стала бы через приятелей поэта выражать ему сочувствие, как человек, несколько чужой сему досадному происшествию. В письме Раевского упоминается дочка «Татьяны» и тросточка с собачьей головой – подарок поэта. Дочь Воронцовой по малолетству (ей было на тот момент около трех лет) вряд ли могла воспользоваться таким подарком, а вот десятилетней Констанции, дочери Собаньской, забавная игрушка пришлась бы по вкусу. И мы не знаем, что читала, о чем читала, каких сочинителей любила графиня Воронцова, но с полькой Собаньской, всю жизнь питавшей слабость к литераторам, Пушкин перечел не только Констана. Не будучи буквальным прототипом главной героини «Евгения Онегина», Собаньская все же навеяла Пушкину некий сон о мечтательнице на балконе, смешавшийся с его детскими воспоминаниями.
        А вот Татьяне-княгине и по временным рамкам, и по житейским совпадениям Каролина гораздо ближе. И как письмо Онегина перекликается с письмами поэта, так история его героя перекликается с его собственной историей.
   
        Раскрутим спираль еще раз. Ближе, ближе. Так близко, что мы уже видим лица.

        Кавказ за плечами. Он снова в столице. За год Каролина Адамовна вписалась в петербургское общество, как будто всегда здесь жила. Какой контраст с Одессой, где ею пренебрегали, где жена губернатора отказывала ей от дома!.. Витт развелся, и слухи ли, ожидания ли самой Каролины сделали ее супругой генерала, обласканного двором. «Как изменилася Татьяна! Как твердо в роль свою вошла…» - вот по этой твердости «законодательницы зал» узнаем мы правнучку королевы! Малиновая тока с перьями (маленькая шапочка без полей разнообразной формы – от берета до фески), которая, по свидетельству современников, необыкновенно ей шла, преобразилась в малиновый берет. И вот уже, пораженный ее преображением, «беспечной прелестью», спокойствием: она «покойна и вольна», и «равнодушна и смела», - он сравнивает ее невольно… с кем? да с «Клеопатрой Невы», конечно, той самой, что год назад увела его, как щенка на веревочке, сравнивает подобострастно, льстиво: «…Нина мраморной красою затмить Татьяну не могла, хоть ослепительна была».

«…О люди! Все похожи вы
На прародительницу Эву:
Что вам дано, то не влечет,
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу:
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай».

        О, Пушкин! ветреное дитя! вот где признание, вот в чем разгадка! Если бы Екатерина Ушакова не была так податлива, у его жены, скорее всего, было бы другое лицо. Как он бесился, когда «Пентефреиха» засыпала его любовными письмами! И милая Долли Фикельмон – не подхвати она от maman любовную горячку, вряд ли пылкий поэт ограничился бы одним свиданием… Большую любовь рождают препятствия, но у Пушкина любовь рождали препятствия неодолимые.

        И поехало! Его прорвало; нагоревшее, многолетнее, тлеющее на грани страсти чувство в страсть обратилось. Когда-то они сблизились настолько, что она ревновала и плакала – от обиды, пренебрежения. Теперь он не смел промолвить слова, и только был рядом, все время рядом… «Она его не замечает, как он не бейся, хоть умри…» «За ней он гонится, как тень», он пишет ей стихи («Я вас любил» - прелестнейшее в русской словесности, «Что в имени тебе моем») – она непроницаема, иронична; напоминает о былом – непонимание. Какой Констан? Да когда это было! Она смеется: сколько раз вы мне изменили за свое отсутствие? Он, не сдержавшись, в ответ: а вы мне? Она пожимает плечами, уходит.
        Сил нет. Он хочет уехать, сбежать. Пишет Бенкендорфу с просьбой отпустить его хоть куда-нибудь: Франция, Италия, Китай, наконец! - хоть к черту на рога, лишь бы избавиться от этой боли, он, как всегда преувеличивает, боль его чрезмерна. Его не отпускают; как и раньше, как в последующие годы он арестант, тюрьма его - великая Россия. Пытается найти утешение известным со времен праотца Адама способом: клин клином, благо внучка Кутузова под рукой… Та обошлась высокомерно, ну и черт с ней.
        Он боится заговорить с женщиной о любви и снова пишет – на сей раз письма - страстные, напоминает дату их знакомства девять лет назад, почти кричит: я рожден, чтобы любить вас! Она оскорблена. Как? опять?! Крещенский холод. «Как сурова! его не видят, с ним ни слова…»
        Он почти болен, запирается, хандрит; он прячется, сбежав от женщины. Каждый раз, получив от дамы отпор, Пушкин бежит – в пространстве или к другой женщине - применяя хороший пикаперский прием: исчезнуть на время, дать заскучать, а потом вернуться. В отличие от пикаперов, он делает это неосознанно, от дикой сердечной боли, которая у него, как гения и неврастеника, болезненно невыносима.
        Был февраль – дата написания писем Каролине Адамовне.
        Через пару-тройку недель он тащится к своей польке уже по мартовскому снегу. Входит в дом. Из слуг – никого. Идет дальше... застает свою шпионку врасплох…
        Она не ждала его. Он исчез, женщина затосковала. Посмею предположить – их объяснение было похоже на объяснение пушкинских героев, и Каролина плакала над письмами, и Пушкин упал к ее ногам - «в тоске безумных сожалений…»

        А теперь задумаемся: что, собственно, ужасного совершил Онегин, и почему «милая Татьяна» так изощренно его казнила?

        Чрезмерность обвинений в отповеди Татьяны - еще одно несоответствие в романе. По сути, она должна казнить себя – за скоропалительное решение выйти замуж. В отповеди Евгению Татьяна упоминает о замужестве, но мимолетно, зато о прегрешениях мужчины – у-у, сколько слов! А между тем задумаемся: что он ей обещал?
        Девочка впервые видит мужчину, влюбляется; «Грандисон» едва ее замечает; тем не менее, она решается настрочить целое письмо, примерно, как нынешние фанатки пишут кумиру. Мужчина обходится с ней донельзя корректно: не тащит в постель, не высмеивает на всю округу, дает дельный совет: будь осторожнее, моя Красная Шапочка, мало ли какой встретится волк. Сердцу не прикажешь; можно ли упрекнуть человека в том, что он не влюбился в чужого, ненужного ему первого встречного? Каких-то полгода, несколько визитов – больше надуманного, сочиненного со стороны Татьяны… Больше того, втихую Евгений позволил себе замечтаться; помните, как на знаменитых именинах взгляд его был «чудно нежен»?… Смерть Ленского разлучила их сразу после именин и бесповоротнее всех объяснений. Так в чем же виновен наш Евгений?
        Чрезмерность обвинений, обида, почти враждебность человеку, вся вина которого лишь в том, что он не сумел влюбиться по приказу, странна. Между нами, Татьяна, отказывая Онегину, могла бы обойтись с ним помягче.
        Но если в магическом кристалле попытаться отыскать тень Каролины Адамовны, пренебрегаемой неоднократно, увидеть, как поэт возвращался и улетал, как манил, шептал, а потом вился вокруг нового костерка, можно понять и праведную ярость «Татьяны», и «злобное веселье», и маленькую месть сквозь слезы отчаяния…

        Что же могла сказать полячка в тот злополучный мартовский день?
Если соотнести письма Пушкина, его стихи и жизнь Каролины Адамовны, можно набросать следующее.

        Все эти месяцы он пытается доказать ей свою любовь; она не верит. Смеется, дразнит, равнодушная, злая – «демон». Он в отчаянии, он клянет свои «старания» и «воспаленных дев».
        И вот теперь она плачет, ее прорвало; все эти годы ее любовь, рожденная частью из кокетства, частью из самолюбия, питалась ревностью, как сухими дровами. Она уже намекала ему, что счастье свое он прошляпил, теперь вспоминает пренебрежение; она справедливо (в отличие от романной Татьяны) упрекает поэта в мелком тщеславии. Любовница Витта была бы Пушкину в тягость, не зря возникает в том же 30-ом году его переделка Констана «На углу маленькой площади». Набоков отмечал: «Письмо Онегина изобилует перекличками с «Адольфом» Констана»; о том же говорили Дашкевич, Ахматова. А вот адюльтер с графиней де Витт, женой изувеченного генерала (контрразведчик был ранен в ногу в Аустерлице), обласканного двором, принес бы ее любовнику «соблазнительную честь» в светском обществе. Муж-генерал, которого Пушкин в очередном предвиденье дал своей героине, со времен седьмой главы пережил изрядную трансформацию. Толстый, старый (в черновиках), он становится приятелем Онегина, молодым и бравым. «И всех выше и нос, и плечи поднимал», - это четкая характеристика, явный зарисовок с натуры, и она весьма подходит Ивану Осиповичу. С портретов на нас смотрит мужчина кровь-с-молоком - лихие бакенбарды, вздыбленный чуб над смуглым греческим лбом. Дон Жуан де Витт - это было его прозвище - был красавцем и весьма обходительным мужчиной. И в 28-31 годах его карьера шла вверх; соперник Пушкина был в большой моде.
        «Как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом?»
        Она говорит, что ничуть не дорожит своим нынешним блестящим положением («ваше… существование, такое жестокое, такое бурное, такое отличное от того, каким оно должно было быть»). Качает горестно головой: они могли быть счастливы. Могли... Когда-то она ушла бы за ним «в пустыню», как севильская-варшавская графиня, когда-то она была только любовницей шпиона Витта. Теперь она – его жена. Они обвенчаны, или собираются обвенчаться, и Каролина говорит, что мужу изменять не будет. Она честно сознается, что любит поэта, но останется верной супругу. 

        Finita la commedia.

        Он убит. Получить от женщины такую отповедь… о, не зря грубиян Николай назвал Собаньскую умной бабой! Если Наталья Николаевна нравилась мужчинам, то Каролина Адамовна - умела нравиться.
        Знать, что женщина тебя любит, и сознавать, что она никогда не будет твоей… Танталовы муки – эллины знали толк в пытках. Знать, что ты своими руками разрушил счастье – пытка вдвойне. Если она хотела ему отомстить, ей это удалось.


                Продолжение следует.