RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
К началу 49 г. до Р.Х. подчинившему римской власти Заальпийскую Галлию проконсулу Гаю Юлию Цезарю, считавшему себя потомком богини Венеры и объявленному опасавшимся его непомерно возросшего влияния сенатом Римской олигархической республики врагом государства, оставалось только ввести в дело свою «частнyю военнyю кампанию», никаких сомнений на этот счет у него больше не было, да и быть не могло. В любом случае, Цезарь предусмотрительно позаботился создать у «Града и мира» впечатление, что оставался законопослушным гражданином и «держался в пределах правового поля», пока это было возможно. Поэтому теперь Гай Юлий с легким сердцем мог возложить всю вину за развязывание bellum civile - гражданской войны – исключительно на своих противников из рядов правящей сенатской олигархии - эгоистичной, близорукой и трусливой, упорно не желающей ни с кем делиться своими привилегиями. Для ввода беззаветно верных ему войск на территорию Италии как таковой – Italia propria - Цезарь без особого труда нашел подходящий повод – наказание сената за неуважение к священному праву плебейских (народных) трибунов, праву «вето», которые те попытались наложить на решение сената объявить Цезаря врагом Римской республики.
Гай Юлий сумел и на этот раз добиться преимущества перед противником, благодаря свойственной ему быстроте принятия решений, совершенно ошеломившей привычно инертных сторонников противопоставленного Цезарю сенатом героя Восточный походов Гнея Помпея Великого (Магна), единоличного консула, которому сенат поручил спасти от Цезаря римскую правящую олигархию. Был самый разгар зимы. В зимнюю пору никому и в голову не приходило начинать военные действия. Никому, кроме Цезаря. Его легионы, закаленные боями и походами в заальпийских галльских, или кельтских, землях, привыкли переносить куда более суровые климатические условия. Набор Гнеем Помпеем войск в Италии ни при каких условиях не мог закончиться до наступления весны. Правда, если бы все шло своим чередом, по заведенном порядку, то весной в распоряжении «Великого» имелось бы десять легионов, а в Испании – еще восемь легионов под командованием верных Помпею легатов Афрания (не только полководца, но и «искусного танцора») и Петрея, не считая многочисленных отдельных военных отрядов, разбросанных по всей территории Римской олигархической республики. Все они были бы готовы выступить против непокорного проконсула Предальпийской и Заальпийской Галлии.
В распоряжении же Гая Юлия на тот момент имелся всего один, Тринадцатый, легион (хотя при этом следует учитывать, что легионы Помпея, сосредоточенные в Италии, имели в строю только кадровый состав, и потому один полностью укомплектованный легион Цезаря был боеспособнее, чем два неотмобилизованных легиона Помпея). Все остальные легионы Цезаря находились еще далеко от Италии, на территории Галлии. И уже поэтому никто из противников мятежного проконсула не ожидал от него немедленного начала военных действий.
14 января 49 года Вечный Град на Тибре был, как громом, поражен известием, что мятежник и враг республики Цезарь в ночь с 10 на 11 января, выступив из Равенны, перешел пограничную речушку Рубикон (cегодняшнюю Фьюминчино) и сходу овладел (без боя) первым италийским городом на своем пути - Аримином (современным Римини). Эта весть вызвала в «Столице мира» всеобщее смятение и панику. Ведь вступление мятежного проконсула во главе своих войск в Италию было строжайше запрещено законом. «Аlеа jacta est» (или «Jacta est аlеа») - «жребий брошен» - с этими навек вошедшими в историю «крылатыми» словами Цезарь якобы перешел Рубикон (если верить Плутарху, Гай Юлий произнес их не по-латыни, а по-гречески, что было особо подчеркнуто историком-биографом из Херонеи). Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что занятие им италийского города (пусть даже и без боя) означает начало гражданской войны («самой кровопролитной из всех войн, поскольку в ней сограждане сражаются друг с другом и потому не берут друг друга в плен, так как не могут продать пленных в рабство», по авторитетному мнению Плутарха).
В своем безумном ослеплении сенатская олигархия, вероятно, тешила себя иллюзией, что, узнав о вторжении Цезаря, вся законопослушная Италия, от мала до велика, поднимется на борьбу с дерзким мятежником. Однако рьяные защитники республиканского строя (во всяком случае, на словах), к своему величайшему разочарованию, скоро убедились в том, что италийские города реагируют на их пламенные призывы крайне сдержанно. Засевшая в Риме немногочисленная клика республиканцев-радикалов отнюдь не пользовалась симпатией и поддержкой правящих состоятельных слоев италийских муниципиев, а совсем наоборот. В муниципиях надеялись получить от мятежного Юлия гораздо больше благ, чем от давным-давно отставших от времени столичных проводников узколобо-эгоистичной политики. Никто из италийцев не стремился вмешаться в разразившийся вооруженный конфликт между Цезарем -оруженосцем наживавшихся на ростовщических спекуляциях «всадников» - «новых римских» богачей, с одной стороны, и Помпеем - оруженосцем упорно цеплявшейся за уходящую от нее власть разорившейся столичной родовой землевладельческой знати, с другой, предпочитая придерживаться принципа «это не наша война». Помпей хвастливо заявил, что, стоит ему только топнуть – и из италийской земли вырастет бесчисленное войско, как из зубов дракона в греческих мифах об основателе семивратных беотийских Фив – Кадме - и о Золотом руне. На деле же на призыв «покорителя Востока» не откликнулся ни один из его, Помпея, легионов. Мало того! Все легионы Помпея, стоило самому Магну в панике бежать из Рима, довольно скоро присоединились к Цезарю, одержавшему победу над своим хваленым соперником без единого взмаха меча. Впрочем, это случилось несколько позже.
Пока же Гай Юлий, привычный к победам, во главе своего единственного легиона, форсированными маршами спускался с севера на юг вдоль густонаселенного восточного, Адриатического побережья Италийского «сапога», непрерывно усиливая свой авторитет и свою армию, за счет вливавшихся в нее все новых добровольцев, в том числе и перебегавших к нему от Помпея. Наращивание сил Цезаря шло как бы по принципу «снежного кома». Через два месяца после перехода через Рубикон Гай Юлий стал господином всей Италии.
А что же Помпей Магн? «Покоритель Востока», прославленный военачальник, с которым связывала все свои надежды партия «неподкупного» рупора сенатской олигархии - Марка Порция Катона, решил покинуть «главу мира», «отойти на новые, заранее подготовленные позиции». «Великий» явно не оправдал своего прозвища и шедшей о нем славы, оказавшись на поверку никуда не годным полководцем. И это было, пожалуй, сильнейшим шоком из всех шоков, испытанных в первые недели 49 года «Градом и миром». Разумеется, у Магна были свои планы на будущее. Он намеревался, отдав на время Цезарю Италию и опираясь как на имевшуюся у него на Востоке могущественную и многочисленную клиентелу, так и на свои войска, дислоцированные в Испании, собраться с силами, возвратиться на Апеннины и раздавить несносного смутьяна, как гнилой орех. Незадолго до подхода армии Цезаря к южноиталийскому порту Брундизию (в котором когда-то было положено начало головокружительной карьере «Великого», очень вовремя приведшего туда набранное им войско на помощь высадившемуся в Брундизии предводителю олигархической партии Луцию Корнелию Сулле), Помпей успел отплыть оттуда в Грецию набирать новые войска. Естественно, не в одиночку, а в сопровождении нескольких своих «кадрированных» легионов и целой «армии» сенаторов. Помпей вовсе не был намерен сдаваться.
Тем не менее, Цезарь выиграл первый раунд военно-политической борьбы. А его недруги-«оптиматы» этот раунд бесславно и позорно проиграли…
В Риме на Тибре Гая Юлия ожидали «его» народных трибуны, несколько не решившихся на бегство сенаторов, многочисленные лишенные конкретики обещания, пустые разговоры и…отнюдь не пустая государственная казна (что было очень важно для него, как обычно, крайне нуждавшегося в деньгах). Цезарь незамедлительно включил казну республики в свой срочно нуждавшийся в пополнении армейский фонд, невзирая на протест одного из народных трибунов (поправ тем самым его достоинство, хотя всего восемью неделями ранее начал гражданскую войну именно из-за неуважения сенаторов к протесту, достоинству и правам народных трибунов). Мало того! Когда тот попытался воспротивиться незаконной (со всех точек зрения) конфискации Цезарем государственной казны, Гай Юлий пригрозил убить его на месте, предупредив «слугу народа», что ему, Цезарю, гораздо легче сделать это, чем сказать, и присовокупив: «Законы плохо сочетаются с оружием» (или: «У войны - свои законы»).
Проведя неделю в Риме, «потомок Венеры» выступил в очередной поход. Сначала – в Испанию, с намерением разгромить дислоцированную там часть армии своего неприятеля, чтобы обеспечить себе прочный тыл, а затем разгромить самого Помпея. План был хорош, но пока что до окончательной победы над Помпеем было еще очень далеко. Управлять Римом и Италией в свое отсутствие Цезарь оставил недавнего народного трибуна Марка Антония – молодого, отважного и решительного воителя, энергичного, отличавшегося широтой натуры и бдительного, выполнившего поставленную перед ним Гаем Юлием задачу, как и почти все последующие задачи, пожалуй, не хуже самого Цезаря.
Высокомерные «столпы» сенатской партии до сих пор отказывались признать действия Цезаря в Италии войной. Для них это был не более, чем tumultum, то есть, в переводе с латыни - «смута». Справедливости ради, следует признать, что и оба противоборствующих военачальника в определенной мере способствовали поддержанию данной иллюзии. Они по-прежнему обменивались составленными в крайне вежливых выражениях письмами, посылали друг к другу гонцов. В обоих лагерях присутствовали представители не только своей, но и противоположной партии (с целью вербовки сторонников), а политики, соблюдавшие «нейтралитет» (по крайней мере, на словах), в первую очередь – знаменитый оратор и политик Марк Туллий Цицерон – пытались способствовать примирению Цезаря с Помпеем. И лишь категорический отказ Цезаря сделать официальное заявление, что он не будет ни преследовать Помпея, ни предпринимать враждебных действий против его испанских легионов, был расценен сенатской партией как объявление войны. Цицерон, долго колебавшийся в своем выборе и чаще всего делавший совсем не то, что было нужно, окончательно присоединился к лагерю Помпея (хотя «покоритель Востока» уже не раз разочаровывал знаменитого оратора).
Цезарь, выступивший в очередной поход, по его собственным словам, чтобы сначала разбить войско без военачальника, а затем – военачальника без войска, повел своих ветеранов и легионы, оставленные им в Галлии, к пиренейским перевалам. Ведь если бы Гай Юлий погнался за Помпеем в Грецию, где тот спешно набирал новую армию, испанские войска Помпея не преминули бы захватить Италию. Поэтому Цезарь принял единственно правильное в сложившейся обстановке решение сперва разбить испанскую армию «помпеянцев», а уж затем – и самого Помпея.
Гордый град Массилия (сегодняшний Марсель) закрыл свои ворота перед втайне мечтавшим, может быть, полакомиться местным буйабесом, Гаем Юлием (конечно, знавшим толк в хорошей рыбе и морепродуктах), а после появления на рейде части флота Помпея под командованием Домиция, открыто перешел на сторону сенатской партии. Однако Цезаря это не остановило. Гай Юлий, трезво рассудив, что «буйабес может и подождать», выслал вперед своего легата Фабия с тремя легионами занять горные перевалы, поручил двум другим своим легатам осаждать Массилию, а сам 22 июня подступил к городу Илерде (современной Лериде), расположенному непосредственно за Пиренеями, на реке Сикорис (современной Сегре), где Фабий уже некоторое время вел бои местного значения с «помпеянцами». Противники Цезаря в описываемое время стягивали свои силы, намереваясь вторгнуться через Пиренеи в Галлию.
Расстояние от Рима до Мунды (равное тысяче восьмистам километрам) Цезарь, по утверждениям античных историков, прошел ускоренными - поистине «суворовскими»! - маршами всего за двадцать семь дней, меньше чем за месяц! Если это так, то войско Гая Юлия передвигалось со средней скоростью шестьдесят шесть километров в сутки! В это, признаться, верится с большим трудом…Но марш был, несомненно, очень быстрым и превосходно организованным.
Главнокомандующий силами сенатской партии поставил перед своими легатами Афранием и Петреем (победившими в свое время в битве при Пистории восставшего против власти сенатской олигархии мятежника Луция Сергия Катилину, которого Цицерон так пламенно обличал в своих прославленных речах) задачу как можно дольше сдерживать «цезарианцев», используя тактику позиционной войны, до тех пор, пока сам Помпей не перейдет в контрнаступление со своими главными силами. Подобная постановка задачи связывала «помпеянским» легатам руки. Первая попытка Гая Юлия выбить их с позиций под Илердой оказалась неудачной. Штурм города Цезарем также не увенчался успехом, и «потомок Венеры» смог предотвратить поражение своих войск только личным вмешательством (как делал не раз и до, и после этого). Вообще Цезарь попал в весьма сложную ситуацию. Непривычно ранняя оттепель привела к усиленному таянию снегов в Пиренеях. К тому же зарядили проливные дожди. Протекавшие перед фронтом войск Цезаря реки Цинга (или Кинга) и Сикорис разом превратились в бурные потоки со стремительным течением, смывшие мосты, в то время как горы за спиной «цезарианцев» сделались совершенно непроходимыми вследствие наводнений. Легионы Гая Юлия оказались зажатыми, словно на острове посреди бушующего моря, между реками и горами. Подкрепления из Галлии не подходили, снабжение было нарушено, противник и бурные речные воды не позволяли «контрактникам» Цезаря форсировать реки. Лишь по прошествии нескольких весьма тревожных дней Гаю Юлию удалось, под покровом ночи, перевезти на передвижных понтонах через реку целый легион – большое военно-техническое достижение для того времени! - и, под его прикрытием, навести через реку мост. Передохнув немного, Цезарь приступил к отводу нескольких рукавов Сикориса, с целью создания искусственного брода, чтобы обеспечить за собой господство на обоих берегах реки, на которой была расположена Илерда. Своевременно предупрежденный об угрозе перехвата источников снабжения армии «помпеянцев», искyсный танцор Афраний отступил, пока еще не было поздно, приняв решение закрепиться южнее реки Ибер (современного Эбро), чтобы и там, в соответствии с поставленной ему командованием задачей, продолжать позиционную войну. Цезарь дал противнику беспрепятственно отойти, выслав одновременно свою галльскую и германскую конницу для действий по тылам «помпеянцев» с целью помешать их дальнейшему отходу. Затем Гай Юлий, вместо штурма моста, прикрытого арьергардом противника, переправил свои легионы через глубокий брод, считавшийся проходимым лишь для кавалерии, совершил в течение ночи глубокий обходный маневр и перерезал пути отхода противника. При этом Цезарь не пытался дать «помпеянцам» бой, ограничиваясь срывом попыток неприятеля находить новые пути отхода, используя свою конницу для задержки и изматывания «помпеянских» войск, а легионы – для обхода «помпеянцев» с флангов. Неустанно сдерживая стремление своих «контрактников» вступить в бой с «помпеянцами», Цезарь всячески поощрял их братание с «контрактниками» противника, чей моральный дух падал с каждым днем.
Еще до того, как войска Афрания добрались до спасительных горных перевалов, под защитой которых они могли бы укрыться, «помпеянцы» были остановлены войсками Цезаря, вынудившими их расположиться лагерем на отрытой со всех сторон холмистой местности. Целый день Цезарь держал своих противников взаперти в их собственном лагере. Затем он, применив ложное отступление, выманил их в поле, обошел скрытыми тропами и полностью лишил возможности добраться до гор.
Это была «игра в кошки-мышки» подлинного мастера своего дела с дилетантами. Игра, которую мастер вел с позиции и с чувством своего неоспоримого превосходства. В битву Цезарь не вступал, считая ее излишней, поскольку и без того был уверен в победе. Он позволил «плясуну» Афранию вернуться в оставленный тем лагерь. Однако когда тот выступил оттуда в направлении своих прежних позиций под Илердой, Цезарь искусными маневрами заманил его на безводное плато, отрезал его от внешнего мира, путей подхода подкреплений и снабжения. Ловушка захлопнулась! Теперь Цезарю оставалось только терпеливо ждать.
И «помпеянцы», наконец, капитулировали. Ведь голод – не тетка! А тем более – жажда!
По отношению к сложившим оружие противникам Цезарь проявил свое общеизвестное милосердие. Желающих перейти к нему на службу он охотно зачислил в свои легионы, остальных отправил по домам. Обоих неприятельских легатов Цезарь тоже милостиво отпустил на все четыре стороны.
Южный корпус «помпеянцев» под командованием Варрона, узнав о «клементии», мягкости, в очередной раз проявленной Цезарем к пленным, тоже сложил оружие. Сдалась и Массилия. Испанская кампания Цезаря, выигранная им исключительно путем маневрирования, а не прямых атак, завершилась всего за сорок дней! Военные историки всего мира до сих пор не устают восхвалять достижения Цезаря на испанском театре военных действий. «Стратегическое использование внутренней линии» - вот как это, если не ошибаюсь, называется на языке профессоров военных академий. Гай Юлий одержал блестящую стратегическую победу, причем практически бескровную (как для победителей, так и для побежденных). Цезарь не зря призывал щадить жизни сограждан. Ведь чем меньше римских воинов было убито и ранено с обеих сторон, тем больше потенциальных сторонников и рекрутов оставалось в распоряжении Цезаря. Арифметика, как говорится, простая…Вот в чем был секрет прославившей Цезаря мягкости...
Нельзя не признать, что полководец Цезарь знал свое дело не хуже, чем Цезарь-политик.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЕ
На иллюстрации в заголовке настоящей военно-исторической миниатюры изображены римский «всадник» (слева), сенатор (в центре) и плебейский (народный) трибун (справа).