REX LUPUS DEUS
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Пока направленный сенатом Римской олигархической республики в дикую (т.е. пока еще не подчинявшуюся Риму) Заальпийскую «длинноволосую» (все еще не остриженную коротко по римской моде) Галлию проконсул Гай Юлий Цезарь огнем и мечом вразумлял строптивых галльских «варваров» (упорно не желавших понимать, от какого счастья они отказываются) и неустанно диктовал писцам свои «Записки», в далеком италийском «Вечном Городе» на Тибре в очередной раз сложилась крайне неблагоприятная для него, Цезаря, обстановка.
Смерть дочери проконсула - Юлии, законной супруги героя Восточных походов и усмирителя средиземноморских пиратов Гнея Помпея Магна, то есть «Великого» (умершей, к сожалению, бездетной), - разорвала родственную связь, существовавшую между двумя «заклятыми друзьями» и коллегами по заключенными им с целью обуздания власти сенатской олигархии с безмерно богатым Марком Лицинием Крассом Союзу Трех Мужей - триумвирату. К этому времени алчущий золота, несмотря на все свое несметное богатство, Марк Красс, победитель вождя восставших рабов и италийцев Спартака, сгинул со всем своим отборным войском в далекой Парфии, не сyмев принyдить ее к мирy (при этом погиб и доблестный сын триумвира Публий Красс, так отличившийся под командованием Цезаря в ходе покорения римлянами «длинноволосой» Галлии). Победоносные парфяне якобы залили отсеченной голове Красса-старшего в глотку расплавленное золото со словами: «Напейся, наконец, того, чего ты всю жизнь так жаждал!»… С гибелью «денежного мешка», «союз троих мужей» фактически прекратил свое существование. Приободрившись, после утраты «трехголовым чудищем» одной из своих голов, сенатская олигархия «оптиматов» («наилучших») с новой силой принялась интриговать против властных поползновений теперь уже не триумвирата, а дуумвирата - «союза двоих мужей» (Цезаря и Помпея). Повсюду в «Вечном Городе» и подвластных ему землях царили беспросветная коррупция и беспорядок, государственный аппарат буквально на глазах терял последние остатки работоспособности. Республика «потомков Ромула» трещала по всем швам…
В результате всего этого беспокойный 53 год вошел в римскую историю как год без консулов. До чего докатились «Рима сыны, владыки земли, облаченные в тогу» (как именовал их бессмертный Вергилий в своей «Энеиде»)! Площади, улицы, улочки, переулочки и закоулочки Града на Тибре превратились в сплошной театр военных действий между платными боевиками соискателей магистратур. Анний Милон, протеже «оптиматов», введенный в свое время Гнеем Помпеем в игру в качестве противовеса обнаглевшему ставленнику Цезаря - демагогу-попклисту Клодию Пульхру («Красавчику»), пытался силой оружия пробиться в консулы, Клодий же – в преторы. Совершенно случайно (?) оба предводителя уличных «штурмовых отрядов» повстречались…нет-нет, не на узенькой дорожке, а на весьма широкой Via Appia – Аппиевой дороге. В разгоревшейся кровавой схватке Клодий был сражен наповал (вероятнее всего – самим Милоном). Убийство среди бела дня «Красавчика» вызвало в Риме беспорядки. Простой римский народ, продолжавший любить молодого бездельника, сложил для сожжения его бренных останков погребальный костер прямо посреди Форума и чуть не сжег заодно с мертвым Клодием древнее, почерневшее от времени, пятисотлетнее здание сената. После чего разгневанная толпа, собравшаяся перед городской виллой Гнея Помпея – единственного из триумвиров (или – теперь уже дуумвиров), пребывавшего в Риме – громогласно потребовала от «покорителя Востока» стать либо консулом, либо диктатором – вот прямо так, без выборов и официальных назначений – самовыдвижением!
Нерасторопный и инертный, как всегда, Помпей не отвечал ни да, ни нет. Беспорядки не прекращались. Опасаясь за свою безопасность, сенатская партия решила пожертвовать Милоном, хотя знаменитый юрист, политик и оратор-«оптимат» Марк Туллий Цицерон не постеснялся выступить защитником убийцы. Неудачливого кандидата в консулы выслали в Массилию (сегодняшний Марсель), где бывший сенаторский, а затем – помпеевский головорез, как утверждали, совершенно позабыв свое недавнее бурное уголовно-политическое прошлое, вел вполне мирную жизнь частного лица, наслаждался древней утонченной эллинистической культурой этого дивного города и занимался рыбной ловлей (отдавая предпочтение из всех рыб особенно ценимым римскими гурманами краснобородкам).
Однако только высылкой Милона возмущенный столичный плебс было не успокоить. Сенату нужно было что-то срочно предпринять, чтобы весь Рим не оказался в один черный (или же прекрасный, для кого – как!) день охвачен народным восстанием. Было объявлено чрезвычайное положение, по всей Италии начался спешный набор войск. По инициативе Марка Порция Катона, пожалуй - столпу сенатской партии, «Великому» Помпею предложили стать консулом «сине коллега» - без коллеги. Гней Помпей охотно согласился принять от сената то, что он не решился принять от народа. Став, по воле высшего коллективного государственного органа олигархической республики, единоличным консулом, «герой Восточных походов» оказался во всеоружии стольких магистратур одновременно, что подобное полновластие (если не сказать – всевластие) – создало зловещий (для олигархического строя) прецедент на будущее.
Стремясь хоть как-то воспрепятствовать достигшей вопиющего размаха коррупции на выборах, Помпей внес законопроект, ужесточавший наказания за применение насилия и подкуп в период избирательной кампании и предусматривавший новый порядок распределения провинций между отслужившими свой срок высшими магистратами (должностными лицами республики). Это осложнило продление проконсульских полномочий Цезаря и заочное выставление Гаем Юлием своей кандидатуры в консулы на 48 год. Цель нового законопроекта была совершенно ясна. Помпей решил, вступив в тактический союз с сенатом, сделаться единоличным правителем, не желая больше делиться ни с кем своей высшею, консульской, властью - в том числе и с Цезарем.
В поисках новых союзников в рядах сенатской партии Помпей женился на вдове убитого парфянами, вместе со своим отцом-триyмвиром, Публия Красса, между прочим - дочери сверхзнатного Цецилия (Кекилия) Метелла Сципиона (Скипиона). Вступив в этот брак по расчету, «Великий» заручился поддержкой всей весьма влиятельной фамилии Метеллов. С Марком Порцием Катоном перешедший в стан олигархов Гней Помпей Магн предпочитал не портить отношений (из тактических соображений), но видеть его консулом он не желал - ни в коем случае. И потому кандидатура Катона на консульских выборах не прошла.
На передний край внутриполитической борьбы выдвигались все новые люди. Один из консулов 51 года отрыто выступил против щедрой раздачи Цезарем римского гражданства поддерживавшим Гая Юлия уроженцам Цизальпийской (к тому времени уже римской) Галлии, лежащей по южную, италийскую сторону Альп. Воззвав к «великоримскому шовинизму», он добился определенного успеха у массы столичного населения, и без того косо смотревшего на «всяких разных понаехавших». Консул публично осрамил одного из таких «новых римских граждан милостью Цезаря», уроженца города Неокома (сегодняшнего Комо), приказав (чтобы лишний раз досадить Гаю Юлию) подвергнуть злополучного «нового римского» позорному наказанию - публичной порке, в доказательство того, что этот возомнивший о себе невесть что «понаехавший» – отнюдь не римлянин. В утешение выпоротому провинциалу консул посоветовал ему подать, при желании, жалобу Цезарю.
Старая гвардия «оптиматов» – Корнелии Лентулы, Метеллы и Сципионы – сплотилась вокруг Катона, своего духовного главы. Марк Порций Катон был человеком хитрым, но никак не мудрым. Цельность и «непокобелимость» его натуры всегда граничила с «упертостью», если не просто тупостью. Он совершал одну ошибку за другой. После долгой борьбы с Помпеем, Катон стал его поддерживать – просто потому, что испытывал несколько меньшее отвращение к личности и политической физиономии Помпея, чем к личности и политической физиономии Цезаря. Подобно прочим «оптиматам», Катон надеялся использовать перебежавшего в стан столичных олигархов Помпея в своих целях до тех пор, пока Магн не перестанет быть ему послушным, а затем отделаться от него. В то же время «оптиматам» было хорошо известно о двойной игре, которую вел Помпей, стремившийся уничтожить любыми средствами своего главного соперника - Цезаря, но вовсе не желавший попадать в зависимость от «отцов, занесенных в списки».
Гай Скрибоний Курион Младший (чей отец - видный «оптимат» Курион Старший - в свое время, если верить римскому биографу Светонию, в своих речах клеймил Цезаря презрением, именуя его «мужем всех жен и женой всех мужей»), бывший сторонник «оптиматов» и известный своим незаурядным красноречием оратор, после уплаты Цезарем его колоссальных долгов (за счет несметной галльской добычи), принялся, в качестве народного (плебейского) трибуна, очень хитро, умно и умело защищать интересы Гая Юлия. До нас дошла столь же яркая, сколь и нелицеприятная характеристика этого прожженного политикана, данная ему - задним числом - римским историком Веллеем Патеркулом: «Самым деятельным и неизменным поджигателем гражданской войны и всех бедствий, непрерывно следовавших за нею в продолжение двадцати лет, стал народный трибун Гай Курион - человек знатный, красноречивый, отважный, промотавший свое и чужое имущество и стыд, гениально безнравственный наделенный даром слова на пагубу республике, неспособный никакими средствами, никаким стяжанием утолить свои желания и прихоти». Формально свежеиспеченный «защитник плебеев» выступал как бы против Цезаря, однако на деле, посредством своих упорно повторяемых и крайне заумно сформулированных предложений, проникнутых гротескной для своего времени «честностью», «прямодушием», давно уже нисколько не котировавшейся, в эпоху предсмертных судорог олигархической республики, замшелой «добродетельностью» и прямо-таки обезоруживающей «наивностью», фактически срывал принятие решений, направленных против Гая Юлия. Народный трибун Курион, к примеру, на полном серьезе предлагал обоим претендентам на единоличную власть над Римской «мировой» державой распустить свои войска и спасти, таким образом, государство. Политическая наивность? Не думаю. Ведь если бы это предложение Куриона прошло, Цезарь оказался бы в несравненно более выгодном положении, чем Помпей. Ибо в распоряжении Гая Юлия, даже в случае роспуска армии, остались бы как его несметная галльская добыча, так и его сторонники-плебеи, сотрясавшие стогны «столицы обитаемого мира» своими грозными воинственными криками.
Осенью пошли разговоры о неизбежности междоусобной войны между Помпеем и Цезарем.
1 сентября Гай Скрибоний Курион снова внес свое «примирительное» предложение на рассмотрение сената . Сенат подавляющим большинством проголосовал за лишение обоих «династов» их вооруженных сил и власти. Однако верх, в конце концов, одержало крайнее меньшинство наиболее радикально настроенных «оптиматов», поскольку консул Марцелл расценил результаты голосования, как позорное подчинение большинства сенаторов диктату тирании (Цезаря) и распространил провокационный слух о якобы уже начавшемся вторжении войск мятежника Цезаря из Цизальпийской Галлии в собственно Италию. После чего Марцелл театральным жестом вручил Помпею меч, дабы «Великий» защитил им «римскую свободу».
В действительности Цезарь оставался, во главе своей армии, в Цизальпийской Галлии, на границе собственно Италии, всемерно выставляя напоказ свое миролюбие и готовность к переговорам (даже после начала открытого конфликта).
Точные условия, оговоренные в требовании Цезаря допустить его к участию в консульских выборах на 49 год заочно, при сохранении Гаем Юлием в то же время власти над его провинциями и командования над его войсками, ныне, увы, не поддаются реконструкции (во всяком случае, что касается их правового аспекта). Не подлежит сомнению одно: проконсул «со товарищи» уже не раз «отменял» неписанную конституцию Римской республики в своих интересах, когда ему это было выгодно. Не подлежало сомнению и то, что Цезарь претендует на особые права, этой конституцией отнюдь не предусмотренные. Согласно «свычаям и обычаям» римской олигархической демократии, ему надлежало сначала сложить с себя наместничество в Галлии и военное командование, дождавшись истечения их срока, установленного в законодательном порядке, и лишь после этого подать свою кандидатуру в консулы – естественно, не на текущий 49, а на следующий, 48 год до Р.Х. Однако Цезарь, что называется, закусил удила. В конце концов, речь шла о его «дигнитас» - достоинстве, которое, по его собственным словам, всегда было ему дороже самой жизни, как и всякому римскому аристократу-нобилю.
Сделанные Гаем Юлием компромиссные предложения выглядели вполне респектабельно. Цезарь проявил готовность удовольствоваться двумя легионами, сохранив при этом полученное им в свое время от сената наместничество в Цизальпийской Галлии и Иллирии. Мало того, он даже проявил готовность вообще сложить с себя командование, вот только…одновременно с Помпеем «Великим».
Однако все переговоры и попытки примирения на личном уровне оказались такими же безрезультатными, как и сенатские дебаты.
1 января 49 года сенат окончательно отклонил все требования Цезаря, объявив его в преступном непокорстве. Неделю спустя сенаторы - «отцы, занесенные в списки» - лишили Гая Юлия его провинций. Народные трибуны Марк Антоний и Квинт Кассий, друзья и сторонники Цезаря, пытавшиеся воспрепятствовать этому решению сенаторов, используя свое право «вето», были проигнорированы правящими олигархами и в гневе покинули Город на Тибре.
Теперь фронты предстоящей гражданской войны окончательно определились. Честный военачальник, соратник проконсула по Галльской войне, Тит Лабиен, сказав Цезарю нечто вроде: «Ты, Гай, мне друг, но истина дороже!», покинул лагерь Цезаря и перешел на сторону противников своего бывшего «отца-командира» - Гнея Помпея Магна, облеченного сенатом высшими военно-политическими полномочиями. Великодушный Цезарь отправил вдогонку своему верному соратнику на протяжении последних девяти лет деньги и багаж, оставленные Лабиеном в лагере проконсула.
Если бы Гай Юлий действительно возвратился в Рим в качестве частного лица, он тем самым подвел бы жирную черту под свою военно-политическую карьеру (или, если угодно, поставил бы на своей военно-политической карьере жирный крест – как кому больше нравится). Список жертв Помпея был, как это ни печально, очень длинным (хотя и не столь длинным, как, скажем, аналогичные списки Суллы или Мария), и коварный Магн (хотя, возможно, не без некоторых колебаний), несомненно, выдал бы своего «заклятого друга» и недавнего тестя, как говорится, «головой» партии «оптиматов» (ведь и в союз-то с Цезарем Помпей вступил когда-то не без долгих колебаний, не по доброй воле, но вследствие «обстоятельств непреодолимой силы»). В Риме Цезаря уже нетерпеливо поджидал неподкупный взяткодатель-олигарх Катон, как обычно, мрачный и готовый обвинить «вифинскую царицу» (как Цезарь был прозван недоброжелателями за свою предполагаемую юношескую любовную связь с зависимым от Рима царем Вифинии Никомедом) в государственной измене, превышении власти, вымогательствах, обмане, клятвопреступлении, нечестии…и далее по списку – вплоть до людоедства (в котором без тени смущения обвиняли ранее антиолигархического заговорщика Луция Сергия Катилину и его сторонников - в сочинении Саллюстия на полном серьезе утверждается, что «катилинарии» заклали человека и вкусили его мяса, с целью повязать себя кровавой круговой порукой).
Легионеры славного Гнея Помпея Магна, несомненно, весьма действенным образом способствовали бы ускорению хода судебного разбирательства по делу Цезаря. В лучшем (для себя любимого) случае достойный отпрыск рода Юлиев мог бы рассчитывать на ссылку…скажем, в Массилию, где, возможно, составил бы теплую компанию другому политическому ссыльному – Милону (волею судеб отомстившему распутнику Клодию за почти удавшуюся тому попытку осквернить в свое время супружеское ложе Гая Юлия, своего будущего покровителя). Вместе с Милоном Цезарь мог бы, в этом случае, посвящать весь свой досуг рыбной ловле и вдоволь смаковать краснобородок (наряду с рыбой других сортов, мидиями, креветками, кальмарами, прочими морепродуктами, шафраном, пряностями, зеленью и овощами, поджаренными на оливковом масле) в виде вкуснейшей рыбной похлебки, которой Массилия-Массалия-Марсель славится до сих пор. В наше время она называется буйабес. А вот как этот чудесный рыбный суп назывался при Цезаре и при Милоне, и подавались ли к нему тогда поджаренные ломтики белого хлеба и чесночный соус, как в наши дни - это автору настоящего правдивого повествования, увы, не известно. Я совершенно точно знаю лишь одно: тот буйабес готовили без апельсиновой цедры и без помидоров (к сожалению, еще неизвестных в I веке до Р.Х. в Старом Свете).
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!