Крот любил летать по утрам. Ближе к полудню поверхность земли, залитая светом,
теряла резкость. Но рано утром при хорошей безоблачной погоде детали рельефа были
ещё отчётливы, и парить над оврагами и кратерами было наслаждением. Он
всматривался в Твердь, и внутри её, казалось ему, начинается какое-то движение.
Холодновато-голубая поначалу, Твердь постепенно меняла цвет на зелёный, затем
наливалась золотисто-жёлтым, потом тревожно-красноватым. При каждой смене оттенка
на поверхности, хотя это и был всё тот же неизменный каменный рельеф,
проявлялись новые детали, не замеченные раньше. То это была сетка еле видных
трещин, то цепь островерхих холмиков, то словно поднимающийся из глубины наверх
каменный водоворот. Смотреть в подзорную трубу было тоже интересно, но тогда
терялось ощущение свободы и невесомости тела.
У крота затёк затылок, и он вернулся в реальность. Возвращение всегда было
немного тягостным и сопровождалось лёгким головокружением, какое испытываешь если
резко встаёшь. Он лежал лицом вверх на жёстком топчане, вынесенном во внутренний
дворик. Земля снова была землёй, а Небесная Твердь тем, чем и являлась всегда -
каменным потолком, окружающим земной шар как скорлупа ядро ореха. Каждое утро она
налиивалась светом и излучала тепло, а каждый вечер холодела и становилась
непроницаемо чёрной. Как и почему это происходило - никто достоверно не знал.
Воображаемые полёты, когда представляешь что не смотришь с земли в небо, а
паришь над изборожденной морщинами и оспинами каменной пустыней, были тайной
радостью крота.
Через открытое окно крот влез в свою каморку. Единственное окно выходило во внутренний
дворик и неотрывно смотрело на дверь дровяного сарая. Топчан крот летом вытаскивал наружу,
а спал на старом
ободранном диване, оставшемся от прежнего жильца. О жильце этом, давно уже умершем,
тётка крота всегда вспоминала с большим уважением и называла учё-
ным из-за того что у него было много книг и за комнатку он платил регулярно.
Был, впрочем, чиновником самым незначительным.
Книги покойного остались кроту в наследство, а тётка после вселения в камор-
ку племянника лишилась источника дохода, о чём сожалела и чем гордилась одно-
временно. Квартировал у неё теперь ещё только один бессемейный жилец, по фамилии
шаровый. Этот занимал один целый флигель, но жил там не постоянно, в энске бывая наездами -
то на неделю, то всего на день. Этого тётка уважала ещё пуще и вдобавок имела
с ним какие-то выгодные денежные отношения, в которые никого не посвящала.
Иногда они запирались в тёткиной спальне, о чём-то там шептались, потом долго и
интимно щёлкали на счётах. Человек был до чрезвычайности деловой, подвижный и
довольно-таки таинственный. Свою жизнь он проводил в разъездах и постоянно
обделывал свои, по всей видимости, выгодные делишки. Был он, конечно, себе на
уме, но везде имел нужные знакомства и полезные связи.
Крот вспомнил, что завтра начинаются летние каникулы, и настроение сразу поднялось.