Он смотрит вверх по реке. Туда, где на шумихинском пороге поднялась Красноярская ГЭС. Туда, где Енисей с помощью невзрачных речушек Шумихи и Бирюсы разрезал этот горный кряж. И вплоть до океана нет у Енисея подобных преград…
Нет уже той реки… В чём её величие? Только ли в том, что несёт она на своих волнах этих бронтозавров, ставших поперёк её течения? Величие в плотинах?…
И вспоминал, как убаюкивающе звучала та река… Сейчас видишь сплошной поток, а раньше она разбивалась на множество тонких струй… И вот эти струи, как струны в скрипке, каждая звучала по-особому… Так рождался в нём обертон… Звук, призвук – небесная гармония…
Фото из музея МИХМАХ
Знаешь, читатель, здесь у меня бывали иные встречи… Когда-то, уже давно, дали мне просмотреть одну интересную книгу под названием «Книга перемен». Каюсь, мельком пролистнул и вернул владельцу… Но память наша переменчива, иногда возвращает к прочитанному…
Когда приезжал в Овсянку, не покидало ощущение, что возвращаюсь к тому рубежу, где сошлись две цивилизации… И вспомнил, как в той «Книге перемен» было сказано, что в жизненной борьбе побеждает лишь тот, кто постиг закономерности перемен… Взаимодействия покоя и движения, сжатия и растяжения, наступления и отступления, жесткости и мягкости, силы и податливости…Вот всё это и было в той реке, которую он помнил с детства… Она и только она учила закономерностям перемен…
Чего она ждёт – эта Овсянка? Что ждёт её, и живущих в ней людей? Берега застроены, не подойдёшь к воде. Кроме домов, пирсы, эллинги, вертолётные площадки… Участки в гектар, а то и больше. Автотранспортной техники как в сельской МТС. И всё это сливается в Енисей. Очистных сооружений нет, где-то есть септики, но переполненные, они ощущаются по запаху…
А так благодать… Незамерзающий Енисей создал особый микроклимат. Здесь теплей, чем в соседнем Манском, который чуть повыше и глубже в тайгу на восемь километров. Здесь раньше начинают цвести деревья, почти не бывает неожиданных весенних зазимков, а осень стоит затяжная. Да, сырая и тёплая, но без этих коварных заморозков. Которые вдруг ударят, заставят весь огород срочно под чистую убирать… Нет, здесь мягче. И уже этим вызывает удивление…
Здесь, по этим увалам, к самому урезу воды сбегала тайга. Теперь она уступила, не выдержала. Но и тот, первый человек, тоже был небережлив. Это ведь он начал эту борьбу с природой. Рубил, жёг, выжигал, распахивал... Истощив подсочным земледелием почву, шёл дальше. Опять жёг, распахивал и наносил урон природе. Правда, не задумывался особо. Но это только так кажется, просто у него возможностей было меньше. Техники никакой, не то, что нынче. Потребности опять же выросли. Не росли бы потребности, так бы и жили в пещерах...
Примирился ли он с этой гидрой? Плотина могла встать и на другом месте. Вот там, прямо за спиной. И сколько было этих проектов? Восемь или даже десять? Когда уже поселился в Овсянке, местные журналисты и поэты, начинавшие свою жизненную деятельность строителями этой самой ГЭС, повезли его в Дивногорск, в местный музей. Окружавшие его люди с гордостью и восхищением рассказывали о трудовых подвигах по укрощению этой реки… Его реки…
Ну, какой музей может быть у города, который родился благодаря этому строительству? Конечно, строительство и только строительство и выживание людей. А ещё был доклад о том, сколько кубометров бетона вложено в тело плотины, сколько киловатт-часов…
И насколько ошарашило его количество проектов этой самой ГЭС? По одному из первых вариантов плотина должна была с Шалуньина Быка на правом берегу через острова Сосновый и Казачий пройти на левый… Но там грунты слабые, насыщенные глиной осадочные породы, робко заявили геологи… Не беда, ответили строители, забуримся, отсыпем… А село Лалетино будет для нас базой… Удобно, всего двадцать километров от города! Но этот вариант не устраивал краевые власти – слишком близко к городу расположился бы опасный объект.
Чтобы сломить сопротивление властей, начальником строительства был назначен человек чужой и посторонний, построивший на Кавказе несколько ГЭС. История сохранила его имя: Ислам Мамедович Ислам-Заде… Человек властный, депутат Верховного Совета страны, Герой соцтруда… Привыкший размахивать «шашкой», он выбрал ещё один вариант: с хребта Верхнего Шалуньинского переката через Собакинский остров выйти на левый берег Енисея. И перекат, и остров Собакинский помогут без особых проблем перекрыть Енисей! Но и там, опять заявили геологи, слабые грунты, слоистые скальники, доломиты… Не беда, забуримся, зальём бетоном, зацементируем – опыт есть, не первый раз… Отсыпем! Да, будет дорого… Не хотите? Тогда со Слизневой горы на гору Удачную, там грунты скальные… А всего подобных створов было четырнадцать…
Это вот прямо за его спиной по левому берегу – гора Удачная, за крутыми быками которой прячется устье речки Караульной… На этой речке Караульной когда-то был выставлен первый казачий кордон...
Но в каком-то случае люди, скажем так – власти, не захотели терять лесосплавную речку Ману… И предложили кавказцу посмотреть Шумихинский створ… Осмотрев окрестности, восхитившись красотой, оценив преимущества возведения ГЭС на мощной базальтовой «подушке», которая по левому и правому берегам реки простиралась на сотню километров, джигит задал сопровождавшим его людям единственный вопрос: «Как вы будете поднимать сюда людей и технику?» И отбыл на строительство очередной ГЭС, теперь уже где-то – в Средней Азии…
Ему совсем не трудно представить, что не было бы этой Овсянки, не было бы этого утёса, на котором поставили Царь-рыбу. Ну, да Бог с ней, с этой Царь-рыбой! Не было бы любимой Маны, она превратилась бы в залив, как стали заливами Шумиха и Бирюса. А перед тем эти берега заёрзали бы, заелозили гусеницами тракторов и бульдозеров… Потом, конечно, опять бы начали облагораживать, зачищать, подчищать территорию… Вот, скажи, в Дивногорске, берег зачистили, навели порядок? Понятно, навели, но местами. А ведь я помню, ещё до моего приезда сюда, Дивногорск занимал первые в ресефесере места по благоустройству.
Да, города жестоки – есть такое выражение. Жестоки в первую очередь своим бетоном, асфальтом… А ещё, как сказал один мудрец, хочешь жить один – поезжай в большой город… Там, выйдя на улицу, ты поймёшь, что никого не знаешь в этом даже знакомом городе… И тебя никто не знает… И знать не хочет. Ты – одинок! И в этом тоже можно усмотреть жестокость городов…
А что же нужно было человеку в этом лесном краю? Домишко рубленый, обязательно под тёсом, а не с соломенной крышей. Конечно, не хоромы какие, чтобы и под силу было в одно лето сгоношить. Ну, и не мазанка саманная с земляным полом. Зря что ли тащились сюда в эти дальние лесные края! И строили сообща. На Урале говорили – помочью. Красивое слово, понятное. Те, кто пришли из глубинной и безлесной России, принесли другое слово – толока. Может, связано со словом толочь, мять? Ведь, сколько этой глины с соломой нужно было намять, натолочь, чтобы в тех местах, где лесов нет, слепить мазанки. Да и люди, когда вместе соберутся, такую, бывает, толоку устроят!
Да, ведь в «Краже» не зря, мне кажется, поместил он прадеда Толи Мазова в безлесные места… И попытался описать выживание и гибель невиданного для нас дерева – осокоря…
А здесь у человека запросы появлялись уже другие. Здесь не шли к бурмистру, чтоб дозволил жердь в лесу срубить, не ждали барина, который всё рассудит. Лес? Да и не лес это, а тайга окаянная, из которой зверь неведомый выходит. Которую нужно побыстрей, в натяг, аж жилы рвутся, выкорчевать и выжечь! И распахать, чтобы засеять!
Чтоб банька была тоже рубленая. Сначала, конечно, можно сделать на скорую руку, успеть к севу, ну, если не к севу, то уж к покосу обязательно! Но до жнивья не тянуть – там и так работы невпроворот будет.
Куда тут без бани? Тут же на берегу сбалаганил баньку по-чёрному. В крутой берег углубился, подкопался, жердями перекрыл, дерном обложил, очаг-каменку сложил. Валунами обложил или плитняком – вон их сколько на берегу валяется. Котла пока нет, котлы есть не в каждой семье. Но выручает деревянная кадушка, воду в которой греют древнейшим на земле способом: раскалёнными на каменке теми же валунами. Дымоходом служит дверь. Да и какая это дверь? Когда прогорят дрова, дымоход завесят, заткнут дерюжкой или половичком уже ненужным…
Угарно, не всегда и жарко, а тело, изъязвлённое гнусом и едким потом, иногда просит жару... Ну, хотя бы тепла. Как тут выжить без бани? В «первый жар» идёт хозяин – он знает, насколько это опасно пускать в «первый жар» жену и детей. Он знает, насколько этот угар опасен. Невидимый, уже без дыма, идущий из сохранивших ещё своё красное нутро угольев… Не почувствуешь ничего, просто упадёшь замертво… И хорошо, если выползешь… А уж потом, «выхлебав» этот угар, плеснув для острастки на оставшиеся уголья и камни, можешь сказать: «Ну, с Богом»… И будешь готовиться принять из рук жены и пеленать в чистую тряпицу уже чистого ребятёнка…
Течёт река, течёт, шебаршит по камушкам. Неумолчно годами. К холодам, когда уже всё убрано, река, как человек, опустивший натруженные руки, вдруг задумывается. Течение всё слабее, кажется, что вода загустевает. И вот уже забереги появились. Сначала только утренние, слюдяные... Потом льдинки крепчают, сплачиваются, но ещё сохраняют свою прозрачность.
А река всё задумывается, хочется ей залечь во льды, отдохнуть. Вода всё густеет и густеет. Забереги загрубели и потеряли свою прозрачность. Но течение ещё сохраняется, вот уже и шуга пошла – густо и тщательно перемолотая на пороге… Это с верховьев, где мелкие речки Бирюса и Шумиха уже встали… А потом пойдут и сморози, как огромные блины. На речку не сунешься – самое опасное время. Сморози превращаются в причудливые поля. Создается впечатление, что река уже встала, что уже можно.
Но там, матёрой, льдины ещё идут, шевелятся глухо, пытаются еще что-то наморозить, подталкивают друг друга, иногда встают на попа, наползая на низкий берег Собакина острова… Днем ещё не всегда слышно из-за галдежа деревенского.
А рано утром проснёшься – шебаршит речка, на всю округу шорох идёт. Иногда непонятный, а потом – да это ведь река идёт! Но однажды проснёшься от внезапной тишины. И поначалу эта тишина тоже непонятна. Что такое? Лёд встал? Река встала! И это тоже событие. И опять все на речку.…
Смирился ли он с этой гидрой, вынужденный жить рядом с незамерзающей рекой? Вот там, за спиной, устье его речки Слизневки, в которой когда-то купался… И нет теперь той речки, тина теперь да болотина. А если не смирился? Не смирился... И что он должен был сделать? И это бессилие начинало будоражить в душе иное недовольство, иные протесты... Во что это вылилось? Должен был на старости лет глядеть на эту речку и чувствовать умиротворённость… Хочется засыпать под этот убаюкивающий шорох… Хочется обрадованно проснуться от неумолчного шороха – идёт река! Нет, уже не идёт, не шебаршит река, ни весной, ни осенью, ни зимой, ни летом… Заснула вечным сном или умерла… Проклята и убита?
Кто-то скажет, что всё у него было хорошо. А у меня не поучилось. Как ни спрашивал, а не получил он ответа... Вот и мне нет ответа… И снова обращаюсь к мудрости «Книги перемен»: Если нахлынет неудержимый поток, с ним не сражайся... Силы напрасно не трать, лучше доверься волнам...