Часть II, глава вторая: http://proza.ru/2024/02/13/1188
Глава третья. Шило в мешке.
«…нет ничего тайного, что не сделалось бы явным,
ни сокровенного, что не сделалось бы известным
и не обнаружилось бы».
Евангелие от Луки (глава 8, стих 17)
Не любила Александра апрель. Скорбный месяц для неё, беспросветный, прощальный. Ежегодно, каждый новый день апреля, она заново переживала не только события того рокового дня, но и минувшие накануне. Самым трудным было принять смерть сына в день его рождения, и никак не получалось простить себя за то, что, провожая Севочку с друзьями на улицу, она абсолютно ничего не почувствовала. Почему, не понимала, промолчало её материнское сердце, не предупредило, не подсказало лечь у порога и не выпустить на свою погибель сыночка из дома? … Ну, разве такое возможно?! Она же больше жизни его любила… Так и застыли они у неё в памяти, уходящие, счастливыми, молодыми, красивыми.
Время не властно над её горем, но она всё-таки сумела пережить, смириться и принять жизнь после… находя в ней не только приятные моменты, но и радости, и даже удовольствия. Конечно, годы стёрли, сгладив, остроту боли, но окончательно такие раны не затягиваются. Просто люди учатся с ними выживать. Они привыкают жить с горечью потерь и неизбывной грустью в сердце.
Тяжёлым месяцем года для Александры был апрель. В эти дни ей нравилась непогода, что плакала вместе с нею дождями, снегами, туманами. Звуки капели, как неутешные слёзы, слякоть под ногами – растоптанные надежды.
Спасибо Лёлечке, не оставляла она в эти дни бабушку Шуру одну. Вместе с Ванечкой ночевали у неё, вместе в церковь ходили поминать, рассматривали в сотый раз старые фотографии и говорили… говорили… об одном и том же каждый год.
Милостив Господь, утешали Александру люди, сыночка забрал, но подарил внука и добрейшей души невестку. Кивала головой в ответ она и действительно благодарила Бога за это.
Но в этот раз встречать поминальные дни ей предстояло в одиночестве. Коварный грипп, что резво шагал по стране и безжалостно косил людей, уложил с высокой температурой в постель и Лёлю. На прошлой неделе заболел Ванечка и от него заразились мать и Лидия Петровна. Александра загрустила.
Сегодня всю ночь не спала, лишь под утро, словно в забытье, растворилась в удивительном сне – новорожденного мальчонку грудью кормила – необыкновенное, давно забытое ощущение непередаваемой – это можно только испытать – трепетной радости и благодати посетило её. И так ясно она всё это прочувствовала, что не сразу поняла, откуда идёт какой-то потусторонний звон. Оказалось, в реальном мире во всю разрывается телефон.
– Какому ироду я понадобилась в такую рань? – ругнулась в сердцах, с трудом приходя в себя. – Такой сон не дали досмотреть!
Иродом оказался Влад, который предупредил, что вскоре к ней заедет.
– И чего ему надо? – недовольно поворчала, но засуетилась. В новый халат обрядилась. Чистой скатёркой стол покрыла. Шторки на окнах поправила. Окинула взглядом комнату – чистота, порядок да тоска несусветная. Хоть бы Ванька-пострел быстрее выздоровел. В сонник заглянула: «Кормить грудью мальчика – к внезапной радости наяву. Вероятнее всего вам преподнесут приятный сюрприз, признаются в любви или сделают выгодное предложение…»
– Чушь собачья! – не дочитав, небрежно кинула потрёпанную книжицу в сторону и усмехнулась. – Признаний в любви мне только не хватает для счастья!
Но настроение слегка поднялось. Так уж человек устроен: обнадёжь его, мол, всё у тебя будет хорошо, вот и звёзды благополучно сложились, и сон в руку, и он, хоть чуточку, но поверит и обязательно повеселеет.
Села Александра ждать незваного гостя у окна. Влада она недолюбливала. Злилась на него за то, что тот в своё время не женился на Лёле. Долго парень, словно телок, ходил за ней следом, ухаживая, да так ничего и не добился. Девушка прекрасно понимала, что родители Владислава никогда не одобрят их брак, и жених не герой – не ослушается, и поэтому дальше дружбы отношениям развиться не дала. Городок небольшой, все на виду и честь потерять здесь очень легко, тем более, один раз Лёля уже оступилась. Влад смалодушничал, чего и следовало ожидать, спасовал, и сам себя за это не уважал, и всячески старался угодить Лёле, которая до сих пор волновала его.
Глядит Александра в окно, а на дворе всё околдовано весною. Синь небесная до горизонта золотом солнца залита, мир в свете и тепле купается. Серебряным разноголосием пернатые заливаются – пробуждению жизни радуются. Улыбаются люди, а Александра сидит, понурая, ничему не рада, глаза подслеповатые щуря, гостя высматривает. Увидал её Влад, жалостью душу резануло: матери его одногодка, а старуха – старухой! Вот, как горе человека ломает!
– Зачем в такую рань притащился? – вместо приветствия проворчала Александра. – Сердцем чую, неспроста! День-то рабочий.
– Да, рабочий, но причина у меня уважительная! – Вадим достаёт гостинцы. – Добрые вести я тебе принёс, тётя Шура, ты не волнуйся… главное, сядь…
Тут уж Александра не на шутку струхнула. Села, нервно губы сухие облизывает, руками беспокойно подол халата теребит: «Да уж, говори скорее! Не тяни жилы!»
– Ромка нашёлся! – тихо произнёс Владислав и облегчённо выдохнул. – Вчера в город приехал – живой и невредимый. Представляешь, радость какая? Вот я и зашёл тебя предупредить, чтобы в обморок не свалилась, увидев его…
Вздрогнула земля под ногами у Шуры, пошатнулась она, за сердце схватилась. Вот тебе и сон в руку, навеянный то ли воспоминаниями, то ли предчувствиями.
Заморгала, зашмыгала носом и запричитала, глотая слёзы: «Ромка вернулся… Это ж надо… счастье-то какое! Живым нашёлся! Слава тебе, Боже наш, слава… – и вдруг осеклась, прищурилась и недовольно спросила. – И где ж он это столько лет пропадал? Я его тут каждый день оплакиваю, а он, оказывается… живой и невредимый… Вот, гадёныш!»
И встрепенулась: «А может и Севочка… вот так вот… где-нибудь… живой… А?»
Обнял её Влад: «Всё может быть… Как говорит наш батюшка: «У Бога все живы». Молитесь, тётя Шура, молитесь…»
Закивала головой Александра, благодарно улыбнулась, и вновь поникла.
– Осерчал, выходит, Ромка на меня, крепко осерчал! – печально покачала головой. – Чего уж я ему такого сделала, что он столько лет со мною знаться не хотел? Чем так сильно обидела?
– Да ты, тёть Шура, не думай о плохом. Не копайся в прошлом, ни о чём не вспоминай – главное, что вернулся! И не суди его строго, ведь мальчишкой ещё был…
– Да я и не сужу, – без сил откинулась Александра на спинку дивана, – всегда стервец непокорным был. Гордым. Не то, что мой Севка… тюфяк тюфяком, весь в отца… Ты скажи мне, где Ромочка остановился, я полежу немного и сама к нему побегу. Мочи ждать нету, а встать не могу… а ты иди… иди, родимый…
Радостью вперемежку с обидой захлебнулась: мыслимое ли дело – десять лет племянника считала погибшим, а он… ни слухом, ни духом… совсем она, получается, ему не нужна… Как же это так-то? Обидно и сердцу больно! Но счастье-то какое – жив, паршивец!
Уложил Владислав горем и счастьем одновременно убитую женщину сердечной настойки накапал. Весть вроде и благая, а грустно и ему, и тем более тётке. Знал – будет нелегко, но чтобы настолько – даже не представлял. Впору скорую помощь вызывать.
Александра близка к обмороку. Отвернулась к стене и тихо так плачет, жалобно, лишь вздрагивают плечи. И руками, что мелкой дрожью трясутся, утирает горькие и радостные слёзы.
Нельзя так с живыми с родными. Никак нельзя, никому и никогда.
Сердится Влад на Романа, ему уходить пора, а оставить несчастную женщину без присмотра не может. Позвонил Ромке.
– Взял ноги в руки и бегом к тётке! На коленях перед ней ползай, кайся, прощение проси! Она едва живая лежит!
Но к Ромкиному приходу, Александра немного ожила. Сразу его не признала, себя застеснялась: «А я вот, Ромочка… совсем в старуху превратилась… а ты – хорош! Красавец! Жаль, Олеся не дожила…»
Тётка и впрямь сильно сдала. Ромка прикинул, что ей ещё и шестидесяти нет. Мать Кристины её ровесница, а с молодым любовником каждый год на море летает… Бассейн, фитнес, посиделки с подружками, и всё боялась, что её раньше срока бабушкой сделают, как будто этих сроков ей больше, чем другим отмеряно.
Огляделся Роман. В каждой комнате Севкины и его фотографии, а в маленькой комнате, где братья жили, два больших портрета на стене, сделанных с выпускного альбома – их ещё зимой готовили, с траурной лентой на уголках. Ромка вздрогнул.
– Ванечкина комната, – улыбнулась тётка, – он у меня часто бывает.
Сладко на сердце от встречи, но щемит сердце – обидно ему из-за потерянных, прожитых без доброго родственного общения, лет.
Разговоры с тёткой оказалась для Романа намного тяжелее, чем с друзьями. Оно и понятно, ведь недопонимания и ссоры с близкими по крови людьми, сильнее ранят. После долгих и частых «прости», что говорили они друг другу постоянно, лёд прошлых обид немного растаял, уступив место новым.
– В гостинице поселился! – не преминула укорить Александра. – Ишь, своенравный! Как будто родных у тебя нет! Перед людьми стыдно! Иди и срочно выписывайся! А я тебе, тем часом, пельменей налеплю, блинцов напеку. Откормлю! Худющий – смотреть страшно! Жена, поди, совсем не кормит? Али, не женат?
Сто вопросов разом задаёт, и тут же сама на них отвечает.
– Конечно, не женат. Разве бы жена отпустила своего мужика одного в такую даль? Вон, как щёки твои раскраснелись, видимо, давление. Ложись, сейчас тебя лечить буду…
То иди, то ложись… то улыбается, то плачет. То по волосам погладит, то обнимет, поцелует. И опять смеётся, и снова плачет.
Несёт тонометр и говорит, говорит… ни на минуту не умолкая… У Ромки уже голова кругом, но Александра перевозбудилась, не остановить. Кружит, любовью и радостью полна, вокруг племянника: накормила, отругала, как всегда, и уложила. Давление померяла, каплями напоила, таблетку под язык заставила положить. Узнаёт он ту – прежнюю тётку Шурика, но уже совсем другой её видит. Суетливая, разговорчивая, вспыльчивая, но участливая, неравнодушная, крайне сопереживающая и это – главное.
Коробку с фотографиями принесла. Каждую карточку внука под нос ему тычет, приговаривая: «Ты гляди-гляди, красавец-то каков, ну… вылитый ты!» И тут же многозначительно зачем-то добавляет: «И не только с лица…»
Роман глупо улыбается, еле головой кивая, с трудом со сном борется, а тётка сердится.
И вдруг, как взорвётся:
– Ты совсем дурачок или только прикидываешься? Ты на фотографию-то внимательно взгляни! Вот ты, а вот – Ванька в твоём возрасте. Чего молчишь-то? Одно лицо! Ну… что скажешь? Не видишь разве?
– Тётя Шура, чего раскричалась? Ну, вижу – схожи, так мы же родственники, и с Севкой всегда лицом были похожие друг на друга. В чём наезд, я не понял? …
– Похожи?! Вы с Севкой? – возмущённо перебила его Александра. – Ага… как самогонка с минералкой. Севочка-то весь светленький, на мир чистыми наивными глазками глядел, а Ванька, как и ты, надменно, настороженно, с подозрительным прищуром зыркает. И чернявый – в кого только? Ишь, умник какой нашёлся – так случается! Кот ты блудливый! Напакостил и в кусты? А то я не знаю, кто девчонку обрюхатил! Думал, никто не узнает? А я вот догадалась, потому, как сердцем смотрю и на Ванечку, и на Лёлечку. Сердцем их чую, понимаешь? Уж, не знаю, что там промеж вас произошло, но Лёлька, словно партизан, молчит и не догадывается, что мне всё давным-давно известно. Но это – её дело, и я не мать, чтобы ей указывать, а вот тебе могу – плохо ты поступил…
Ромка вскочил:
– Нет, не понимаю! В чём я виноват? Да… встретились мы один раз, но Лёля всему городу рассказала, что ребёнок от Севки? Значит… и с ним было… При чём тут я?
– Ребёнок от Севки… ой… – тяжело вздохнула Александра. – Ты-то сам в это веришь? Да Севка так и ушёл из жизни, поди, не целованным… Если бы ты действительно погиб, подобная ложь имела бы право на существование, но ты, к счастью, жив. И мне нелегко сейчас всё это тебе говорить, но и не сказать будет нечестным по отношению к тебе, Лёле, а главное – по отношению к Ванечке. Как вы там решите с Лёлей – меня не касается, но Ванька нуждается в отцовской поддержке – он уже создаёт проблемы. Отцом ли ты ему станешь, дядей родным, просто полюбишь мальчика, как посторонний, как Борис Андреевич тебя, – мне всё равно, но ежели ты сейчас мальчишку бросишь, прокляну. Так и знай! Понял?
– Господи, помилуй! – обхватив руками голову, застонал Роман. – И что я должен делать? Как? Не представляю даже! Прийти к Лёле и сказать, мол, здравствуй, дорогая, я отец твоего сына и с этой минуты начинаю заниматься его воспитанием? … Но… какой смысл ей было врать тогда? Объясни мне!
– Хочешь правду? – Александра накапала себя очередную порцию успокоительного и удобно расположилась в кресле. – Рассказываю, слушай… Это сейчас пришли времена безнравственности и свободных отношений. Это сейчас молодёжь уже со школьной скамьи спит с кем попало. Это сейчас с экранов весело шутят, что ночь, проведенная вместе – не повод для знакомства и никто не возмущается, и общество этот разврат принимает. А в ваше время подобное осуждалось, не так уже, конечно, как в годы моей молодости, но, тем не менее, Лидию Петровну, как заведующую гороно, чуть с работы не уволили – ЧП в городе – один утонул, второй бросил школу, а третья беременная. До инфаркта её довели! Мать молнией из Канады прилетела и волоком дочь пыталась на аборт тащить, чтобы не дать Лёле себе жизнь испортить. Времена тяжёлые, народ едва выживал, но Лёлечку переубедить не смогли, ребёнок этот, похоже, для неё много значил. Бедная девонька! Бабка в больнице, Севки нет, ты ото всех спрятался, и билась Лёля, всеми брошенная, словно птица в силках, одна. После очередного скандала, вся в слезах ко мне прибежала, а я… дура старая… ой… и вспомнить стыдно…
Застонала Александра, переживая боль прошлых лет, руками взмахнула, рот ладонью зажала, глаза закрыла и замолчала…
– Ну… – торопит Ромка.
– Не понукай, не запрягал! – вздрогнув, тётка прикрикнула на него. – А я… решила навеки уснуть и наглоталась таблеток… думала, уйду из жизни и закончатся все мои страдания, а может, и с Севочкой там встречусь… Лежу я, значит, чувствую себя уже плохо и вдруг слышу, в дверь звонят. Настойчиво так! Заволновалась, сердцем учуяла, что Лёлька пришла и… понимаю, надо встать, но уже не могу. А девочке тоже сердечко подсказало, что со мною беда приключилась, и влезла она в квартиру через окно в лоджии, хорошо, что первый этаж.
Как увидала меня, сразу всё поняла, за плечи обхватила и тихо так, пристально глядя мне в лицо, выдала: «Вы, что это удумали, тётя Шура?! Вы не имеете права умирать! Севкин сын во мне живёт, и я одна с ним не справлюсь. Мы ж с ребёночком погибнем без вас…» … Знаешь, так проникновенно сказала, но жёстко, словно укол в сердце сделала, и я поняла: надо жить. Ради ребёнка, ради этой девочки несчастной… В тот момент я поверила про Севку… Промыла Лёлечка мне желудок, ворочала, переворачивала меня толстую, неуклюжую, грязь за мною убирала. По медицинскому справочнику к жизни возвращала… Ой, сколько мы тогда с нею слёз вместе пролили – захлебнуться можно!
– Возможно, она кого-то спасала… – прошептал, ошеломлённый, услышанным, Ромка, вспоминая последний разговор с Дашей у озера.
– Спасала, спасала! – закивала головой тётка. – Вот именно, солгала девочка, спасая меня глупую от смерти, а получилось для всех хорошо… Меня к жизни вернула, ребёночка сохранила, и тебя – негодника – отпустила, сыном не повязала… Тебя ж, неугомонного, всё куда-то несло… А Ванька – счастье наше! Только ими и живу: Лёлечкой и Ванечкой…
Высказала наболевшее Александра и ушла в комнату внука, плотно прикрыв за собою дверь. Устала она немыслимо.
Это ж надо такому было случиться: двенадцать долгих лет она жила в каких-то растрёпанных, растерзанных чувствах, храня в душе своей чужую тайну, боясь даже думать о ней, и вдруг вот так вот просто, словно из кипящего котла, выплеснула наружу все свои переживания, ничего не оставив даже на самом его дне, и, опустошённая, свалилась без сил. Оно и понятно, тайнами и неясностями затуманенная душа, очень сильно страдает. И сейчас, вместо этих страданий, внутри и вокруг, образовалась мёртвая, какая-то звенящая пустота, и кто знает, сколько потребуются сил и времени, чтобы заполнить её новыми эмоциями. И придут ли они? Ведь всё теперь зависит от Романа. Панический страх сковал душу Александры, а вдруг он не услышал её, не понял, и она совершила непростительную ошибку.
Но Ромка, к счастью, и услышал, и принял, но испугался не менее тётки, потому, как не знал он с чего начать, и как оно сложится… жизнь-то его всё-таки налажена… а тут всё… с ног на голову перевернулось…
Ушла почва из-под ног у него, закружилась голова и ещё страшнее стало, чем тогда – двенадцать лет назад. Будущее вновь затуманилось множеством больших вопросительных знаков, и тёмной пеленой над ним нависли тени прошлого. Мы гоним его – наше прошлое, стараясь забыть о нём, но только оно нас никогда не забывает и упорно тянет назад. Не совсем прав был Колька, когда говорил, что «вчерась не догонишь». Ты-то, действительно его не догонишь, а вот ошибки этого «вчерась» тебя всегда и везде достанут, и ударят так, что не встанешь.
«Расставь все точки и поезжай…» – уговаривал Борис Андреевич, но упрямый и глупый мальчишка решил оставить после себя многоточия. Оставил… и вот сидит теперь он, повзрослевший, и не представляет, как собрать воедино все разбросанные им точки, и получится ли. Это Александра решила привлечь Романа к воспитанию Вани, а Лёля имеет полное право послать его на все четыре стороны.
В комнате тихо, лишь слышно, как тикает у старых часов «Слава» секундная стрелка, будильник которых поднимал Ромку с Севкой в школу. Играют закатные тени на старом ковре с причудливыми человечками в орнаменте, что прежде любили разглядывать братья, соревнуясь, кто больше их найдёт. А теперь на этом ковре висит фотографии мальчишки, что и правда, лицом вылитый Ромка, а по документам сын брата Севки. До чего же мудрёно хитросплетёнными узлами судьба завязала их жизни!
Вышла Александра, неся в руках две чёрные ленточки, что сняла с портретов. Виновато улыбнулась: «Давно уж пора было снять».
Бросила их в мусорный пакет и обняла Ромку: «Не переживай, всё равно правда когда-нибудь открылась, ведь шила в мешке не утаишь, так уж лучше сейчас… пока не поздно… Не хочу, чтобы Ванька, как и ты с Севкой, безотцовщиной рос. При живых-то родителях, неправильно это».
И отправила племянника за вещами в гостиницу, строго-настрого наказав вернуться к ужину. И хотелось Роману побыть одному и переночевать в отеле, но он уже научился понимать, что не всегда в жизни надо поступать так, как тебе хочется.
Продолжение: http://proza.ru/2024/03/22/1030