Данное произведение является компиляцией, фанфикшеном и просто попыткой написать литературную основу сценария к сериалу. Писалось в соавторстве с Александрой Крейн без особой надежды когда-нибудь это опубликовать. Использованы сюжетные ходы, подлостыренные у Шекспира, Шиллера, Эдгара По и ещё кого-то.
Завод был большой. Полотняный. А может быть и чапельниковый. Не суть. Важно, что в Городе, да и в жизни людей был Завод. Заводом управлял суровый и мудрый Хозяин, удачно прибравший его к рукам в во времена, которые некоторые особо креативные граждане называют «святыми», а большинство населения страны, то ли не обладающее должной степенью креативности, то ли ещё почему, - просто «лихие девяностые». Хозяин, конечно, тоже был креативным, но, видимо, кроме креативности у него было ещё что-то, поэтому он не стал банкротить Завод и распродавать его по частям, чтобы потом купить себе виллу в каком-нибудь лазурном местечке и жить там припеваючи. Отнюдь нет! Он сохранил Завод, а значит — и рабочие места для людей. И по сравнению с остальными креативными был просто образцом честности и порядочности. За что остальные, не креативные, граждане, жители Городка, в котором Завод был градообразующим предприятием, Хозяина уважали, а где-то даже и любили.
Наверное, завод был, всё-таки не полотняный, там явно клепали что-то железное, но и не чапельниковый. Изделия он выпускал серьёзные, возможно, связанные с оборонкой. Потому что продукцией Завода очень интересовались даже иностранцы. С разными целями интересовались. Некоторых потом даже силой выпроваживать приходилось.
А ещё у Хозяина Завода был Партнёр, он же Совладелец, сыгравший в судьбе Хозяина и Завода самую роковую роль, и Сын. Сына звали Игорь. В последние десять лет, предшествующие началу описанных тут событий, Игорь жил, учился, а потом и работал в Англии.
Но в один, далеко не прекрасный день, Хозяин Завода скоропостижно скончался. Игорь, бросив все свои дела и налаженную жизнь на берегах туманного Альбиона, приехал в родной Город. Хоронить отца, а заодно и вступать в права наследства.
С этого, собственно, и начинается наша история.
Лето 2017г. Уездный городок Н*** где-то между Питером и Москвой...
Лета в этом году не было. Тяжёлые серые тучи плотно затянули небо, серый, плотный дождь, холодный, как будто был не июнь, а октябрь, лил целыми днями. Городок, и в ясные погожие дни выглядевший как-то сиротливо и непрезентабельно, при такой погоде смотрелся и вовсе убого. Облезлые здания в центре как-то нахохлились и стали ещё более облезлыми, щербатые улицы заливала вода, деревья дрожали на промозглом ветру. Серо, жалко и неприютно выглядел родной город из окна машины. Игорь уже успел отвыкнуть от леворульных машин и правостороннего движения и поначалу попытался сесть на водительское место. Водитель отца, решивший, что Игорь сам хочет вести машину, очень удивился, но место ему уступил. Недоразумение, впрочем, вскоре разрешилось, Игорь, любивший ездить на переднем сидении, рядом с водителем, посмеялся над собой, пересел назад и доверил себя отцовскому водителю, дяде Серёже, как он называл его в детстве. Именно дядя Серёжа и рассказал ему, пока они ехали от вокзала до дома, что отец умер внезапно, в своём рабочем кабинете на Заводе, как раз накануне совещания. Утром, в день смерти, он, как всегда, встал в половине шестого утра, сделал зарядку, позавтракал и поехал на Завод. Чувствовал себя, вроде бы, хорошо, вёл себя как обычно, шутил, обсуждал с ним, водителем, последний футбольный матч, потом слегка прошёлся по нынешним киевским властям и событиям на Украине, из-за которых Завод лишился какого-то выгодного контракта. И всё. А буквально через два часа его не стало.
На этом рассказ дяди Серёжи прервался, потому что машина подъехала к дому. Дом ничуть не изменился с тех пор, как Игорь покинул его после школы, когда отец отправил его в Англию. Тот же каменный забор с изящными коваными воротами и такими же вставками, охватывающий старинный, сохранившийся с дореволюционных времён, парк в английском стиле, немного запущенный, не лишённый живописности, та же рыжая песчаная дорожка, сейчас совершенно размокшая от дождя, та же позеленевшая медная крыша, то же широкое крыльцо-терраса. Дом стоял на берегу реки и был одной из достопримечательностей Городка, главным образом из-за своей медно-зелёной крыши, отражавшейся в реке. В советские времена его пытались снести, но общественность отстояла, потом в него переехал даже райком партии, что несколько удивляло — обычно партийные и советские власти кучковались в центре, а тут на отшибе, почти окраина. А в девяностые сюда, в бывший особняк купцов Первой гильдии Колобовых, въехал Хозяин с семьёй. Здесь, наконец, пора назвать и фамилию нашего героя. Полностью звался он Игорь Александрович Гордеев.
В другое время Игорь обязательно сходил бы на берег реки за домом — он часто за границей вспоминал это место, но сейчас, не дожидаясь прислуги, он подхватил чемодан и почти вбежал в дом. Тот же холл с лестницей наверх. Тот же ковёр на полу и те же шторы. Отец был очень консервативен и не любил ничего менять.
Мама. Она почти не изменилась. Всё такая же стройная, подтянутая, безукоризненно и со вкусом одетая и причёсанная. Только глаза заплаканные. Они обнялись.
Игорь даже не ожидал, что на похороны отца придёт почти половина города. Движение в центре было перекрыто. Он никогда не задумывался, как к ним относятся люди. А отца, оказывается, любили и уважали. И было видно, что люди пришли сами.
И было отпевание в Соборе — ещё одной достопримечательности Города, гулком, огромном, построенном ещё в XIII веке, которое проводил сам настоятель собора о. Валерий — ещё один давний друг отца, и были речи на кладбище, где особенно витийствовали заместитель отца и совладелец завода, Клавдин и ещё один — некто Лаврин, которого Игорь не знал, мама представила их друг другу буквально накануне похорон. Клавдина Игорь помнил, тот часто бывал в их доме, а вот Лаврин ему чем-то не понравился сразу. Чем именно — Игорь, пожалуй, и не смог бы сказать точно, но вот не понравился и всё.
Потом выступал ещё один человек «от Завода», в котором Игорь с удивлением и даже с некоторой долей радости, если тут будет уместно так сказать, узнал бывшего одноклассника и друга по детским играм и проказам — рыжего и конопатого Сашку Одинцова и протолкался к нему через толпу. Сашка удивился и несколько смутился, сказал, что был бы рад встретиться в другое время и в другом месте, а Игорь уже всё оставшееся время стоял рядом с ним.
Дождь, непрерывно ливший почти всю неделю, в этот день неожиданно перестал и даже стало в иные моменты проглядывать солнце, а между серыми, похожими на мокрую вату тучами, тут и там мелькали ослепительно-синие лоскуты неба.
С заведениями в Городе, по словам того же Сашки был напряг. Точнее — оно было всего одно — некий ночной клуб, располагавшийся в уцелевшем крыле Торговых Рядов, ещё одной городской достопримечательности, находившейся, однако, в преплачевном состоянии. Заведеньице, как рассказал Сашка, было «то ещё, в девяностых застряли», держала его некая дама со звучной фамилией Мальтова. В городе про неё было известно только то, что она москвичка, была раньше балериной, но славы не снискала и карьеры не сделала, а после травмы и вовсе оставила сцену и уехала из столицы сюда. За неимением лучшего, народ к ней ходил. Но иногда, примерно раз в месяц, или около того, по вечерам к клубу подъезжали очень крутые и навороченные авто, преимущественно с московскими, или питерскими номерами, стоявшие там всю ночь. После этих «всенощных бдений» в окрестных лесах несколько раз находили неопознанные трупы молодых людей со следами явно насильственной смерти. Но увязать эти находки с ночными тусовками в клубе так и не удалось. Мадам владелица всегда ухитрялась выйти сухой из воды. В городе её недолюбливали, но терпели. В этом же заведении и поминки назначили. Народу опять же было много. И опять витийствовал Клавдин, решивший, видимо, продолжать начатую на кладбище речь.
В разгар его пламенного монолога Игоря кто-то тронул за плечо. Он обернулся. За спиной стоял незнакомый коренастый блондин, примерно его возраста, одетый в потёртую кожаную куртку и джинсы.
- Выйдем! - без предисловий попросил он Игоря. Игорь понял, что пришёл незнакомец не на похороны, а явно с намерением разыскать кого-то. Возможно, даже и его. Они вышли во двор. Незнакомец представился капитаном Стрешневым, старшим оперуполномоченным местного РУВД, подкрепив слова соответствующим документом. Из его краткого рассказа выходило, что отец Игоря умер не сам. Сердечный приступ был кем-то спровоцирован. Но официальная версия исключает такой ход событий, а потому он, Стрешнев не может возбудить дело об убийстве. Но доказательства, приведённые капитаном, были весьма убедительны и Игорь с опером договорились, что тот проведёт расследование неофициально, в частном порядке. Игорь спросил, кого Стрешнев подозревает и тот ответил, что всё ближайшее окружение.
- Меня тоже? – спросил Игорь не удержавшись и тут же пожалел о своих словах. Стрешнев не ответил, но бросил на него весьма многозначительный и красноречивый взгляд.
На следующий день Игорь отправился на Завод — принимать дела.
* * *
Алевтина Яблочкова не принадлежала к сливкам городского общества. Однако, ей было на это по большому счёту наплевать. Она держала в Городе несколько магазинчиков, торговавших всякой всячиной, от продуктов до хозяйственных товаров и искренне считала, что жизнь удалась.
Алевтине было уже под семьдесят, но никто ей больше пятидесяти не давал, да и энергии у неё ещё было хоть отбавляй. Железной рукой она управляла и домом, и семейством, и бизнесом, поднятым с нуля в лихие девяностые, когда приходилось самой «челночить», таская на себе громадные клетчатые баулы то из Турции, то из Польши, то ещё откуда-то. Но сейчас это всё было уже в прошлом. С мужем, который был моложе её почти на пять лет у неё остались ровные, можно сказать, дружеские отношения, но у них и смолоду не было бурной страсти. Это был брак по расчёту, причём расчёт был именно с её стороны. Аристарх Яблочков, её муж, был музыкантом, преподавал в местной школе, в которой некогда учился и Игорь Гордеев, а по совместительству ещё и подрабатывал в свадебно-похоронном оркестре, за что его кое-кто за глаза называл «местечковым кляйзмером», хотя был Аристарх вполне себе чистокровный русак. Был он, как все люди творческие, имеющие отношение к искусству, несколько «не от мира сего». Но его отец некогда занимал в Городе высокое положение и во времена их молодости брак с Алевтиной выглядел, скорее мезальянсом, Алевтина стояла куда ниже его. Сейчас положение изменилось и уже он был при жене, хотя Алевтина никогда, ни словом, ни полусловом не намекнула ему об этом. Одним словом — жизнь семьи была налажена. А если что и причиняло ей некоторое беспокойство, то это дети. Детей было трое. Старший, Василий, давно перебрался из родного городка в Москву, где последние лет десять пытался «раскрутить собственный бизнес», в связи с чем регулярно тянул из матери деньги. Алевтина давала их не то, чтобы безропотно, но и скандалов не устраивала. Тем более, что долги Василий возвращал исправно. Но дела у него шли с переменным успехом, а в последние годы, из-за кризиса и вовсе неважно.
Гораздо больше беспокойства матери внушал средний - Вадим. В свои двадцать пять он нигде не учился и не работал. Во всяком случае — официально. Мать пыталась взять его в свой бизнес, но Вадим ответил, что торговля его абсолютно не интересует. Он поступил было в один из московских ВУЗов, проучился год, или полтора, потом бросил учёбу, отслужил в армии, хотел остаться по контракту, но тоже что-то не сложилось, уехал к брату в Москву, чтобы вести бизнес вместе с ним, но и у брата надолго не задержался, вернулся домой и теперь занимался чем-то непонятным. Чем — мать так и не могла выяснить. Время от времени у него появлялись деньги. И даже большие, но Вадим спускал их с поразительной быстротой в клубе у Мальтовой, или во время поездок то в Москву, то в Петербург и опять жил за счёт родителей. Словом — это был какое-то перекати-поле.
Третьей была Лиза. Единственная дочь, нежданная, появившаяся уже на закате бабьего века Алевтины, когда она просто прекратила принимать противозачаточные таблетки, потому что подошёл климакс.
Лиза росла «папиной дочкой» - матери было просто некогда и её участие в воспитании завершилось, когда она перестала кормить дочь грудью.
Аристарх постарался дать дочери всё, что умел и знал сам. Она неплохо рисовала, играла на пианино, у неё был неплохой голос, в школе девочка отличницей не была, скорее — хорошисткой. Именно её Игорь Гордеев нёс на плече во время первого звонка и во время последнего. Худенькая белокурая первоклашка с огромными бантами так отчаянно трясла колокольчиком над его ухом, что Игорь даже оглох на день.
Теперь девочка выросла — ей недавно исполнилось восемнадцать. При том, что Лиза, в общем-то, росла в любви, отцовской, - она была брошенным ребёнком. У неё был хороший контакт с детьми младше неё и с животными, а вот со сверстниками она уживалась с трудом. В школе у неё почти не было подруг. После школы девочка мечтала поступить в какой-нибудь художественный институт, или колледж, но в петербургской «Мухинке» не смогла сдать экзамен по рисунку и теперь, как и её средний брат, сидела дома. А чтобы не быть обузой родителям — устроилась смотрительницей в местный краеведческий музей. Иногда ей даже доверяли водить по нему экскурсии. Мать, глядя на это, только украдкой вздыхала - «ещё одна не от мира сего» в семье. Но, в отличие от братьев, Лиза хлопот и беспокойства своей матери не доставляла.
Мальтова, владелица единственного в городке ночного клуба, с которой Алевтина иногда общалась, как-то посоветовала той не заморачиваться по поводу дочери, а как только подвернётся возможность — выдать ту замуж и дело с концом. И вот сейчас кандидатура на роль зятя у Алевтины, кажется, появилась. В дом зачастил новый приятель Вадима, а по совместительству правая рука Клавдина, некто Григорий Лаврин, который сразу же положил глаз на Лизу. Алевтине Лаврин понравился, а вот Аристарх счёл его неподходящим знакомством и для сына, и тем более, для дочери. Но вслух ничего не сказал, ибо перечить жене не смел — нрав у Алевтины был крутой. Лизу же от Лаврина буквально тошнило.
И вот в Город вернулся Игорь Гордеев.
* * *
Игорь открыл дверь и вошёл. Кабинет был просторный, светлый и какой-то пустой. Отец не любил лишних вещей. Два стола, составленные в виде буквы «Т» - длинный, с двумя рядами стульев с обеих сторон и более короткий, но широкий, массивный, оставшийся с советских времён, стол отца, стоявший перпендикулярно длинному. Полка с книгами в углу. Игоря удивило, что там стояло почти полное собрание сочинений Ленина, хотя, он готов побиться об заклад, что отец ни разу даже не открывал эти тома. Просто не разрешил выбрасывать после того, как завод перешёл в частные руки. Стены по-прежнему были отделаны светлыми деревянными панелями, оставшимися с советских времён. Портрет Президента на стене. Стол был пуст. На нём стояло только старое пресс-папье и письменный прибор каслинского литья — две гончие, подкрадывающиеся к перепёлке. Перепёлка — Игорь это знал, - была крышкой чернильницы, хотя чернил в неё никогда не наливали. А в детстве, если оказывался в кабинете отца, Игорь любил ловить мух и сажать их в эту чернильницу. Со временем чернильница стала настоящей братской могилой. Зачем он это делал — Игорь сказать не мог. Просто, как во всех детях, жила в нём тогда какая-то безотчётная, иррациональная детская жестокость.
Игорь сел за стол, подёргал ручки ящиков, они оказались незапертые, но внутри ничего интересного не нашлось, достал из сумки ноутбук отца и включил его.
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, дверь открылась и в кабинет вошла Анна Клавдина. Это была внешне совершеннейшая Ассоль, одетая по недоразумению в строгий деловой костюм, сидевший на ней безукоризненно. Но это круглое личико с чуть вздёрнутым носиком, эти огромные голубые глаза, эти трогательные веснушки, как в тринадцать лет, когда они виделись в последний раз перед отъездом Игоря в Англию...
Анна сказала, что последний, кто видел его отца живым, был Клавдин. И что этот Лаврин ей не нравится - «скользкий тип», но её отец сделал этого типчика своей правой рукой и теперь Лаврин буквально не вылезает с Завода, то бродит по цехам, то по заводоуправлению, частенько его видят то в курилках, то в столовой, где он обязательно подсядет к какой-нибудь компании и что-то там им говорит. А ближе подойдёшь — замолкает и скоро уходит к другой компании.
Анна работала на Заводе главным бухгалтером и стала вводить Игоря в курс дела. Она же сообщила ему, что собрание акционеров назначено на сегодня. Игорь удивился было, такой поспешности, Анна заметила, что таково было желание Клавдина — партнёра Гордеева-старшего и совладельца Завода, а заодно — и отца Анны...
Акционеров оказалось немного — всего человек десять, включая Клавдина с семьёй и Игоря с матерью. Ещё были какой-то хмурый тип из Москвы с кавказской наружностью, и, как ни странно — Лаврин и владелица ночного заведения Мальтова, которую, оказывается, звали Марианна, а отчества Игорь не запомнил, да и не расслышал — не то Викторовна, не то Владимировна.
Обстановка на собрании стала накаляться, едва пришедший вместе с Клавдиным нотариус вскрыла конверт с завещанием. По завещанию Гордеева-старшего его пакет акций делился между Игорем и матерью, что было предсказуемо, но Игорь не мог понять, почему вдруг так занервничал Клавдин. Да и приезжий кавказец-москвич вдруг заволновался. Да ещё Лаврин этот... Игорь так и не смог взять в толк, каким образом этот пришлый типчик смог пролезть в акционеры? И когда он появился? Но Лаврин явно пользовался расположением Клавдина и, не смотря на то, что его доля была меньше, вёл себя весьма самоуверенно. Игорь подумал, что в последний раз он был дома года три назад, да и то недолго, проездом, считай, а за это время многое переменилось.
Вечером Игорь пригласил её «где-нибудь посидеть», чтобы снять напряжение трудного дня. Но приличных мест в Городе не было, а идти в клуб Мальтовой Анна не хотела — не нравилось ей это место и то, что про него говорят в Городе. А молва шла в основном по поводу «всенощных бдений», когда в Город наезжали крутые дяди на крутых тачках.
- Явно покрывает её кто-то. - говорила Анна.
И они просто отправились гулять по Городу. Ходили, вспоминали. Анна призналась Игорю, что когда-то была влюблена в него и даже писала ему письма, но отправить так и не решилась.
- А сейчас? - спросил Игорь.
- Не знаю. - честно ответила она, - Но я очень рада, что ты приехал. Надолго?
- Думаю, что навсегда. Надоела мне эта заграница.
Они медленно шли вдоль берега реки. Когда-то детьми и подростками, они часто гуляли здесь. Это был излюбленный маршрут их прогулок и покатушек на велосипедах — от старого парка Гордеевых вдоль реки до бывшего монастыря и обратно мимо парка к Собору.
- Надо же — до сих пор тут висит! - изумился Игорь, подходя к раскидистой старой иве на берегу. На одной из толстых, росших почти горизонтально, ветвей висела тарзанка, - Я, помнится, так и не решился ни разу с неё прыгнуть.
- А сейчас — слабо? - подзадорила его Анна.
И, прежде, чем Игорь успел что-то ответить, ухватилась за верёвку и, сильно оттолкнувшись от земли, полетела. Только сейчас Игорь заметил, что верёвка перетёрлась и может не выдержать её веса. Особо не раздумывая, он почти кубарем скатился с обрыва и успел как раз вовремя, чтобы подхватить девушку — верёвка-таки лопнула. Оба рухнули в воду.
Костюм! - запоздало подумала Анна.
Лицо Игоря было так близко. Мокрое, с капельками воды на щеках и на лбу. В американском кино продолжением сцены стал бы глубокий страстный поцелуй героев, но это только в американских фильмах. Анна со смехом плеснула ему в лицо водой, а тот в ответ, окунул её в реку с головой. После этого они, смеясь, полезли на берег.
- Как водичка? - спросил Игорь, - Не правда ли, бодрит?
До усадьбы Гордеевых добежали почти бегом под снова начавшимся дождём и пролезли в знакомую дырку в заборе, которую никто так и не заделал.
Они сидели на ковре перед камином в гостиной. Мокрые вещи были отданы прислуге для чистки и сушки, а Валентина одолжила Анне на время одно из своих платьев.
- Я так и не понял, что за тип этот Лаврин? - говорил Игорь, в очередной раз вспоминая перипетии утреннего собрания, - В прошлый мой приезд его не было.
- А когда ты приезжал в последний раз? - спросила Анна.
- Года три назад. Ну да. Три года. Как раз после украинских событий. Тогда, сразу после возвращения Крыма, ввели санкции, а я работал у английских партнёров отца. Приезжал утрясать вопрос, заодно искать пути, как эти санкции обойти.
- А Лаврин появился чуть меньше года назад. Отец его откуда-то перетащил. - ответила Анна, - Знаешь, кого он мне иногда напоминает? Молчалина из «Горя от ума».
- Молчалины блаженствуют на свете... - процитировал Игорь.
- Теперь он практически правая рука отца. - продолжала Анна, - На заводе ведёт себя как хозяин. Ну, или почти как хозяин. Хотя в процесс вникать не спешит. Или не хочет. Знаешь, мне он тоже не нравится, но отец почему-то держит его у себя. И ещё...
- Что?
- На заводе его тоже не любят. Говорят, но это только слухи, что он связан с бандитами. Но он усиленно лазает по Заводу, по цехам. Но его не интересует производство, повторю. У него явно какой-то другой интерес.
На следующий день Игорь опять поехал на Завод. Он твёрдо решил заняться отцовским делом. К тому же он совсем не лукавил, когда сказал, что ему надоела Англия. Он так и не стал там своим. Да и старушка Европа при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не тем «пряничным домиком», каким она представлялась из разорённой лихими девяностыми России.
Игорь ходил по цехам, вникал в тонкости технологического процесса, знакомился с рабочими и инженерами, выслушивал жалобы и пожелания. Домой возвращался часто уже ночью, с машины пересел на велосипед — так было удобнее.