Часть вторая:
http://proza.ru/2024/03/03/1226
Баба Зина вдруг задумалась:
- Откуда же у него в доме эта отрава оказалась?
- Кто ж знает, где он эту бутылку взял? Продают сейчас всякую гадость. Полиция спрашивает, где купил. А откуда Оле знать, если они с Лизонькой здесь уже были, когда он там помер.
Баба Зина вздохнула:
- Ладно, сильно жалеть некого. С ним жить - только себя мучать! Кто, что заслужил, тот, то и получил!
Правда, о покойных плохо не говорят!
Утром я отправилась на работу в усадьбу.
Тётя Валя уже ждала меня и сразу усадила за стол. Еда - то хозяйская, ей не жалко! Самих хозяев дома не было. А я хоть заморских деликатесов попробую.
Поболтали мы, а потом я за уборку взялась. Но у меня не получалось всё так быстро, как у Жанны. Провозилась долго, только-только успела закончить к приезду хозяев. На шум мотора тётя Валя выглянула в окно:
- Явились! Помоги в столовой на стол накрыть, а то Мария Сергеевна осерчает, если запоздаю. Обед-то у них всегда в полдень, а сегодня проездили где-то – уже два часа дня!
В столовую вошла, что –то недовольно бурча, сама Мария Сергеевна, непрезентабельная тётка с ярко-малиновыми волосами, в зелёном платье в пол, все пальцы в золотых кольцах, в ушах серьги с янтарём до плеч, шею обвивала крупная витая золотая цепь. Янтарный кулон с небольшой булыжник, опущен в глубокий вырез между массивных грудей, каждая из которых примерно с мою голову.
Неужели, она так поехала в свет с самого раннего утра вся в украшениях и пёстрая, как новогодняя ёлка?
Впрочем, где ещё здесь в деревне, показывать такое великолепие? Ни тебе балов, ни светских раутов, а украшения зря что ли куплены? Просто так лежать в шкатулке будут?
За ней легко впорхнула Лизонька, следом с топотом ворвалась Мила. Замыкал процессию Павел Петрович - тощий мужик, главным украшением которого был большой хрящеватый нос, придающий его лицу унылое выражение.
Они шумно рассаживались за столом, когда неслышной лёгкой поступью в столовую вошла Ольга Андреевна, напоминая светскую даму прошлых времён, необыкновенно романтичная в своей печали. Глаза Павла Петровича тут же вспыхнули и засинели, а руки нервно затеребили льняную салфетку. Ясно, что Мария Сергеевна выглядела, как курица облезлая рядом с райской птичкой – Оленькой. Даром, что они одноклассницы и подружки!
Правда, видимо, уже бывшие подружки! Хозяйка уже поняла, что на фоне хорошенькой, а теперь ещё и свободной, Ольги, она сильно проигрывает в глазах мужа. Но ведь сама своими руками сотворила эту ситуацию: всё время настаивала, чтобы Ольга с дочкой жили в их доме. А теперь вынуждена наблюдать, как глаза её законного мужа вспыхивают при виде гувернантки.
Обед проходил в гнетущем молчании, только, когда перед десертом я разносила мороженое, Павел Петрович, торжественно произнёс:
- Завтра мы все поедем в цирк. Будем смотреть новую программу с львами и тиграми. И клоуны, конечно, будут!
Девочки захлопали в ладошки, бурно радуясь, Ольга чуть заметно улыбнулась, а лицо хозяйки потемнело. Девочки с гувернанткой вышли, и Мария Сергеевна, чуть выждав и не обращая внимания на моё присутствие, гневно набросилась на мужа:
- Зачем ты этих нищих везде таскаешь с собой? Деньги лишние, что ли?
Муж удивлённо посмотрел на неё:
- Тебе, что пару тысяч жалко?
Она, закусив губу, прикрыла глаза:
- Просто надоело цыганским табором ходить!
Он резко встал:
- Знаешь, Маша, мне надоели твои капризы! То тебе обязательно нужно, чтобы Оля с дочкой здесь жила, то ты против общей поездки и обзываешь свою подругу нищенкой. Хочу, как лучше, а получается… С тобой последнее время ничего не получается.
Он смял льняную салфетку и резко бросил комок на стол:
- Ты вечно чем-то недовольна. И мне настроение портишь!
Я быстро шмыгнула в дверь, чтоб самой не попасть под горячую руку, и чуть не сбила с ног Лизу, прижавшуюся к стенке. Та опять подняла пальчик ко рту, призывая молчать? Опять в прятки играет с Милой или подслушивает, что старшие говорят?
Господи, с богатенькими повелась, уже ребёнка подозреваю во взрослых грехах! Скорее отсюда домой! И два дня отдыхать от них буду.
Но не тут-то было! Меня у самых ворот догнала тётя Валя, доверительно и тихо попросив следующие три дня выйти на работу, чтобы заменив её, накормить завтраком хозяев - оплата дополнительная гарантирована. Меню она мне сунула в руки.
Посмотрела - ничего сложного!
- А обед?
- Обед я сама приготовлю.
Я пожала плечами:
- За ваши деньги – любой каприз.
Следующим утром пришлось вставать раным-рано и брести по росе в усадьбу. Там сонное царство, только ночной сторож Леонтий бдит – охраняет.
Зато завтрак был готов вовремя, накормила, посуду помыла, остатки еды курочкам в курятник понесла чтобы не пропадали. Вдруг слышу в беседке за стеной из шпалерных роз голос Лизоньки, жалобный такой:
- Давай мы с ними не поедем, лучше к бабушке сходим.
Ольге, видимо, самой хотелось съездить в город:
- Доченька, там же цирк, клоуны!
Голос Лизы дрогнул:
- Она нас нищими назвала!
Мать замолчала. Даже не стала уточнять, кто назвал. Потом тихо выдохнула:
- Конечно, пойдём к бабушке. Прямо сейчас.
Мария Сергеевна громко, на весь дом, возмущалась поведением Ольги, которой платят большие деньги, а она неблагодарная, ничего не сказав своим хозяевам, уходит из дома! Рассорила её, свою хозяйку с мужем, и поездка у них не состоялась.
Хозяйка бушевала весь день, то и дело срываясь на ком-нибудь, по поводу и без повода. Я даже начала жалеть, что согласилась остаться ночевать в господском доме.
Вечером при появлении Ольги с дочкой, она повторила свой монолог, только добавила, что если гувернантка желает отлучиться из дома, то должна отпроситься у хозяев. Ольга Андреевна, гордо подняв голову и побледнев, молча перенесла выволочку. А у Лизоньки, которая стояла позади матери, дрожали губёнки, а в глазах стояли слёзы. Марья гордо повернулась и ушла в свою спальню.
На следующее утро все пришли на завтрак, кроме неё. Облегчённо вздохнув, участники завтрака, весело и с удовольствием съели всё до крошки, разумеется, кроме порции для хозяйки, сказали мне «спасибо» и разошлись.
Явилась тётя Валя, вовсю у нас шла подготовка к обеду, когда выяснилось, что оказывается брынза кончилась, и нужно придумать замену одного блюда на другое. Тут уж без хозяйки никак нельзя! Тётя Валя пошла её спрашивать – советоваться.
И вдруг дикий крик! Я бегом понеслась на помощь! Навстречу белая и дрожащая тётя Валя. Орёт на всю усадьбу:
- Хозяйка померла!
И сама почти при смерти. Я тоже в спальню заглянула: лежит Мария Сергеевна бледная и спокойная! Никогда эта вредная тётка не была такой тихой при жизни! Ладно, о мёртвых либо хорошо, либо ничего!
Лицо серое, нос заострился. Что же с ней могло случится? Вчера была живее всех живых, орала на весь дом.
Вызвали доктора, чтобы спасал умирающих от ужаса. Спас всех, кроме хозяйки. Её увезли в морг.
А потом явился следователь. И в первую очередь под раздачу попали мы – кухонная челядь. Кутерьма длилась несколько дней, потому что Мария Сергеевна, по результатам анализов, была отравлена мышьяком. Или сама отравилась?
Ага, сейчас! Сама! Да всю деревню бы отравила, а себя любимую – никогда! И это не только моё мнение!
Тем временем хозяйку свезли на кладбище, долго и много говорили, в итоге закопали, и все напились на поминальном обеде.
Плакала по ней только Мила. А Лиза утешала её и тихо говорила:
- Я хочу, чтоб твой папа женился на моей маме, а мы были бы, как сёстры!
Мила тогда снова горько плакала и обнимала Лизу.
Жили они по-прежнему все вместе в доме: Павел Петрович с Милой, и Лиза с мамой. Но Ольга только в качестве гувернантки. Болтали про них с хозяином разное, но я плохого ничего сказать не могу.
Тут ещё Петруха с глубокого перепоя попадает в больницу. Так выясняется, что и у него отравление мышьяком. А подобрали его рядом с домом соседки бабы Лены Самойловой, матерью Ольги.
Пошли пересуды и шепотки по деревне, что это она в самогон подсыпает гадость для крепости, чтоб пьяниц сильней разбирало. Тем более, что Петруха в бреду её и в этом обвинял, и в смерти зятя. И не только её, но и Ольгу с Лизой
Бабе Лене не нравилось, что про их семью столько гадостей говорят.
Она опять в усадьбу прибежала - Ольгу вразумить и в город домой отправить. Но та с Павлом Петровичем куда-то уехала. Это ещё больше разозлило бабу Лену!
Мы с тётей Валей, как могли её успокаивали: чаем поили, пирожными угощали, говорили, что не верим ни в какие сплетни. А что: раз полиция доказать не может, значит – сплетни. Когда у девочек занятия с репетитором закончились, их тоже чаем напоили, и баба Лена с внучкой в Лизину комнату пошла. Мила с нами осталась.
Минут через пятнадцать девочка прибегает, наливает стакан воды и говорит, что бабушка хочет таблетку запить. А ещё через пять минут влетает со слезами, причитая:
- Бабушка, моя бабушка! Ей плохо!
Мы с тётей Валей туда за ней, а баба Лена уже не дышит. Снова врача вызываем. А в глубине души страх – кто же следующий?
Труп увезли, нас опросили, предупредили, что уезжать нельзя.
А мне ведь скоро домой в город ехать! Мама ждёт. Узнает, что здесь криминальная зона, то меня больше к бабе Зине не пустит.
К вечеру выяснили, что Елена Самойлова умерла от сердечного приступа.
А дело о гибели Марии Сергеевны, отравившейся мышьяком, в полиции оставалось открытым и безнадёжным.
Даже Михайловича, как ветерана «сыскного» дела, привлекли, но как было оно «висяком», так и продолжало им быть.
Михайлович потом рассказал мне, что до этих событий Петруха, очнувшись в больнице, твердил ему и врачу только об отравителях:
- Я знаю, это они! Самойловы! Девчонка ихая тама крутилась, понимаш ты, услыхала, что я про её мать-отравительницу говорю и бабке рассказала! А та, шельма, в самогон что-то мне подсыпала. И где смерть, так там они!
И ведь правда, как до бабы Лены – покойницы такие разговоры дошли, изменилась тогда она: нервная стала, злая. В гости к бабе Зине перестала ходить и к себе подруг не приглашала. С дочкой Ольгой прямо в усадьбе поругалась. Да и кому приятно если тебя в убийстве подозревают?
Михайлович рассказал мне вечером, что выстроил всю логическую цепочку и доложил следователю:
- Первое: Вовка из деревни в город приехал - были рядом - мать Ольга и девочка Лиза.
Отравился мышьяком. С собой могли привезти уже отравленный самогон от бабы Лены.
Рядом были бабка, мать, девчонка.
Второе: Марья в усадьбе отравилась тоже мышьяком! Учти – самогон не пила.
Мать Ольга и девчонка Лиза - рядом
Третье: Петруха отравился, но в больнице оклемался – мало отравы получил. Ему бабка самогон продавала, в доме у бабки тут же девчонка крутилась.
Бабка Самойлова потом в усадьбе умирает - рядом опять девчонка. Правда, смерть наступила от сердечного приступа.
И посмотри – везде фигурирует девчонка. Уже и на ребёнка подозрение падает.
Так вот мне следователь возразил:
- Что ты придумываешь? Это же семилетняя девочка.
Михайлович пожал плечами:
- А я и сам думаю: фигурантки: это мать или бабка.
Мать, наверное. Ей всё выгодно. Или они в сговоре?
Может, только бабкиными руками сделано было? А потом совесть старую заела, вот сердце и не выдержало.
Я внимательно слушаю рассуждения Михайловича и тоже начинаю раскладывать факты по полочкам. Правда, никаких выводов сделать не могу.
Хотя, как отметила моя бабушка Зина, наливая нам чай:
- Юлька, положительное в этом деле только одно - Михайлович вдруг совсем перестал пить – боится отравления.
Сегодня я последний раз я пришла на свою работу, завтра нужно ехать домой. А в усадьбе опять печаль - заболела Лиза, лежит весь день, плачет тихонько и есть отказывается. Тётя Валя посетовала за обедом:
- Врач сказал, что у неё со здоровьем всё в порядке. Да что же это за напасть такая? Несчастья так и продолжают сыпаться! А всё с Вовки началось. Ну ладно, он в городе помер. Водкой отравился. Да и не жалко его вовсе. Бестолковый человек был.
Потом Мария Сергеевна с ни с того, ни с сего отдала богу душу. Кто же мог её мышьяком отравить? Наверное, дрянью какой-то заморской отравилась, куда при производстве мышьяк попал. Затем баба Лена враз преставилась.
Она понизила голос:
- Написали, что сердечный приступ, а я думаю - все мышьяком отравились из магазинных продуктов. Неужели, теперь всё, что с прилавков продаётся, есть нельзя?
Теперь вот Лизонька пластиком лежит, бледненькая вся. А Ольга убивается – враз потерять мужа, мать, да ещё и дочка слабенькая совсем.
Жалко, аж сердце заходится - ребёнок же! Безгрешная душа. Из таких ангелы получаются! Конечно, если Господь на небеса крошку заберёт. Все дети - личинки ангелов!
Я поднялась из-за стола:
- Спасибо, тётя Валя! Завтра я утром уезжаю, надо проститься со всеми и отдать Ольге увеличенные фотографии бабы Лены, которые принёс фотограф по её заказу.
Лиза в комнате лежала одна, отвернувшись к стенке и плакала. Я окликнула её.
Когда увидела в моих руках фото её бабушки Лены, она зарыдала ещё громче. Выхватила и начала целовать. Заревела навзрыд:
- Прости, бабуля! Я пошутила, чтобы только испугать тебя. Не знала, что ты умрёшь насовсем! Запуталась я - просто хотела жить также хорошо, как Мила!
Я пристала к ней:
- Ну-ка, рассказывай!
Она, всхлипывая сквозь слёзы, почти зашептала:
- Я всегда хотела быть богатой, как Мила, а папа мой был нищий. И, как бабушка говорила, лентяй. Значит, мы всегда были бы бедными.
Мне маму жалко, когда она плакала, что этого пьяницу больше терпеть не может! Говорила, чтоб он сдох!
А почему она должна с ним мучиться? Хорошо б было, если бы он куда-нибудь делся! Ведь, мама может ещё раз выйти замуж за другого хорошего человека! Лучше богатого.
Но папе с нами жить очень нравилось. Он никуда уходить не собирался, хоть маму материл, два раза побил. Она всё время плакала и тоже на него ругалась.
Значит, маму нужно освободить. И я вспомнила, как бабушка однажды, разозлившись на него и утешая маму, сказала:
- Давно бы мышьяка подсыпала гаду, но отвечать придётся, как за нормального человека.
Я видела, где она отраву хранит и как с кашей мешала, которую крысы любят. А что папка любит? Только водку!
Перед отъездом всё утро папка опять ругался и скандалил, маму ударил. Тогда я потихоньку взяла у бабушки из шкафа пузырёк с крысиной отравой и в рюкзак себе сунула. Думала, если опять у мамы деньги отберёт и водку принесёт, то насыплю в неё отравы.
Мне его уже не жалко было. Когда мы в город поехали, мне так стыдно за него было и нас с мамой жалко.
Мы приехали в нашу квартиру, он маму отлупил и сразу за своей водкой побежал. Мама ушла к тёте Марте. Она всегда ей жалуется. Пришёл папка, налил в стакан водки и пил на кухне, потом с мамой в спальне ругались. Я потихоньку в бутылку с остатком водки немного порошка, взятого у бабушки, высыпала. Потом мама меня за руку схватила и потащила на вокзал. Мы уехали вечером к бабушке в деревню.
Когда нам позвонили, что он умер, мне его сначала жалко стало, но подумала, что мама свободная теперь и никто её не обидит. А она - то сильно плакала.
Я ей говорю:
- Зачем плакать, надо лучше другого мужа искать! Чтоб был богатый, добрый, как папа Милы.
Вот бы такого отца иметь! Отец Милы хорошо к нам относится, помог папку похоронить, берёт везде вместе с дочерью. Он богатый и добрый к нам. Как бы хорошо было бы, если б он на маме женился, а подруга Мила стала бы мне сестрой.
Моя мама красивая, училась с ним в школе, обязательно должна ему понравиться. Он сам маме говорил, что Мила становится со мной лучше и начинает болтать на английском.
А тётю Машу не жалко! Не любила она нас с мамой, дяде Паше говорила:
- Зачем ты этих нищих таскаешь с собой?
Я слушала Лизу не веря своим ушам. Потом ахнула:
- Ты и ей подсыпала отраву?
Девочка заплакала сильнее. Я схватила её за руку:
- Говори, не молчи!
Лиза, давясь слезами, прошептала:
- Она вечером перед сном противным лекарством лечилась: дёготь вонючий запивала из синего бокала, который всегда в спальне стоял.
Я в ужасе застыла, не зная, что же мне сказать.
Девочка всхлипнула:
- Только её уже нет, а дядя Паша пока на маме не женится почему-то.
- А с бабушкой что случилось? Тоже ты?
- Нет, нет!
И заговорила быстро - быстро:
- Я порошок в бокал тёте Маше насыпала, пузырёк в свою рюкзак обратно сунула, а в нём на донышке чуть - чуть осталось. Пошла к бабушке, чтобы там на место поставить. Бабушка ведь яд потеряла, крыс травить нечем. При мне ходила искала и ворчала:
- Куда засунула, сама не знаю.
Девочка рукой вытерла слёзы и откинулась на подушку:
- Пришла, а там на улице, около ворот бабушкиных, дядя Петруха пьяный привалился спиной к стенке сарая и сам с собой.
- Вот скажите, понимаш ты, кому Вовкина и Марьина смерть выгодна?
И на меня уставился, страшно так зашипел:
- Только твоей матери, девчонка! Ольге, только Ольге! Вот ведь, так сука убивалась, вроде сильно, понимаш ты, Вовку любила, тут же за хозяина Пашку ухватилась.
Лиза жалобно глянула на меня сквозь слёзы:
- Я сразу за маму испугалась, вдруг его слова кто-нибудь услышит. Ждала, пока он не уснёт, а потом тихонько остатки порошка в его стакан с самогоном высыпала, но там совсем мало оказалось. Стекляшку пустую в мусорку бросила.
Я без сил присела на кровать:
- А как бабушка умерла?
Опять худенькие плечики затряслись от рыданий:
- Баба Лена у себя найти порошок не смогла, и тоже, наверное, услышала слова пьяного дяди Петрухи, что это выгодно моей маме. Или люди ей сказали, что я с ним разговаривала.
Бабушка, тогда первый раз в усадьбу пришла, на маму наехала. Хотела, чтобы мы с мамой отсюда убрались поскорее. Они тихо ругались, а мама сказала ей, что она уже старая и с ума сошла. Баба Лена заплакала и пошла домой.
А когда дядя Петруха в больнице очнулся, он врачу про меня сказал:
- Девчонка там крутилась, про мать услышала и бабке рассказала, а та в самогон что-то мне подсыпала.
К бабе Лене тогда милиционер пришёл. Сказал, что это она виновата - в самогон гадость подсыпает, ведь не малолетняя внучка это сделала. Тогда бабушка Лена сразу поняла, что это всё я сделала, испугалась за себя, за меня и за маму. И сюда опять бегом.
Мама с дядей Пашей в город уехала. Баба Лена ругалась на меня страшно, грозила мне, что маме скажет, а меня в тюрьму посадят. Я тихо сидела и молчала. Бабушка заплакала, воды попросила. Я принесла бокал. Она достала свою таблетку, запила, отдышалась. И уже спокойно сказала:
- Наверное, я старая стала. С ума сошла, такое про ребёнка говорить!
Прилегла на диван:
- Меня-то ты не отравишь?
Я засмеялась и пошутила:
- Тебе подсыпала тоже, чтоб ты маме не сказала! И ты его уже выпила.
Баба Лена задохнулась, посинела, страшно хрипеть стала. Я испугалась и позвала тётю Валю. Потом мне сказали, что бабушка умерла от сердечного приступа.
Юля, теперь мне страшно! Я такая плохая! Но ты никому не говори про меня, а то меня у мамы заберут и в тюрьму посадят. Я сильно боюсь! А бабушку мне очень жалко! Она ни в чём не виновата.
На исхудавшем и бледном, почти голубоватом личике, в огромных глазах такая недетская тоска!
Я обняла тоненькую фигурку, прижала к себе, кое как успокоила, и девочка уснула. Но даже во сне Лиза вздрагивала и всхлипывала.
И что теперь мне делать? Михайловичу рассказать? Похвалить его и сказать, какой же он молодец – все эпизоды правильно определил!?
А Лиза - то какова? Вот надо же – ребёнок, личинка ангела. Не получится теперь из неё ангел. Какой уж тут ангел?
Или не говорить никому? Скажу, а с девочкой-то, что будет? Умерших уже не воскресишь! А Лиза и так поняла ужас своих поступков.
Мир теперь так устроен – все рвутся к деньгам. И в обществе открыто поощряется внезапное обогащение, и никто не стесняется афишировать степень своей состоятельности, хотя ясно, что заработать такие деньги просто невозможно. Можно только украсть или отобрать у других.
Взрослые и те ломаются, когда тянутся к богатству, обманывают, воруют, убивают. И большинство, к сожалению, остаются безнаказанными.
Лиза, конечно, сотворила страшные поступки. Но по глупости, по-детски практически не понимая ужаса своих деяний. А ведь хотела того же – богатства любыми путями. И что теперь её ждёт? Сломанная судьба и клеймо на всю жизнь?
До вечера я маялась: рассказать Михайловичу или молчать. Но, когда вошла в калитку дома бабы Зины, мне навстречу выскочил сам Михайлович в сопровождении нашего участкового. Я попыталась его приостановить, чтобы рассказать о выяснившихся обстоятельствах дела, но он на бегу буркнул:
- Потом, Юлька, потом! Сейчас некогда! У Корякиных в драке Петьку ножом пырнули, в больницу увезли. Ромку Селевёрстова задержали, пьянее вина. Но там не один он был. Поедем разбираться.
- Я по отравлениям хотела с вами поговорить, но вижу у вас нет времени. Ладно, вечером, когда вернётесь. Только завтра утром я уезжаю, - несмело пролепетала я, не желая открывать Лизину тайну при участковом, которого в селе за глаза все звали просто Ванькой - лентяем, за его любовь к спиртному и нелюбовь к работе.
Участковый повернул ко мне, круглое, как арбуз, разрумянившееся лицо, которое поведало окружающим, что он уже «поддал», и его меньше всего волнуют дела окружающего мира – на душе у него было хорошо и спокойно. Он бодро отрапортовал:
- Юлия, не переживай. Закрыли мы дело! Всё и так понятно. Бабка всех отравила - дочкины дела устраивала. А потом совесть замучила её, сердце отказало. Наш сыщик Михайлович нашёл пустой флакон с мышьяком в мешке с мусором на помойке в доме гражданки Елены Самойловой. Следователь уже точку поставил - значит, бабка отравительница! Её яд! И на её помойке найдена пустая склянка.
Он бодро зашагал по улице. Михайлович за ним.
Я, глядя сыскарям вслед, загрустила:
Настоящая правда-то, похоже, никому уже не нужна – дело закрыто.
Бедная баба Лена! Твою память опоганят теперь на вечные времена! Так и будут все числить тебя отравительницей.
Но теперь - то тебе всё равно. Пусть тогда спокойно растёт твоя внучка. Может, получится из неё хороший человек.
Вечером я, не дождавшись Михайловича, с трудом уснула. А рано утром автобус увёз меня в город.
Февраль 2024 года.