Итак, свершилось! 22 февраля 2014 года жители Украины проснулись уже в другой реальности. Накануне, 21 февраля, слабовольный, преданный и покинутый всеми президент Янукович подписал некое «соглашение», которое должно было привести к прекращению кровопролития и формированию «временного правительства». Еще действующий глава государства поспешил выполнить все взятые на себя обязательства. Перепуганный парламент в считанные часы принял все изменения, которых требовали бунтовщики: возврат к конституции 2004 года, амнистия для всех участников событий, отвод сил безопасности из центра Киева, и прочая, и прочая, и прочая... Но улица, почувствовав вкус крови и власти, и не думала выполнять свою часть обязательств! Да и наивно было рассчитывать на что-либо иное. На утро 22 февраля силы правопорядка покинули центр Киева. Толпа праздновала полную победу. Столица пала!
Во многих регионах местные власти капитулировали еще раньше.
Этот день я помню фрагментарно. Обрывки мыслей, разговоров и кадров с телеэкрана смешиваются в калейдоскопический узор. Это был шок. Ступор. Абсолютное непонимание что происходит и как с этим жить дальше. И самое страшное – не было никакой точки опоры, никакой спасительной соломинки, за которую можно было бы ухватиться. Полная растерянность.
Я так подробно описываю это состояние, чтобы было понятно, в каком смятении пребывал обычный среднестатистический житель Юго-Востока Украины в первые дни после переворота. Утверждение о том, что последовавшие за переворотом события Русской весны были заранее срежиссированы и запущены извне, из Москвы – бессовестная ложь и манипуляция фактами. Ни к чему мы не были тогда готовы. Мы были повержены словно громом. Не было даже общественных и политических лидеров, вокруг которых можно было бы объединиться и отстаивать свои права. Не было ни одного (ни одного!) крупного СМИ, которое отражало бы нашу позицию. Буквально сразу же после переворота, уже 22 февраля, даже те немногие телеканалы и газеты, что пытались быть объективными все время протестов – стали транслировать исключительно точку зрения сторонников переворота. Не было никакой парламентской оппозиции. Да и парламент по сути прекратил функционировать как представительский орган. Под давлением уличных радикалов он превратился в орган по приданию подобия легитимности «новой власти».
Виктория бунтовщиков была безоговорочной. «Но тих был наш бивак открытый...». В душах некоторых еще теплилась надежда, что все как-то само собой разрешится. «Ведь было уже что-то подобное десять лет назад. И ничего, пережили! Даст Бог – и сейчас переживем!» – думали многие. И кто знает, как развернулись бы события, будь в стане руководителей переворота хоть несколько настоящих патриотов своей страны. Но таковых там не было. И улица, и ее лидеры желали не «европейского будущего». Они желали крови, мести и войны. Запускался маховик того страшного механизма, который я называю «конвейером ненависти». И все последовавшие за этим события первых дней в стране «победившей революции» только подтверждают это.
Итак, какое же первое решение было протянуто через парламент под давлением «революционной толпы»? Может быть «Землю – крестьянам, фабрики – рабочим?». Ну, или хотя-бы что-то из своей программы о «европейском будущем»? Или может быть горячие сердца «патриотов» ринулись решать насущные вопросы восстановления страны, экономики, народного хозяйства? Нет, увы!
Первым решением, которое националистические лидеры «майдана» провели через парламент была отмена закона «Об основах государственной языковой политики», известного в Украине под названием «закон Колесниченко-Кивалова». Этот закон, принятый в 2012 году, был довольно робкой попыткой власти урегулировать многолетний вопрос статуса русского языка на Украине.
История борьбы жителей русского Юго-Востока за право пользоваться родным языком длилась все годы существования украинского государства. Такой, казалось бы, простой вопрос, как дать право населению говорить на родном языке, много лет был причиной ожесточенных баталий в украинской политической жизни. И основной аргумент противников урегулирования языковых прав русскоязычных жителей был просто потрясающий: если дать русскому языку в южных и восточных регионах статус регионального, то он быстро вытеснит из оборота украинский!
Как бы то ни было, закон, немного смягчающий языковую политику государства, был принят. Это был очень мягкий закон разрешительного характера. Он абсолютно ничего не запрещал и не ограничивал, а лишь закреплял право за местными общинами использовать свой родной язык в региональном делопроизводстве, обучении, рекламе, печати. Это касалось не только русского языка, но и венгерского, румынского, болгарского – в тех регионах, где компактно проживали представители этих народов.
Так вот, первым делом «защитники европейского будущего» решили лишить нас даже этой маленькой «вольности», вполне естественной и нормальной для любого государства.
И этот факт разоблачает другую ложь. Ложь о том, что «революционеры» выступали не против русских, не против жителей Юго-Востока, не против русскоговорящих. А, дескать, «за все хорошее и против всего плохого». Вся эта «революция» с самого начала была пропитана ненавистью к нам, к русским и русскоязычным жителям Юго-Востока. Политические лозунги о «европейском будущем» очень быстро заглушили фанатские кричалки: «Москалей – на ножи!», «Слава нации! Смерть врагам!», и все в таком духе.
И с первого дня своего «правления» бунтовщики показали всей стране, что не намерены считаться ни с кем. Никаких компромиссов, «правительства национального единства» и демократических ценностей!
И, конечно же, дело было не только в языке. Буквально накануне переворота, в ночь с 20 на 21 февраля произошло событие, получившее впоследствии название «Корсуньский погром». На одном из блокпостов, установленных бунтовщиками на трассе недалеко от города Корсунь-Шевченковский, озверевшие майданщики остановили автобусы с мирными людьми, возвращавшимися в Крым с митинга в поддержку власти. Боевики открыли огонь из огнестрельного оружия по гражданским автобусам, забросали их булыжниками и горючей смесью. Над перепуганными пассажирами глумились, били битами, унижали, ставили на колени, обливали бензином и угрожали поджечь.
Это был только один эпизод из множества других издевательств «революционеров» над безоружными оппонентами. К маю 2014 года правозащитный комитет по защите пострадавших от действий активистов «майдана» собрал доказательства более 160 случаев нападения и преследования радикалами-националистами противников переворота.
Вот в такой обстановке оказалось население Украины в конце февраля 2014 года. Одна часть общества получила абсолютную власть и негласное разрешение на абсолютно любые действия. Вторая – оказалась в ситуации, когда защищать и представлять интересы ее было некому. Органы власти и правопорядка были дезорганизованы. Организованное сопротивление «проигравшей» части населения еще не выкристаллизовалось. Был полный вакуум власти и вакуум права.
Мы тщетно обрывали телефоны своего «казачьего начальства», пытаясь хоть как-то прояснить свое теперешнее положение и согласовать дальнейшие действия. И областные и главный атаман ограничивались стандартными фразами:
- Не поддавайтесь на провокации! Ожидайте указаний!
Не в силах сидеть в бездействии, мы с сослуживцами по казачеству собрались у себя в «располаге». Штаб нашей общины находился в небольшом подсобном помещении бывшего детского сада. Само здание детского сада принадлежало иконописной школе храма преподобного Сергия Радонежского. Я не был здесь с того самого момента, как началась моя эпопея с туберкулезом. Тогда это была полуразрушенная «заброшка», из которой мы только успели вывезти гору мусора. Сейчас же от домика на расстоянии веяло жизнью и уютом. В маленьких узких окошках горел свет, а из трубы над покатой шиферной крышей тянулся духмяный дымок.
- Здорово дневали, атаман! – Радостно встретил меня на пороге Сашка.
Мы по обычаю трижды обнялись.
- Ну, проходи! Ты ведь не видел еще, что мы тут отгрохали!
Он толкнул дверь из темного предбанника в комнату. Я вошел и оглянулся. Внутри действительно и следа не осталось от былого запустения. Стены до половины были обиты старыми столешницами от школьных парт (как я потом узнал – полученных в качестве добровольного пожертвования от одного из учебных заведений), а в верхней части окрашены известкой. Вокруг была старенькая, но вполне еще приличная мебель. Шкафы, стол со стульями, холодильник. У внутренней стены стояла моя дачная печка-буржуйка. Внутри уютно потрескивали поленья. Было тепло. Пахло горящими дровами.
- Ну, братцы, вы и молодцы! – Сказал я с искренним восхищением.
Сашка улыбался в усы и уже хлопотал у чайника.
- Ты садись, Док. Рассказывай. Как лечение? Долго тебе еще?
Я присел на стул поближе к буржуйке. Уютная маленькая комнатушка казалась чем-то сказочным после угрюмых стен и переполненных шумных палат тубдиспансера.
- Спасибо, Сань. Лечение нормально, с Божьей помощью. Из больницы скоро выпишут, наверное. А вот таблетки пить буду еще год.
Вскипел чайник. Пока Сашка разливал заварку, я снял гражданскую куртку и одел свою форменную камуфляжку и приосанился. На душе немного оттаяло.
Стали подходить наши ребята. Все были как-то особенно рады сегодня друг друга видеть.
Последним пришел Серега, а с ним – тот самый милиционер Вадим, который был с нами в городской мэрии.
- Парни, кто еще не знаком – знакомьтесь. Это Вадим. Наш будущий соратник! – Представил его Сергей.
Стало шумно. Казаки живо обсуждали друг с другом текущие события и делились своими впечатлениями и эмоциями.
Когда все немного утихли и уселись за стол, я окинул взглядом всех присутствующих и начал:
- Итак, господа казаки. Мы собрались сегодня, чтобы обсудить ту чрезвычайную ситуацию, которая, как вы все знаете, сложилась и в нашем городе, и в государстве в целом...
Я сообщил казакам о своем разговоре с главным и областным атаманами, что совершенно не добавило ясности в ситуацию.
Обсуждение было очень бурным. Предложения, идеи, тревоги и опасения звучали самые разные. Но по итогу я вынес на обсуждение несколько пунктов, которые казались мне наиболее логичными и выполнимыми в текущей обстановке:
1. Считать незаконной власть, пришедшую в результате переворота 22.02.2014. Максимально игнорировать все ее инициативы и распоряжения. Не участвовать ни в каких выборах и голосованиях, объявленных после 22.02.2014 до восстановления конституционного порядка.
2. Организовать сбор гуманитарной помощи и средств на нужды бойцам милиции и спецподразделений, принимавшим участие в противостоянии в Киеве.
3. Всеми законными способами помогать отстаивать права противников переворота. Оказывать им всяческую поддержку и помощь.
4. С 22.02.2014 и до восстановления законной власти и порядка в государстве – носить на униформе и на гражданской одежде бант из георгиевской ленты в качестве отличительного знака сил сопротивления.
5. Продолжать деятельность казачьей общины, прописанную в уставе.
Пункты эти были довольно наивны, а вскоре даже они стали поводом для преследования и поэтому – трудно выполнимыми. Однако, какая-то точка опоры все-же была найдена. Осознание того, что мы не сидим сложа руки, давало некоторое чувство успокоения и крохотную надежду.
История с 4 пунктом примечательна тем, что георгиевская лента действительно станет символом сопротивления власти бунтовщиков в Украине. При этом никто нигде не договаривался использовать этот символ. Видимо, тысячам оскорбленных людей в разных уголках страны в эти дни на ум пришел один и тот же символ воинской доблести и чести.
Мы стали собирать необходимые вещи и лекарства для бойцов из части Вадима, которая должна была вернуться со дня на день из Киева...
Еще не было никаких призывов к вооруженной борьбе. Никаких идей об отделении регионов. Люди только лихорадочно искали способы защитить себя, отстоять свои права, историческую и культурную самобытность, личное достоинство. Вполне естественно, что во многих людях нашла тогда отклик идея федерализации. Казалось, можно таким образом оградить свой край от произвола «революционной демократии», расползающегося по регионам из столицы.