Сёстры-близнецы ворвались в жизнь Стрелова как ураган. Случилось то, что случилось и никуда от этого не деться. Сёстры были невероятно похожи на Татьяну, так много значившую в своё время в жизни Алекса.
Это был очень тяжёлый год в его жизни. Имаратовцы устроили теракт в школе в начале апреля. Были заложники, штурм, гибель людей. Занятия в здании прервались как минимум до сентября. Возможности распределения учеников по другим школам оказались весьма ограниченными и всем желающим стали по-тихому выдавать аттестаты о неполном среднем образовании.
Стрелова определили в школу, находившуюся на противоположном конце городка. В новом классе доминировала молодёжная банда и драка с её главарём стала единственным выходом из ужасающего положения. Алекс измотал Бешеного и полуживого загнал в вонючую лужу, служащую лежбищем свиней. «Залив Свиней», - ухмыльнулся он только что возникшей метафоре. Бешеный олицетворял американский империализм, вторгшийся на Остров Свободы. Ну, а сам Алекс выглядел в собственных глазах если и не Фиделем Кастро, то уж точно Че Геварой.
Он сомкнул веки, расслабился и воспоминания разлились по усталому, требующему отдыха телу.
***
В Старокаменске поздняя весна – лучший сезон года.
Месяц май, утопая в зелени, распрощался с праздниками и, не спеша, перевалил на вторую половину.
Горячие восточные ветры, несущие с собой засуху и гибель всему живому, ещё не прошлись по бескрайним степям, разрезанным на квадраты полей спасительными ленточками лесополос. Это позже в июле столбик термометра во второй половине дня неумолимо поднимается за отметку в сорок градусов.
Воздух везде и всюду пропитывается едкой пылью, от которой спастись можно только в воде. И во всей полноте познаётся значение слов «континентальный климат». Когда с прискорбием осознаёшь, что географическая широта Сочи и Ниццы вовсе не гарантирует мягкой зимы и прохладного, влажного лета.
Но то будет хлеборобский июль. Тот самый, что год кормит. На дворе же стоял май. Отцвели плодовые, даря изголодавшимся по фруктам сорванцам, зелёные, кислые, но такие желанные абрикосы, едва начинающий алеть тутовник, наливающийся сладким нектаром крыжовник. Зацвела акация: город будто погрузился в молочную дымку тумана. От ослепительной белизны акациевой «кашки» просто рябило в глазах.
Стрелов ехал на самые ответственные в своей жизни соревнования. Он точно знал, что они будут последними. На чемпионате Юга России Алекс должен был стать кандидатом в мастера спорта по прыжкам на батуте.
Век акробата короток. Можно в восемнадцать лет начать заниматься профессиональным боксом, в двадцать один стать чемпионом мира и продержаться на ринге до сорока. То же самое даёт штанга, марафонский бег. Стрелов же в свои неполные пятнадцать чувствовал себя в акробатических прыжках почти стариком.
Он полагал, что в совершенствовании координации движений вряд ли удаться добиться большего и жаждал попробовать себя в «мужском деле». В секции легкоатлетического десятиборья ему прочили великое будущее.
Стрелов во всем был максималистом. Если учиться – то всерьёз. Заниматься спортом – до упора, до не мыслимого предела. Работать – так не покладая рук. У него не оставалось ни единой свободной минуты, чтобы «конкретно посидеть с пацанами», выпить стакан хорошей самогонки, что всегда по сносной цене можно приобрести у «бабы Ляны». Выкурить косячок анаши, которой по доброте душевной угостят соседские парни: конопли – то кругом, не меньше, чем амброзии! Да просто поболтать ни о чём, затягиваясь желанным дымом дешевых сигарет.
Алекс торопился жить, вовсе не обращая внимания на своё отличие от сверстников. Он видел реальные цели и пути, ведущие к ним, отчётливо понимая, что упущенное сегодня, завтра уже не наверстать.
Изредка Стрелов появлялся «на лавочке». Не реагируя на незлобные насмешки вроде «ну, что, братан, сколько книг за эту неделю уделал», «когда мастером по батуту станешь», «как там успехи на олимпиаде по химии», он брал в руки гитару и оглашал округу звонким, высоким тенором. Все тут же смолкали.
Он пел о парнишке, который «домой, вернулся в солдатском цинковом гробу». Про старшеклассника, что «гонял по крышам голубей», но влюбился в молодую учительницу. Про юнца, готового взамен дворцов и золота попросить у золотой рыбки лишь одного: «чтоб девчонка эта, побежала бы за мной даже на край света».
Алекс знал наизусть десятки, если не сотни произведений Высоцкого, «Воскресения», «Машины времени». Вольные переводы с английского «Биттлз», «Роллинг Стоунз», «Иглз». И огромное количество дворовых шлягеров, которые стали естественной альтернативой официозной культуре.
С младых ногтей Стрелов вынужден был познать, что сила не только в знании, но, может быть, ещё чаще и в незнании. Всюду он ощущал «давление социума». «Чайнику» ещё могли простить недопонимание того, что Боря Лепень с соседней улицы, «откинувшийся» неделю назад, теперь «делает в городе конкретные движения». Но тот, кто набирался наглости заявить, что слышал о Кодексе царя Хаммурапи, являлся полным «чмошником».
Они шли тесными рядами, как на первомайской демонстрации, «скованные одной цепью, связанные одной целью». А цель эта была ясной и оттого вполне достижимой: взять у «бабы Ляны» банку самогона и под нестройное бренчание гитары «уделать» её тут же, на берегу реки.
Стрелов быстро понял, что равнение рядов может вестись до бесконечности. Сначала под общий рост подрежут ноги, а затем, если иначе никак не получится, и голову. Он осознанно «возложил на себя крест» быть не таким как все. И в подтверждение своей правоты, черпал примеры из мировой истории. Практически все знаменитые люди с детства отличались нестандартностью поведения и мышления.
Девчонки в классе и на улице, даже втайне от себя, восторгались Стреловым. Стройный, красивый, ловкий в движениях, он просто не мог не вызывать симпатии. Но дальше обожания дело не шло.
«Хлопнуть» стакан, смачно выругаться, плюнуть сквозь зубы и забраться под юбку, было для ровесников Алекса делом привычным, обыденным. Скромность и вежливость Стрелова отпугивала многих. Для большинства сверстниц он был человеком совсем другого круга общения.
Однако Алекс вовсе не страдал от этого. Его сутки были расписаны по минутам. А натруженное тело ещё не стремилось крикнуть во весь голос о совсем других, пока ещё неведомых желаниях.
Но в один прекрасный миг Стрелов совершенно другими глазами посмотрел на парящую высоко в воздухе Татьяну. Пружиня о подкидную сетку батута, она вновь взмывала ввысь, и Алекс чувствовал, как синхронно этим прыжкам его охватывает неведомая сладостная дрожь и ни с чем не сравнимое томление. Это стало повторяться на каждой тренировке, и Алекс понял, что он «втюрился», «втюхался», иными словами, к нему пришла любовь.
В том, что такое событие произойдёт непременно, он не сомневался никогда. И поэтому отнёсся ко всему с пониманием. Прислушиваясь к собственным ощущениям, Стрелов, отбросив явные отклонения, вроде истории Ромео и Джульетты, вынужден был прийти к определённым выводам. Практически всем это чувство создавало немалые проблемы!
Герои «Капитанской дочки», «Евгения Онегина», «Грозы» и «Анны Карениной» казалось бы, в далеко не кризисных ситуациях страдали так, что завидовать их судьбе не приходилось. И даже трибун пролетарской революции товарищ Маяковский, больше вещающий о любви к Ленину, партии и социалистическому Отечеству «трижды которое будет», вынужденно констатировал.
Любовь – это с простынь,
От бессонницы рваных,
Срываться,
Ревнуя к Копернику.
Его, а не мужа Анны Ивановны,
Считая своим соперником!
Татьяна была на два года старше Алекса, закончила десятый класс и готовилась на чемпионате Юга России стать мастером спорта. Стрелов решил дождаться, когда вся компания выедет на соревнования и там, улучив момент, один на один поговорить со своей симпатией на эту щекотливую тему. На тренировках он всё смелее и откровеннее восхищался пассией и, как казалось ему, она сочувственно принимала его взгляды. Алекс был уверен, что таким образом уже смог сообщить Танюшке многое.
Соревнования прошли блестяще, разряд подтвердили все. Вечером был организован небольшой банкет с дискотекой. Стрелов, едва объявили медленный танец, тут же ринулся к Татьяне. И она благосклонно согласилась с его предложением.
Алекс молча прижимался к ней всё сильнее и сильнее, ощущая каждый изгиб её упругого грациозного тела. Она подавалась вперёд навстречу ему, будто желая слиться, раствориться в нём. От наслаждения у Алекса кружилась голова, подкашивались ноги. Его любовь отвечала ему взаимностью, они словно парили в небесах. «Наверное, это и есть счастье», - неожиданно подумал Стрелов.
Они даже не заметили, как прервалась музыка «Эй, голубки, - послышался сзади бас тренера, Леонида Петровича, - ритм движений должна задавать музыка!».
Алекс осоловевшим взглядом посмотрел вокруг себя, и глупо улыбнулся. В этот вечер он уже не выпускал руку Танюшки из своей руки.
С каждым танцем он всё больше осознавал, как прекрасна любовь, и пытался понять, в чём же были не правы герои классической литературы. «Неужели и мне, - с содроганием спрашивал он себя, - любовь вслед за радостью принесёт страдания?!»
А затем они с Татьяной, не сговариваясь, выпорхнули из банкетного зала в темноту ночного сквера, где в самом дальнем углу спрятались за могучим стволом старого тополя. Алекс впервые в жизни почувствовал вкус женских губ и с содроганием подумал: «Возможно ли в этом мире ещё большее наслаждение?!» Его сердце вырывалось из груди, горячие руки ласкали упругую, бархатистую кожу, а губы сами беспрерывно шептали: «Люблю!»
Усталые и безмерно счастливые, они вернулись в гостиницу далеко за полночь, когда все уже расходились по комнатам. Наутро от многочасовых поцелуев у Алекса распухли губы, и свело шею. Но разве такие мелочи могли значить хоть что-то?
А потом пошла череда экзаменов. Стрелова ждал выпускной вечер. Танюшка уехала учиться в далёкий Мурманск. Она обещала позвонить, написать письмо. Но почему-то не сделала этого. Затем круговерть жизни отодвинула Татьяну на задний план; чтобы костер горел, в него обязательно надо подкидывать дрова!
Прошло пять лет. Алекс учился в вузе в областном центре, давно стал мужчиной. Прогуливаясь по одному из парков родного городка, он издалека обратил внимание на высокую стройную незнакомку, стоящую на берегу реки. Вечерело. И в лучах заходящего солнца, она казалась возвышенно-прекрасной, словно окружённой ореолом недосягаемости. Женщина созерцала красоту водной глади, полностью предавшись этому занятию.
Что-то неуловимое колыхнулось в памяти. Длинные крепкие ноги, красоту которых подчёркивала обтягивающая бёдра мини-юбка. Сильные, гибкие руки. Пышные каштановые волосы, падающие густыми локонами на загорелые плечи.
Алекс, мягко ступая по заросшей травой тропинке, бесшумно подошёл сзади. Женщина, почувствовав на себе испытывающий взгляд, невольно оглянулась.
- Татьяна! – только и произнёс изумлённый Стрелов.
- Саша!
Она замерла в растерянности, беспомощно разведя руки и наивно, по-детски, улыбаясь.
А затем они долго болтали всякие, ни к чему не обязывающие, глупости и жадно смотрели друг на друга, понимая, что главное должны сказать их тела. Татьяна первая разорвала зыбкий круг условностей.
- Саня, а ты давно был на « Ласточках», на нашем любимом пляже? Как там поживает старая шелковица, что стояла у самой воды? Не подмыло ли берег в том месте?
- Может быть, сходим туда, поныряем с обрыва? - обрадовался Стрелов.
- Конечно! Только я забегу домой, надену купальник.
Серебристое сияние луны, отражаясь в подёрнутой рябью речной воде, делало красоту Танюшки таинственной, чарующей. Она сбросила с себя халатик, несколько раз резко подпрыгнула, встряхнула ногами. А затем, почти без усилий, сделав лишь короткий взмах руками, подбросила тело вверх и, развернувшись в воздухе на триста шестьдесят градусов вокруг горизонтальной оси, снова встала на ноги.
– Отличное сальто, - с восхищением произнёс Стрелов, - ты в прекрасной форме!
- Я теперь занимаюсь только для себя, - пояснила Татьяна, - хожу в спортзал и бассейн по абонементу.
- Тем не менее, результат на лицо, - Алекс вслед за Танюшкой повторил «сальто назад»
- Ну что играем «в заказного»? – подзадорила она. Обрыв берега, на котором они расположились, был наиболее удобным на всю округу участком для ныряний. Достаточная глубина реки и плавное течение делали его излюбленным местом молодёжи.
- Сальто с винтом! - принял правила игры Алекс.
Татьяна разбежалась, мягко оттолкнулась и стала вращаться в воздухе одновременно в двух плоскостях: горизонтальной и вертикальной. Сделав полный оборот вокруг каждой из осей, она почти бесшумно погрузилась в воду.
- Как медную монету кто-то уронил – похвалил Стрелов, - мастерство не знает страха! Заказывай теперь ты.
- Двойное сальто!
Алекс разогнался, подпрыгнул. Сделав в воздухе два полных оборота, то есть вращение на семьсот двадцать градусов, он свечой пошёл вниз.
- Носочки-то, как тянешь, - одобрила Таня, когда Стрелов вылез на берег, - что Леонид Петрович в голову вбил, калёным железом не выжечь! Заказывай.
-Двойное с винтом!
- Ого! – возмутилась она, - ставки растут!
- Слабо? – Удивился Стрелов. - Что ж я подтверждаю!
Взмыв вверх, он прошёл вращение в горизонтальной плоскости на семьсот двадцать градусов, сделал при этом ещё и полный оборот в вертикальной.
- Небо-то, какое звёздное, - мечтательно произнесла Танюшка, едва Алекс перевёл дыхание, - чистое, ясное, будто бриллиантами усыпано. Красотища! А я что-то замёрзла.
Алекс, ещё весь мокрый, в два шага подскочил к ней и, подхватив на руки словно пушинку, тут же закружился, будто в ритме танца.
- Ты помнишь, под какую мелодию танцевали мы в первый раз? - прошептал он, губами потянувшись к губам.
- Да! – дрожащим голосом произнесла Татьяна, прижимаясь к нему всё крепче, и негромко пропела: «Вы не смотрите, Таня, что я учусь в десятом, и что по крышам гоняю голубей. Вы извините, Таня, что нагрубил когда-то, а теперь люблю вас, люблю вас всё сильней».
- Я согрею тебя, Танюша, - дрожа от страсти невообразимого желания, тихо промолвил Алекс, - согрею так, что нам обоим станет жарко.
Они опустились на землю, покрытую шелковистой травой, будто мягким, густым ковром. Небо, река, берег, деревья – в один миг всё это перестало существовать. Лишь безграничная глубина пространства, пронизанная обжигающим пламенем любви. Вновь и вновь бурлящие потоки сладострастия прокатывались по их телам. И страшно было подумать, что этот невообразимый миг безумного наслаждения сможет прерваться.
Незаметно подкрался рассвет. Бледное, словно выцветшее от нестерпимой жары, небо подёрнулось розовым румянцем. Смолкал ночной лай дворовых собак, засновали по городу «ПАЗики», заглатывая в свои прожорливые утробы ещё толком не проснувшихся хлеборобов. «Битва за урожай» была в самом разгаре. Послышались хлёсткие удары пастушьего кнута. То там, то здесь хозяйки выводили из дворов Зорек и Бурёнок.
- Пора, - с тоской произнесла Татьяна, - наше время истекло!
- Мы увидимся вечером? – не сомневаясь в ответе, спросил Стрелов.
- Знаешь, Александр, - Танюшка виновато потупила взгляд, — это невозможно. Сегодня я улетаю домой, в Мурманск. Но звонить и писать мне не надо. Я замужем за очень солидным человеком. Он значительно старше меня. И, по-своему, я его люблю. Но ты, Саша, ты…
Она немного замешкалась, не находя подходящих слов.
- Ты моя юношеская любовь, которую я никогда не забуду. Всё эти пять лет, я думала о тебе, часто вспоминала наш так и не вызревший роман.
То, что случилось этой ночью, обязательно должно было произойти. Не сегодня, так хотя бы через двадцать лет. Я ничуть не жалею об этой близости. Это как глоток счастья. И прошу, прости меня за невольный обман. Я всегда восторгалась тобою Алекс. Ты – личность! И сумеешь добиться в жизни очень многого. Но помешать этому могут два качества, которых у тебя, наверное, всё – таки в избытке: совесть и достоинство. Ровно через год я вновь прилечу навестить родителей. Ты знаешь, где найти меня. Ну, всё пока. Провожать не надо. Пересуды да разговоры нам ни к чему. До встречи, любимый!
Летящей походкой она удалилась в глубину парка. Алекс долго стоял в полной неподвижности, провожая взглядом теряющийся вдали силуэт. Будто что – то острое вонзилось в сердце. В этот миг он понял, что юность кончилась навсегда. А затем случилась история с Халидом и Умалтом Аиоховыми, завершившаяся бегством в армию, события на дискотеке, закончившиеся избиением младшего из братьев Малика, плен у Одноглазого Хиззира. Что ещё может подбросить не отличающаяся особой добротой жизнь оставалось только гадать.
***
Соратники высадились на безлюдном берегу и тронулись к цели неспешно, внимательно изучая окружающую обстановку.
Предки русских, поймал себя на мысли Стрелов, на территории, ныне именуемой Центральной Россией, доминировали, как минимум, уже тысячу лет. Тем не менее, в наименовании городов, рек, озёр и других значимых географических объектов практически везде прослеживаются угро-финские корни.
Славяне редко когда переименовывали возникшие ещё до их появления названия. Селигер, Валдай, Волга, Нерль, Москва, Тверь, Удомля – по-русски эти слова не значат ничего. На языках тех народов, что жили в этих местах до прихода славян, они имеют вполне определённый смысл, аналогичный русским словам Новгород, Кашин, Рыбинск. Впрочем, в мировой истории взаимоотношений народов это обычная практика. Миссисипи, Потомак, Дакота, Юта, Гурон – слова далеко не английские.
Деревни же, которые появились если не тысячу лет назад, то, пожалуй, и не одну сотню, в основном именуются по-русски. Их названия дают массу интереснейших сведений о жизни и мыслях тех, кто населял эти места. Гнилово, Плоховка, Дрочилово, Собакино. В годы «развёрнутого строительства социализма» расположенные в этих деревнях колхозы обзавелись достойными наименованиями, гордясь как именами вождей мирового пролетариата, так и именами создателей первого в мире социалистического государства.
И упоминая о каком-либо сельском жителе, говорили, что он из колхоза имени сорокалетия ВОСР. Но каждому дураку было ясно, что насчёт сорока лет Великой Октябрьской социалистической революции там и конь не валялся. А дрочиловские, они все с прибабахом и ждать от них можно только самое плохое. В позднебрежневские времена все эти сукины и жопины на картах стали липовками, светлыми лучами и прочими не менее пристойными деревеньками. Однако народ принципиально отказывался от новых названий. Реальная жизнь на каждом шагу убеждала, что старые имена несравнимо точнее отображают состояние дел!
В девятнадцатом веке русские стали активно заселять Кавказ. Там, где горцы жили компактно, названия их селений сохранились – Нальчик, Алагир, Гудермес, Хасавюрт. Но в степной зоне не было постоянного коренного населения. И русские обосновывались в этих местах прочно, с надеждой на сытую счастливую жизнь. Названия сёл, которые они основывали, становились контрастом «дурищевым» и «нееловым». Урожайное, Благодатное, Изобильное - такие населённые пункты можно встретить на каждом шагу. Но, похоже, с тревогой подумал Алекс, скоро их тоже переименуют. В аул имени Шамиля Басаева, например! Ведь русских уже вытесняли с Кавказа, а теперь остатки населения гонят и из Ставрополья, из районов, где они совсем недавно составляли не менее 95% жителей.
Соратники незаметно выдвинулись на поселковую улицу. Не привлекая к себе внимания, они тронулись вдоль покосившихся бревенчатых избёнок, мимо терзаемых безденежной трезвостью мужиков, толпящихся мелкими кучками по три, пять человек.
К изумлению Стрелова, улица до сих пор величалась имени Коминтерна. Он едва сдержал смех.
В предперестроечный период, когда генсеки вымирали с периодичностью один вождь в течение одного календарного года, высшим шиком было поинтересоваться: «Как вы считаете, кто старше: Ленин или Коминтерн?» Многие не сомневались, что «коммунистический» – это имя. А вот являлось ли слово «интернационал» фамилией или отчеством, вопрос был несколько иного уровня. Лёгкий цинизм в муссировании темы Коминтерна в те годы весьма ценился. По крайней мере, ничуть не ниже, чем желание выяснить у приглянувшейся симпатичной девушки, где же, чёрт возьми, всё-таки находится улица имени адмирала Колчака. Случайно не между проездом барона Врангеля и тупиком генерала Деникина? Впрочем, уже через несколько лет все эти мелкие вольности потеряли даже малейшую актуальность.