Цепные псы самодержавия. Глава 12

 

                Глава двенадцатая

 В понедельник, утром, Гурьев не спеша шёл на службу. Одет был в цивильный костюм, шляпу котелок. В руке, уже ставшая привычной, трость. Костюм, если сказать честно, ещё немного его раздражал, то под мышками начнёт давить, то одна из штанин врезается в пах,  но в целом было терпимо. Особенно доволен Михаил был туфлями, они уже не казались ему кандалами.
 
Прекрасное ростовское майское утро. Чистый воздух, настоянный на запахах степных трав и городских цветов. Хорошо одетые барышни с милыми лицами. Однако Гурьев не обращал на них особенного внимания: он был «погружен в себя». Это непонятное состояние у него началось ещё вчера, после прочтения дела агентурной разработки «ВЕСЕЛЬЧАКИ» . Михаил никак не мог понять что было не так в этом деле? Что? Что?
 Этот вопрос не давал ему думать о чём-то другом. Сидел, как заноза... «Сейчас ещё раз внимательно перечитаю дело! Может быть я что-то важное упустил или не понял? Хотя я уже наизусть знаю содержание этого дела агентурной разработки. Помню, даже, на каких страницах есть маленькие кляксы. Что там можно найти?»
 
В коридоре управления, всегда тихом и безлюдном, на полу сидел какой-то мужик, от которого сильно разило перегаром. Под левым его глазом на всю круглую щёку расплылся свежий синяк. Руки в наручниках. Рядом с сидящим мужиком стоял верзила городовой с шашкой на боку. У дверей застыл старший унтер-офицер Спиридонов, который сегодня дежурил по управлению.
 
- Доброе утро, Михал Иваныч! - вытянулся перед вошедшим Гурьевым старший унтер-офицер.
 
- Здравия желаю, ваше благородие! - рявкнул городовой.
 
 Гурьев от удивления не мог ответить на приветствия. Стоял и молча смотрел на вонючего мужика, сидящего на полу.
 
- Вы вовремя пришли, Михаил Иванович! - в коридоре появился Кирсанов, - срочно зайдите к ротмистру!
 
- Поручик, здравствуйте! - Апостолов протянул Гурьеву руку. - Полиция сегодня рано утром задержала возле базара мужика, вы его уже, наверняка, в коридоре видели. Этот тип последними словами поносил нашего Государя. Собралась даже толпа и слушала до тех пор, пока не появились двое городовых, которые скрутили его, заковали в наручники, а потом уже доставили к нам в управление. Грабовский уже у себя. Он займется допросом преступника и выяснением его личности. За вами, поручик, допрос двух свидетелей, которых должны доставить к нам с минуты на минуту. Фёдоров будет только после обеда. Допрос свидетелей - это совсем не сложная процедура. И разумеется организация опознания преступника. Это вы сделаете вместе с Грабовским. Кирсанов будет координировать. Вам, поручик, надо набираться опыта!
 
- Слушаюсь, господин ротмистр! - ответил Гурьев и подумал: » Почему Апостолов ко всем, даже к унтер-офицерам, обращается по имени и отчеству или по фамилии, а ко мне только «поручик» и никак иначе? Наверное такое обращение нужно заслужить?»
 
Свидетелей привёл другой городовой. Было их двое: старая бабка лет шестидесяти и мужик среднего возраста.

 - Вы проходите ко мне! - сказал Гурьев женщине, а вы - посидите здесь  в коридоре, - обратился он к мужику, кивнув  головой на лавку.
 
 Бабка вошла и растерянно остановилась, не решаясь проходить.
 - Вот вам стул! Присаживайтесь! - Гурьев изобразил на лице улыбку.
 - Спасибочки, барин! - бабка с опаской уселась на край стула.
 - Паспорт у вас есть? - спросил Гурьев, кладя перед собой лист писчей бумаги.
 - Да, барин! Мне городовой велел его взять. Вот он! - бабка извлекла из потайного кармана широкой ситцевой юбки узелок , развязав его, достала довольно затёртый клеёнчатый  паспорт чёрного цвета.
 
- И так, Махрунина Акулина Петровна,  12 июля 1840 года рождения, - прочитал вслух Гурьев. - Это вы, Махрунина?
 
- Я, барин, а кто же исчо? - испугалась бабка.
 
Гурьев записал. Потом внимательно посмотрел на бабку. Обыкновенная старая женщина. Очень морщинистое лицо. Блеклые глаза. На подбородке, прямо в центре, торчала большая бородавка, из которой росли волоса.
 
- Прописаны Восьмая улица, дом 20. Новое поселение.  Правильно ?
 
- Да, барин! Там на Нахаловке прописана и живу. А хде исчо мене жить? - бабка со страхом наблюдала за Гурьевым.

 Михаил занёс все данные паспорта в протокол.
 
- Акулина Петровна, расскажите мне, что  сегодня произошло на базаре? - Гурьев смотрел на потолок, чтобы не видеть жуткую волосатую бородавку на подбородке, сидящей напротив  женщины.
 
 Махрунина молчала. Потом громко высморкалась в подол юбки. Вздохнула.
 
- Акулина Петровна, вы поняли мой вопрос? - Михаил посмотрел в блеклые глаза бабки.

- Аха, барин! Поняла! Щас буду рассказвать. Значит была  я на базаре севодняви. Купила морковки и ещё чевото. Щас вспомню. Аха, сазанчика хорошего выторговала. На уху и на жарёху! Иду уже с базару, а он стоит впереди, пьянючий, как собака, и орёт гадости разные. Люди идут, останавливаются, слушают! А разве такое можно слушать? - Махрунина перекрестилась.

 - Кто орёт? - уточнил Гурьев.
 
- Как хто? Мужик энтот пьянючий! Обзывал он разными страшными словами  царя нашего, батюшку.

 - Какими словами? -  спросил Михаил.
 - Как какими? Ругательства такие, шо я, барин, вам повторять их не стану! Грех это великий на нашего царя так говорить! Энтого мужика нужно заковать в кандалы и в острог, в Сибирь, пешком отправить! Варнак он настоящий! - бабка подолом юбки вытерла свои губы.
 
 Кто-то постучал в дверь.
 
- Входите! - сказал Гурьев.
 
- Михаил Иванович, пройдите со свидетельницей в кабинет Грабовского для опознания, - попросил вошедший Кирсанов.
 
- Хорошо! - ответил Гурьев. - Акулина Петровна, пройдёмте со мной.
 
  Напротив Грабовского, на тяжёлом старинном табурете, сидел мужик в наручниках. 
 
- Вот он! Варнак! Это он ругательствами обзывал нашего царя батюшку! - бабка ткнула в мужика своим кривым указательным пальцем.
 
- Свидетельница опознала преступника! Так и запишем! - Грабовский сунул перо в чернильницу и принялся быстро писать.
 
Гурьев никогда ещё не видел штаб-ротмистра таким: серьёзным, сосредоточенным и с холодным взглядом.
 
- Благодарю вас! Грамотная? - обратился Грабовский к Махруниной.

 - Нет, барин! - тихо ответила бабка. - Крест всегда ставлю.
 
- Хорошо! Подойдите сюда и поставьте крест вот здесь! В бумаге написано, что вы опознали мужчину, который кричал оскорбления в адрес императора сегодня утром возле базара. - Грабовский аккуратно обмакнул в чернильнице кончик металлического пера и протянул ручку Махруниной.
 
Бабка подошла к столу, боязливо взяла ручку всеми пальцами правой руки и нарисовала жирный крест, заляпав при этом половину листа мелкими  кляксами.
 
- Спасибо! - морщась, вздохнул Грабовский. - Михаил Иванович, заканчивайте оформлять протокол допроса и отпускайте свидетельницу домой.

 Вторым свидетелем был невысокий, абсолютно лысый, мужичок, лет сорока. Очень худой, но крепкий и жилистый. На мужичке была надета белая косоворотка, чёрный добротный пиджак,  новые штаны в широкую белую полоску и начищенные кирзовые  сапоги.
 
- Садитесь, свидетель! Вот стул! - доброжелательно произнёс Гурьев.
 
- Благодарствую, э-э-э барин! - мужик удобно устроился на стуле и принялся внимательно рассматривать Михаила.
 
 Было видно, что он растерян, потому что не знает, как обращаться к Гурьеву. Ведь он находится в жандармском управлении! Какой чин имеет господин могучего телосложения одетый в цивильную одежду, сидящий за столом,  он не  мог угадать.

 - Меня зовут Михаил Иванович! - представился Гурьев. - Дайте мне ваш паспорт!
 
- Возьмите, ба-а. Возьмите, Михаил Иванович! - мужичок вынул из внутреннего кармана пиджака паспорт и протянул его Гурьеву.
 
- Краснов Михаил Панкратович, 1851 года рождения. Это вы? - Гурьев пристально посмотрел в жёлтые глаза свидетеля.
 
- Я! - подтвердил Краснов.
 - Хорошо! Так и запишем о том, что сегодня мною поручиком Гурьевым Михаилом Ивановичем, был допрошен Краснов Михаил Панкратович, 1851 года рождения, прописанный по адресу: улица Скобелевская дом 52, город Ростов на Дону.
 
 Лицо Краснова просветлилось. Он уже знал, как нужно величать жандармского офицера.
 
- Да, ваше благородие! Именно так! Прописан я в своём жилище, которое соседствует с известным в городе доходным домом Панченко.
 
- Чем занимаетесь, Краснов? - Гурьев едва не чихнул, так сильно воняли сапоги мужика дёгтем.
 
- Я работаю на табачной фабрике братьев Асланиди, которая располагается как раз на пересечении Таганрогского проспекта и Скобелевской улицы. Старший набивщик папирос я! - с нескрываемой гордостью сообщил Краснов и погладил пальцами свою редкую бородёнку.
 
- Грамотный? - Гурьев встал и на распашку открыл окно, потому что от смрада дёгтя дышать было невозможно.»Так у меня и мундир, который в углу висит, провоняется!» - с лёгким раздражением подумал он и сел за стол.
 
- Так точно, ваше благородие! Я же на флоте десять службу нёс, а там неграмотных нету! - хвастливо заявил Краснов.
 
- Хорошо! Запишем, что грамотный! Так что случилось сегодня утром возле базара? - Гурьев положил ручку на чернильницу  и внимательно смотрел на Краснова. - Рассказывайте, Михаил Панкратович!

 - Рассказываю, ваше благородие! Сегодня, около пяти часов утра, я вышел из базара с купленной едой. Баба моя занемогла. Уже десять дней лежит, шось у неё внутри болит. Так я на хозяйстве в доме. Снедь покупаю, жрать готовлю, убираюсь. Так вот, значит, я вышел, иду  к Таганрогскому проспекту. Вижу толпа стоит...
 
- Толпа это сколько человек? - уточнил Гурьев.
 
- Я, конечно, не считал, но думаю, что десять -двенадцать, - не задумываясь, ответил Краснов. - Подошёл и я. Какой-то мужик, пьяный, но хорошо одетый... Правда пинжак у него уже был разорванный , орёт, значит, что надо государя нашего из дворца  Зимнего убрать и отправить в Сибирь, чтобы он на своей шкуре почувствовал как, - свидетель, вдруг осёкся и замолчал. Сидел и глупо смотрел на Гурьева.
 
- Чего вы молчите, Михаил Панкратович? - продолжайте, я же записываю ваши показания! - поторопил свидетеля Гурьев.
 
- Так это, так это, ваше благородие, я же теперь должен слова разные повторить, что этот мужик орал! Это же , это же... - лицо у Краснова от ужаса стало бледным.

 - Вы являетесь свидетелем! Повторяйте! Только за исключением площадной брани! - приказал ему Михаил.
 - Слушаюсь, ваше благородие! -  с облегчением вздохнул Краснов. -  Мужик этот орал, что император наш есть кровопивец и убивец. Потом кричал эту самую площадную брань. Да, ваше благородие, говор у этого мужика был вологодский, а может быть нижегородский! Я знаю! Так вот, послушал я несколько минут, а потом развернулся и назад к базару побёг! Там городового нашёл и сообщил ему всё! Потом мы вместе с ним побежали и схватили этого каторжанина. Городовой ему кулаком в рожу ударил и с ног сбил, а я сверху на него упал, чтобы  он не сбёг. Городовой в свисток свой стал свистеть. Прибёгли ещё городовые и в наручники заковали эту сволочь.
 
- Замечательно! Я записал! Вы, Михаил Панкратович, - герой! Молодец! Я рапорт подам начальству о том, чтобы вас наградили!  Прямо ...
 
- Рад стараться, ваше благородие! - Краснов подскочил со стула и вытянулся перед Гурьевым.
 
- Тук! Тук! - в кабинет вошёл Кирсанов. - Михаил Иванович, ваш свидетель готов для опознания преступника? - с любопытством гладя на Краснова, поинтересовался он.
 
- Михаил Панкратович, смутьяна, о котором вы рассказывали, сможете опознать? - на всякий случай спросил Гурьев.
 
- А как же, ваше благородие!  Я его, сволоту, на всю жизнь  запомнил.

 После опознания, Михаил начисто переписал протокол допроса свидетеля Краснова и дал тому подписать. Затем крепко пожал руку и разрешил идти домой.
 
В желудке у него уже слегка покалывало. Гурьев вынул часы из кармана. Открыл крышку! «Уф! Уже два часа тридцать пять минут пополудни! Как быстро пролетело время!»

 Он вышел из своего кабинета, вручил протоколы допросов Кирсанову и спросил разрешения у адъютанта отбыть на обед.
 
- Нет! Подождите, когда закончит Грабовский.  Спецкарета для доставки арестованного в Богатяновскую тюрьму уже стоит  у входа в наше управление.
 
Ждать пришлось почти два часа. У Гурьева уже «клокотало» в желудке, когда он шёл домой.
 
- Михал Ваныч, я вас ждала, ждала! Чё случилось, Михал Ваныч? Еду пришлось уже два раза подогревать! Осетринка жареная сухой стала. Жалость- то какая! - запричитала Калмыкова, когда он вошёл в квартиру.
 
- Дела были, Антонина, вот и задержался на службе, - бросил ей Гурьев, открывая дверь в ванную.
 
- Сегодня уха и осетрина запечённая! - служанка налила Михаилу полную тарелку. - Как ушица вышла?

- Вкуснейшая! - Гурьев старался меньше говорить, а больше есть.
 
- Ушицу можно разогреть, и она вкус свой не потеряет, а вот запечённую рыбу разогревать - это  плохо! Весь сок из неё вышел! - Калмыкова села напротив него.

- Что же это за служба у вас такая, Михал Ваныч? Я вот знаю, что все чиновники вовремя домой на обед являются. Вот когда у инженера работала, так по нему часы можно было проверять, - недовольно высказывала ему служанка.
 
- Антонина, - Михаил бросил есть уху и, положив ложку на край тарелки, поднял свои глаза на женщину, - я больше таких слов  слушать не должен! Чиновники бумаги перекладывают с места на место, а я охраняю жизнь государя нашего и защищаю государство наше от подрывных элементов, которые хотят уничтожить Россию! - Гурьев сжал свой кулачище и от злости хотел ударить им по столу, но сдержался.
 
- Михал Ваныч, я щас вам уши - уш-ицы подолью. Подолью, - побледнела Калмыкова, заикаясь от испуга. Она впервые видела Михаила таким раздражённым. - Простите меня, Михал Ваныч! Это я так, по неразумению свому брякнула. Мозги у меня же бабские! Простите, Михал Ваныч!
 
 Затем Антонина стояла у двери, наблюдая за тем, как он ест. После ухи она молча подала ему запечённую осетрину, малосольных огурчиков, зелёный лук.
 
Выпив шесть стаканов киселя, Гурьев встал.

 - Спасибо! - буркнул он, - я на службу. Думаю, что в восемь с четвертью буду дома.

 Михаил шёл и думал: « Что-то не так в деле агентурной разработки «ВЕСЕЛЬЧАКИ»! Ну что? Что? Сейчас приду, достану эту проклятую папку из сейфа и буду вновь читать, чтобы понять».

 Только Гурьев появился в управлении, как его пригласил себе Кирсанов.
 
- Михаил Иванович, ротмистр направил вам документы для исполнения! - как всегда сухо сказал адъютант и протянул ему какие-то бумажки.
 
- Хорошо, Дмитрий Ильич! - Гурьев постарался выдавить из себя подобие улыбки, - всё будет исполнено!

 В кабинете Михаил изучил документы. Это были два запроса на  оформление справок о политической благонадёжности. Один был из Тифлиского губернского жандармского управления, другой - из Нижнего Новгорода. На запросе из Тифлиса Апостолов написал резолюцию: «Гурьев, исполнить!». На  другом, что из Нижегородского губернского жандармского управления ротмистр указал срок: «Поручик Гурьев, исполнить срочно! За семь дней!»
 
«По первому запросу пусть поработают «архаровцы»! Сейчас подготовлю в полицейское управление письмо, а вот со вторым придётся мне самому побегать. Завтра, прямо с утра, займусь этим делом!» - решил Михаил.
 
Прежде чем отправиться домой, Гурьев заглянул к адъютанту. Кирсанов был последним, кто оставался в управлении. Он, как всегда, что-то писал.
 
- Дмитрий Ильич, я завтра буду на службе после обеда. С утра займусь отработкой д
документов, которые вы мне недавно вручили, - предупредил адъютанта Михаил.
 
- Хорошо! - ответил тот, прикрывая газетой  лист бумаги. - До свидания! До завтра!

 - До завтра! - сказал Михаил.
 
На улице было очень душно. На небе не видно ни одной звёздочки. Облака комаров вились у ярко освещённых витрин магазинов, лавок и под фонарными фонарями.
 
- Даша, пошли быстрее! Сейчас дождь ливанёт! Вымокнем! - озабоченно крикнул высокий юноша в студенческой тужурке и взял за руку свою спутницу, худую невысокую девушку  в ситцевом платье.

 Они побежали по тротуару в направлении Таганрогского проспекта.
 
 Над рекой сверкнула огромная кривая молния, озарив корабли в порту, склады, а потом раздался сильный и страшный грохот: Бу-у-у-ум!
 
«И  впрямь нужно спешить! Промокну! Костюм -то у меня единственный! Тогда завтра придётся ехать по делам в парадном офицерском мундире? Это странно будет смотреться».
 
Ударил сильный порыв ветра. С деревьев посыпались ветки и листья. Вихрь погнал по улицам мусор: обрывки газет, куски картонных коробок, обёртывая их в густую пелену серой пыли.
 
Михаил ускорил шаг. Свою трость он засунул под мышку, для удобства, и широко размахивая руками, уже почти бежал.
 
Вновь сверкнула  молния. Потом послышалась громкие и жуткие раскаты грома.
 
 -Бах! Бах! Бах! Бах! - посыпались первые крупные капли дождя.
 
Гурьев только успел открыть калитку, чтобы войти во двор, как сплошным потоком с неба покатился ливень.
 
- Не вымокли, Михал Ваныч! - бросилась к нему Антонина. - Ливень, не приведи Господи!
 - Да, ливни здесь на Юге действительно жуткие! - признался Михаил, - немножко намок пиджак. Сможешь его до утра подсушить?
 
- Как нет, Михал Ваныч?! Всё сделаю! Не волнуйтесь! К утру, я думаю, этот ливень закончится, а потом уже придёт жара. Вы, Михал Ваныч, ещё не знаете ростовскую жару! Бывают дни и ночи такие, такие, ну живёшь прям, как в духовке.
 
На следующий день Гурьев до часу пополудни занимался сбором информации для ответа на запрос в Нижегородское губернское жандармское управление. Затем  быстро пообедал дома, и не медля, сразу же отправился на службу.
 
Только успел войти в кабинет, как послышался стук в дверь.
 
- Входите!
 - Михаил Иванович, - на пороге стоял дежурный унтер-офицер, - Дмитрий Ильич просят вас срочно зайти  к нему. Вам кто-то телефонирует, - сообщил он.
 
- Это для вас - прошептал Кирсанов, протягивая Михаилу телефонную трубку.
 
- Гурьев слушает! - официально произнёс он.
 
- Кха! Кха! Кха! - из трубки послышался сильный кашель, а затем чей-то незнакомый голос натужно и просипел:
 
- Михаил Иванович, доброго дня! Кха! Кха! Это вам я, «Байрон», телефонирую.
 
- Добрый день, Александр Иванович! Я вас очень внимательно слушаю! - вежливо произнёс Гурьев.
 
- Михаил Иванович!  Кха! Кха! Вы, наверное, уже успели догадаться, что я сильно захворал. Кха! Кха! Кха! В связи с этим завтра прийти на встречу с вами не могу. Буду находиться дома, в постели. Кха! Вы уж простите меня! Кха! Кха!
 
- Конечно! Выздоравливайте, Александр Иванович! Как только будете себя чувствовать хорошо, телефонируйте мне, пожалуйста! - Гурьев положил трубку и почувствовал сильное разочарование. Ведь очень нужная встреча с самым важным его агентом откладывалась на неопределённое время.
 
Для того, чтобы немного успокоиться, Михаил закрыл дверь кабинета на ключ и долго рассматривал свою лицо в зеркале.
 
 В пять часов пополудни из кабинета Кирсанова Михаил телефонировал есаулу Антонову Виссариону Ивановичу, участковому приставу в Нахичеване на Дону.

  Уверенности в том, что начальник нахичеванских «архаровцев» исполнит своё обещание у Гурьева было мало. К его счастью, он ошибся!

 Есаул продиктовал в телефонную трубку семь фраз,   в них  содержалась  вся информация, которую смогли добыть его подчинённые на Обухову Марию Петровну.  Данных, конечно , было мало, но вполне достаточно, чтобы написать справку о политической благонадёжности этой девицы на целую страницу.
 
 Гурьев искренне и долго благодарил есаула Антонова.
 
- Так же я пообещал, господин поручик! - ответил тот и распрощался.