— Ну что, ты будешь плакать в жилетку или как? — спросил парень за барной стойкой и чуть улыбнулся.
— А смысл? — спросил я, глядя куда-то в стол.
Ответ мне был не нужен. Мне был нужен хоть один резон остаться на этом свете.
— Просто человеческое общение, — бармен пожал плечами, вытирая очередной фужер. Он расставил их в сверкающий ряд, иногда проводя пальцем по золотистой кромке, от чего тонкие фужеры издавали какой-то божественный стон.
— Ну хорошо, вот тебе общение, — вздохнул я. — Моя жена ушла к лучшему другу, они забрали все деньги и наш бизнес.
— Ауч! — он покачал головой. — Хреново.
— Не то слово. Сегодня я потерял всё.
— Не всё, — ответил бармен. — Ты ещё жив.
— Лучше бы я не был.
Я наконец посмотрел на него. С длинными волосами, собранными в хвост, в белой рубашке и джинсах, он был худ до прозрачности. Огромные глаза исполнены печали, словно видели все беды мира.
Он кивнул, налил из графина немного воды в каждый фужер и стал наигрывать на них мелодию. Она рождалась медленно, словно птенец из скорлупы, выбивалась из ритма, некоторые ноты слишком длинные, сменялись долгими паузами, пока бармен отыскивал нужный бокал…
Но вдруг я узнал эту мелодию и меня прошиб пот. “Одинокий пастух”. Это была наша мелодия — моя и Рены. Её любимая. И здесь, рождаясь из тонкого стекла, она была совершенно потусторонней. И ещё мне показалось невероятным, что парень ни разу не сфальшивил. Словно он практиковался годами. Впрочем, может так оно и было?
Вдруг мелодия оборвалась на середине.
— Слушай, мы уже закрываемся, — сказал бармен и плеснул себе немного виски.
Я оглянулся и увидел, что мы остались одни.
— Может налить тебе чего-нибудь? За счёт заведения, — добавил он, делая глоток.
— Цианида? — ответил я тихо.
— Окей, — согласился он.
В голове у меня уже играла музыка, как она звучала тогда — у Джеймса Ласта. Свирель выводила свои божественные ноты, смешивая смертную тоску с небесной любовью… И я даже не заметил, как передо мной появился высокий бокал с ядовито-голубой жидкостью.
— Пей.
— Что это? — спросил я нерешительно.
— Какая разница? — ответил он пожав, плечами и допивая свой виски.
— И то правда, — вздохнул я и выпил в три глотка.
Рот обволокло мягкой сладостью, а в желудок упало нежное тепло и побежало по всему телу. Голова куда-то поплыла, а на душе стало неожиданно легко и хорошо.
— Что это? — я пожалел, что не заказал этого пару часов назад.
— Не важно. Пошли, — сказал бармен. — Я должен закрыть тут всё.
На удивление было легко идти, хоть меня немного покачивало.
Я вышел в мелкий, противный и очень холодный дождь, но мне было всё равно — я нёс в себе это тепло. И музыку. И воспоминания. Какие мы были весёлые, шальные, пьяные от любви. И когда она исчезла, в моей жизни словно выключили свет. Да, были встречи, даже в конце концов брак... Но это всё было так пусто.
Свирель тосковала во мне — громче и громче, пуская гроздьями мурашки по спине. Словно сдунули пепел с души — музыка всколыхнула и старую боль, и старую радость. Саму жизнь.
Я даже обернулся к бармену, чтобы сказать спасибо. Увидел, как он выходит в плаще, как запирает бар, как подходит ко мне…
Но дальше я не понял, что случилось. Вернее понял, но было поздно. Потому что его тощая ладонь легла мне на грудь и толкнула меня прямо на проезжую часть. Я пошатнулся и, замахав руками, сделал несколько шагов в ослепительный свет фар…
* * *
Сначала была музыка. Она жила во мне какой-то своей отдельной жизнью. Тихой свирелью блуждала в закоулках подсознания, пока не появились холодные пальцы. Чья-то ладонь легла на мой раскалённый лоб и принесла небесное блаженство.
Я открыл глаза. Доктор скорой помощи склонилась надо мной и ахнула.
— Андрей!
— Рена, — прошептал я, — Рена, это ты…
И больше ничего не хотелось говорить. Но столько накопилось, наболело, что я продолжал шептать, торопился сказать всё, боясь, что она исчезнет снова:
— Рена, милая, я искал тебя, я так искал, но ты исчезла… Почему? Прости, прости меня, я что-то сделал не так… Я был молодой, глупый…
— Это ты меня прости, — улыбнулась она виновато. — Я ушла к другому. А он оказался… В общем не важно. Прости меня. Я думала, где-то будет лучше… Бросила всё, переехала сюда. Я хотела тебе позвонить, но боялась, что ты не простишь…
— Рена, какое счастье… Ты нашлась… Я так тебя люблю…
* * *
Я так и не понял, как мы оказались в том переулке. Было странно увидеть тот же бар.
— Подожди, — сказал я. — Одну минуту.
И прошёл внутрь.
— Мы уже закрываемся, — буркнула девочка за барной стойкой. Она была коренастой, с разноцветными волосами и в татуировках, видных из-под пёстрой футболки.
— Вы знаете, ваш бармен толкнул меня под машину, — сказал я.
Девочка лениво подняла на меня взгляд и пожала плечами.
— Я руку сломал и два ребра. Сотрясение, гематомы…
— В баре? — она надула и лопнула розовый шарик из жевательной резинки.
— Нет, я же говорю, толкнул под машину. На улице. Три месяца назад.
— В полицию обращались?
— Нет, меня на скорой увезли.
— Какой бармен?
— Высокий, худой, длинные волосы…
— У нас такого нет. Только Даня, а он маленький, толстый и лысый.
— Но тот бармен налил мне, потом закрыл помещение…
— А, то есть вы выпили?
— Конечно, бар для этого и существует.
— Вас кто-то угостил, и вы подумали, что это бармен. В любом случае, идите в полицию и втюривайте им. А мы уже закрываемся.
Я оглянулся и возникло ощущение дежавю. Бар почти опустел. Посетители исчезли в стылую ночь, оставался только последний пьянчужка, который пересчитывал мелочь, стараясь выторговать у барменши ещё хоть стопочку.
— Вам не понравилось? — услышал я тихий голос сзади.
Я обернулся. Тощий парень в белой рубашке и джинсах сидел за столиком позади меня, огромные глаза всё так же исполнены печали, словно видели все беды мира.
— Вы меня толкнули…
— Вам не понравилось? — повторил он.
Я открыл рот и замер. Вопрос был так нелеп, что меня вбросило в ступор.
— Я имею в виду результат, — добавил он. — Без одного не бывает второго.
Я молчал, пытаясь осознать, что он имеет в виду. А он продолжил:
— Если вас не устраивает, то выпейте ещё раз, — и он пододвинул ко мне бокал. — Второй коктейль вернёт всё, как было до.
— До чего?
— До первого коктейля.
Он поднялся и вышел. Но не в дверь, а прямо в стену. И я заметил, как за спиной его развернулись два прозрачных крыла, которые начали наливаться белизной, когда уже проникали сквозь обои. И всё исчезло, словно туман. Я долго не мог оторвать взгляда от стены, но в ней больше ничего не происходило.
Татуированная барменша смотрела на меня и тыкала пальцем в свои наручные часы.
Я кивнул ей и взглянул на столик. Передо мной стоял тот же ядовито-синий коктейль, и я даже подался назад. И меня охватил ужас. А что если всё это сон? Наваждение? И Рена мне просто приснилась? И сейчас я выйду на улицу и… И там всё то же, что было до. До того первого. Словно вспыхнуло в голове. И в желудке. И в душе.
Последний пьяненький посетитель подошёл ко мне, жадно разглядывая бокал:
— Мужик, можно? Если ты не хочешь… — и он просительно протянул руку к напитку.
— Да, да, бери, — я словно проснулся и отодвинул от себя коктейль.
И бросился из бара, в ужасе, что увижу пустую улицу. И остановился в облегчении.
Рена стояла под навесом крыльца и просматривала свой телефон.
— Вот слушай, я нашла. Помнишь ту мелодию?
И небесная свирель одинокого пастуха наполнила ночь.
— Помню, — сказал я и облегчённо перевёл дыхание, стараясь, чтобы это было незаметно.
Она взяла меня под руку и мы пошли дальше, слушая музыку и дождь.