Мальчик открыл глаза. Комната была темная, слегка освещенная светом газового фонаря, стоявшего прямо перед окном. Он вылез из-под пухового одеяла и поставил ноги на прохладный пол. Потянулся к одежде, лежавшей на табуретке неподалеку. Мало что мог видеть, но ему не хотелось включать лампу. Не смог найти трусики, поэтому не стал с ними возиться. Сунул ноги в фуксиевые кальсоны, а затем натянул такую же похожую майку с длинными рукавами. Затем настала очередь суконных брюк. У них былa только одна диагональная подтяжкa и зауженные ножки внизу, что позволяло легко надевать их в обувь. Носочков не нашол, вероятно упали с табурета. Мальчик опол на колени и ощупал пол рукой. Наконец нашел их и надел на ноги, засунув в них и штаны. Ему понравились эти носки, сделане его мамой из красной, черной и коричневой пряжи. Пятка одной из них была украшена большой штопкой ржавого цвета. Никогда не вспомнил которая. Вот почему иногда она находится на правой ноге, а иногда на левой. Надел еще свитер из такой же толстой пряжи, тоже сделанный руками его матери.
Oн не знал, который час. За окном было темно и пусто, все покрвал толстый слой снега. Из комнаты, где спали его мать и сестра, до него не доносилось ни звука. Его oтец, военный, служил в части. Однако обо всём этом не подумал. Мальчик не планировал этого заранее, даже не мечтал об этом. Только что проснулся и почувствовал, что ему пора выйти из дома. Медленно открыл дверь в зал, который делили две семьи: их и соседей. Там включил свет. Слабая лампочка не могла полностью осветить большую комнату. Он сел на пол, чтобы обуться. Кожаные башмаки имели серый фетровый верх с кожаной отделкой, доходивший до середины икры. Сзади был разрез и застегивались на две лямки с пряжками. Ничего подобного не видел ни у кого. Потянулся за теплой курткой, перчатками на один палец, шарфиком и шапкой, торчащей из рукавов. Был уже готов.
Мальчик выключил свет и осторожно подвинул засов на двери на лестницу. Толкнул их рукой, и они немного приоткрылись, с легким, как ему представилос, вздохом. Толкнул снова, и разрыв увеличился настолько, что смог выйти. Дверь за ним закрылась, и опять почувствовал, как будто раздался тихий вздох. Теперь стоял в темноте, прислушиваясь к своему дыханию. Мальчик кивнул, словно подтверждая свое решение, и осторожно спустился по неосвещенной лестнице. Раз, два, три... Всегда считал шаги, поднимаясь или спускаясь, и эта привычка осталась с ним на всю жизнь. Выходная дверь, двустворчатая, деревянная и тяжелая, с трудом открылась. Их завалило снегом, который еще никто не расчистил. Он вышол снаружи, оглянулся, все было темно, только старые фонари оставляли вокруг себя круги желтоватого света. Старый дом стоял позади него, тихий, притаившийся, как будто не мог решить, хочет ли пойти с ним или остаться. Справа, где не было ни фонарей, ни домов, прошла серо-белая тень. Мальчик скорее почувствовал это, чем увидел. Наверное, волк, подумал. Ему это не показалось ни капельки странным. Ведь только волк мог бродить один в ночи. Как и я, улыбнулся. Я волк.
Было тихо, он слышал только легкий хруст снега под ногами и биение своего сердца. Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Призывая без страха войти в этот белоснежный край. Настоящий, хотя и выглядит как будто перенесенный из другого мира. Обещая, что он найдет там что-то особенное. Что-то, что жило в ней с начала времен, и с сегодняшнего дня оно будет частью его, так же, как и он будет частью этого чего-то – навсегда неразлучны. Будут одним целым. Единственным в своем роде. И мальчик пошел, проваливаясь по колени в снег. Перед ним простиралось ровный простор, еще не тронутый никакими следами. Тысячи, а может быть, даже миллионы лет он ждал, чтобы его открыли, прижились, признали своим. Обнаружил его, и простор взял его на себя шаг за шагом, дыхание за дыханием, делая другим, чем он был раньше. С каждым ударом пульса становился все больше и больше похожим на него. Еще не знал, не чувствовал, но с этого момента дыхание простора циркулировало в его венах и останется там на всю вечность.
Через некоторое время мальчик начал идти в гору. С нарастающими усилиями он вытащил ноги из снега, несколько раз споткнулся и чуть не упал. Ему стало жарко, он вытащил руки из мокрых перчаток и сдвинул шапку на затылок. Остановился возле группы низких деревьев, глубоко дыша, усталый, но удовлетворенный. Не знал, где находится, но его это не особо волновало. Хотел пописать и это отнимало все его внимание. Он расстегнул куртку и брюки и запустил в них руку, чтобы вытащить хвостика. Нашел его, но был таким крошечным, что ему пришлось подтянуть свитер и майку и спустить штаны до колен. Мальчик вздохнул, неприятно удивившись и быстро расстегнул подтяжки, но брюки и толстые кальсоны сопротивлялись. Наконец стянул их до середины бедер и, выпятив живот насколько мог, с огромным облегчением помочился. Он быстро расстегнул подтяжки, но брюки и толстые трусы сопротивлялись. Наконец стянул их до середины бедер и, выпятив живот насколько мог, с огромным облегчением помочился. Снова вздохнул, потому что многие капли мочи упали на его штаны и башмаки. Вздрогнул от внезапного холода, подтянул кальсоны и брюки и засунул в них майку. Не смог перекинуть подтяжку через плечо, поэтому завязал ее на талии, поправил свитер и застегнул куртку. Интересно, как волки писают, внезапно задумался. Как собаки... Нет, невозможно, – он неохотно покачал головой. Если бы волки писали как собаки, то они были бы собаками, но это не так. Снова покачал головой, соглашаясь со своим объяснением. Волк есть волк, поэтому и писает как волк. Или вообще не писает... Наверное, волку и не надо...
Мальчик оглянулся, в каком направлении двигаться. Везде было одинаково пусто и темно. Лишь снежная поверхность пульсировала тусклым сиянием, создавая удивительные, пересекающиеся и поглощающие взаимно черно-белые области. Имел впечатление, что на него смотрит большой перекошенный глаз с дрожащим веком, которое попеременно открывалось и закрывалось. Словно приглашая войти в него, и в то же время предупреждая о чем-то, что находится за его пределами, на другой стороне. Внутри глаза, который вообще не был глазом. Вдруг тут же, недалеко от темного псевдозрачка, промелькнула серо-белая фигура. Он подошел к ней. Через несколько сотен шагов, может быть, несколько тысяч – не считал их – ему снова стало жарко. Снега стало немного меньше, и идти стало легче и быстрее. Был словно единственный человек – наверное, не на всей планете, а здесь – в этой части города, который был где-то позади него. Разве я зашел так далеко, пришло ему в голову, так далеко, что больше здесь ничего нет, только снег и снег? Мало того, может быть, больше ничего и нет нигде: ни города, ни дома, ни родителей...
Он протиснулся между небольшими холмиками, оказавшимися заснеженными кустами с колючими ветвями. Внезапно у него заболела правая рука. Мальчик остановился, посмотрел на нее и заметил длинную царапину с несколькими каплями крови. Они замерзли на холоде и на мгновение засветились темно-красным, но почти сразу же почернели и погасли. Красивые крошечные кристаллы прилипли к коже. Мальчик внимательно посмотрел на свою руку, несколько раз сжал кулак, а затем вытянул пальцы. Поднес руку ко рту, вытянул язык и слегка коснулся им раны. Нежно ее лизнул. Замерзшие капли крови растворились, и ему показалось, что почувствовал их вкус. Вкус собственной крови. Он подумал, что что-то должно произойти. Что, не знал. Что-нибудь. Подождал еще немного, но рана была слишком мала, чтобы продолжать кровоточить. Волк, вероятно, издалека учуял бы кровь и не оставил его в покое, но этого еще не знал. Кроме того, его волк был другим. Был тенью, вспышкой, ароматом, плывущим над ночной пустошью. И они были одной крови.
Мальчик решил немного отдохнуть. Утоптaл снег вокруг себя и присел. Стал частью того, что его окружало, подобно заснеженному камню, кусту или какому-то животному, сидящему в своем укрытии. Мог бы провести так всю зиму, дыша вместе со всеми существами здесь, ощущая вместе с ними каждое движение воздуха. Весной покрылся бы зелеными листьями. От этой мысли он рассмеялся, но на всякий случай подвинул ноги, чтобы убедиться, что они не приросли к земле. Встал и уже собирался идти дальше, когда заметил неподалеку тропу. Странное, появляющееся из ниоткуда, короткое, прерванное. Мальчик подошел к нему поближе, наклонился, глядя на глубоко впечатавшийся, четкий отпечаток. Снял перчатки и приложил руку к углублению на снегу. Ооо, удивился, какой он большой, больше моей руки... Раз, два, три, четыре... Он колебался, потому что не знал, как это назвать: пальцы с когтями и пятка? Наклонил лицо к следу и принюхался. Зачерпнул немного снега и попробовал его на вкус. Один раз, потом еще раз. Пахнет волком, заключил он. Мальчик совсем не боялся. Присутствие волка в столь пустынном месте было для него совершенно естественным, как и его собственное, хотя в это время ночи должен был бы мирно спать в теплой постели.
Посмотрел по сторонам и обернулся. Внезапно из соседней чернеющей рощицы послышался слабый звук. Низкий и вибрирующий, поднимающийся и опускающийся. И снова, все заново. Как вечная песня без слов, выходящая из нутра подсознания, из самой глубины существования. С самого начала. Известные знающим, существам одной крови – может быть, людям, может быть, волкам – подтверждающие присутствие, объединяющиеся в круг того, что было и что будет. Позвала его присоединиться, и мальчик ответил на зов. Он их понимал, хотя слышал так ясно впервые в жизни. Знал, что вызов, несомненно, адресовано ему. Сглотнул, сделал несколько глубоких вдохов и слегка приоткрыл рот. Поскольку это был вызов, ему пришлось на него ответить. Мальчик робко начал – ооо... ууууу... ууууу... – потом остановился, вздохнул еще раз и повторил свой зов. Теперь в нем появилась решимость. Власть. Он снял шапку, шарф и куртку, скатал их в комок и положил рядом с кустом. Его ноги не мерзли в мокрой обуви, руки не замерзали. Поднял голову и издал полупоющий, полувоющий звук. Голос засиял во тьме и поселился где-то среди деревьев. Тогда последовал за ним, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее.