- Ну как, Паша, снова от ворот поворот? - усмехаясь, спросил Кузьмич у проходившего мимо него парня, угрюмо уставившегося в землю.
- Хорошо тебе на лавочке сидеть: ни забот, ни хлопот. Вас, пенсионеров надо на Соловки отсылать грехи замаливать, а то сидите здесь людям мозги пудрите, - совсем не радостным голосом ответил Пашка.
- Ой-ой-ой! Щас, прям, расплачусь! Да Катька твоя, между прочим, сама хошь кому мозги запудрит... Сигареткой старика не угостишь? Куришь, поди, самые-самые... Присядь, Паш, и малость охолонь.
Сидя на лавочке возле дома, Кузьмич ежедневно наблюдал за Пашкой да за Катькой, известной в селе вертихвосткой, которая крутила сельскими парнями, как только хотела. Обличьем она пошла в бабушку, известную на всю округу красавицу, оттого парни липли к Катьке, как мухи на мёд. В таком режиме ей трудно было отбиваться от назойливых ухажёров, поэтому пока Пашка служил Родине, Катька, дружившая с ним до его ухода в армию, поневоле проводила время то с одним, то с другим кавалером.
Ничего не поделаешь: свято место, как метко подмечено в народе, пусто не бывает. 16-17-летние самцы бились за Катьку едва ли не каждый вечер, так что пострадавших за симпатию к ней было не счесть. То, что она когда-то дружила с Пашкой, никто из реальных сельских пацанов не знал и знать не хотел.
Вернувшись домой из армии, Пашка прямо-таки рвался поскорее встретиться с Катькой. Готовился Пашка к первому выходу в свет долго. Следуя традиции, он надел военную форму, увешанную различными значками, начищенными до невероятного блеска. Мать отговаривала его:"Пашенька, молодёжь в селе другая пошла. Для большинства молодых людей военная форма, как красная тряпка для быка". "Ничего, ма, прорвёмся!" - улыбаясь, успокоил мать Пашка, однако, когда шёл в клуб, как по старинке называли в селе "Центр досуга", его одолевали противоречивые чувства.
Он уже успел наслушаться от доброжелателей различных суждений о том, какой стала Катька. Знакомство с местной молодёжью оказалось намного короче, чем можно было представить, учитывая сложившиеся обстоятельства. Увидев красавца Пашку в военной форме, из толпы полупьяных парней вышел их предводитель Генка Косой и, нагло смеясь, сказал: "Гляди, пацаны, к нам в гости прибыл папу...". Больше он сказать ничего не успел: от удара ногой с разворота в челюсть он свалился без единого звука в пыль.
Глядя на рухнувшего, как сноп соломы, вожака, реальные пацаны раз и навсегда поджали хвосты и прикусили языки. Они поняли, что порядки меняются. Катьку в тот вечер Пашка так и не увидел. Говорили, что она пряталась где-то от бывшего ухажёра. Ничего этого Кузьмич, конечно, не знал. Ну...если только...так...в общих чертах.
- Фуу...э!.. А ничего!.. Дорогие, Паш, сигаретки-то? – спросил Кузьмич у насупившегося Пашки.
- Смотря с чем сравнивать.
- Ну да. Теория относительности.
- Чего?
- Так я, Паш...Фуу...размышляю, - пуская клубы дыма, сказал Кузьмич. - Смотрю я на людей, когда бываю в магазине или...ещё где, и думаю: что же это такое - любовь? Сколько из-за неё людей головы положило...а войны?.. А, Паш? Никогда не думал?
- Ты чего, дядь Мить, влюбился что ли?
- Где мне... Но мою Тоньку, покойницу, очень любил. А главное...главное, знал за что... Всю жизнь любил.
- В твои, дядь Мить, времена всё было просто и ясно, а сейчас такой кавардак...дурь какая-то...
- Ты, прям, как старичок рассуждаешь. Вот что значит - армия. Сейчас, конечно, многое в отношениях девок и парней изменилось. Не успеют путём познакомиться, а уже в кусты лезут. За такое в мои, как ты говоришь, времена можно было огрести по полной программе... А воевали за девчонок тоже будь здоров!.. У тех, кто на девчонок смотрел и смотрит с вожделением, образуется в организме дурная кровь, которая перемешивает здравые мысли в кашу, и получается обыкновенная дурь.
А дуракам, сам, поди, знаешь, закон не писан. Вот и происходит чёрт те что. Все времена отмечены такими случаями. А главное – не человек в этом виновен, а природа. Понял? В каждой стае и в каждом стаде...всё это есть. Иначе никак нельзя. Люди - разумные существа, но когда, как говорится, заходит разум за разум, то и человек становится похожим на дикого зверя.
- Тебе бы, дядь Мить, лекции в каком-нибудь Оксфорде читать... А здесь это никому на фиг не нужно, даже, честно скажу, мне. Может, ещё сигаретку?
- Ежель не жаль...хотя, пожалуй, воздержусь. Привыкну не дай Бог к сладенькому, самосад в горло не полезет.
- Как хочешь. Извини, дядь Мить, если что не так.
- Всё, Паша, так. Времена меняются, а с ними и люди. Главное, чтобы они, эти люди, в скотов не превратились, тем более, что кое-где такой процесс взят на вооружение. До нас пока, вроде бы, не дошло, но дурное дело умы завоёвывает быстро и бесцеремонно, превращая мораль в ничто. А...ведь они, мораль-то да любовь, как говорил классик - близнецы, значит, братья.
- Ххе... Какие братья, дядь Мить? Может, хотя бы - сёстры?
- Я и говорю. Ошибочка, как говорится, по Фрейду.
- Дядь Мить, ты чего меня остановил-то? Жду-жду, а ты всё в лес да по дрова... Мораль...любовь... Чего хотел-то?
- Сразу видно, что у тебя, Паша, с моралью не совсем, сколь надо. Внимательно слушать старших, а тем более стариков, наиважнейшая задача тех, кто их моложе. Не надо забывать, что те кто нынче молоды в своё время тоже годов наберут. Разве им приятно будет слышать от молодняка в свой адрес всякие подковырки да замечания?
- Извини, дядь Мить. Да и не подковыриваю я... Только ты тянешь, а мне...
- Тошно... Так ведь? Вот я и хочу тебе помочь пережить этот неприятный, сложившийся в твоей жизни момент. Знал бы ты, сколь я страдал по одной дИвчине...жуть. Страдаем...мучаемся, а зачем? Видно так положено. У меня друг был: тот никогда не страдал. Он говорил так: если к другому уходит невеста, ещё не известно, кому повезло. А что? Есть над чем поразмыслить.
Отчего разлуки происходят? Оттого, что нет взаимной любви. Да-да! Ты хошь лоб расшиби - ничего не получится. Ни богатство, ни красота, ни...ничего не поможет. Но есть и ещё один убойный случай: любовь, говорят, зла - полюбишь и козла, ааа!? Как тебе?
Жила в селе, помню, хотя и был ещё совсем малой, дЕвица красоты необыкновенной, умница...словом: чудо-дЕвица. А пары себе в селе не нашла. Пришлось ей, голубушке, в город податься, где она и вышла замуж, но было ей тогда уже за тридцать, а её подружки, которые красотой вовсе не блистали, уже к тому времени - некоторые - по двое детей имели. Понимаешь? Казалось бы... нарасхват её...
значит...нет и всё... Вот такая она хитрая любовь.
Кто-то сказал, что красота спасёт мир, а я думаю, что красота без любви и морали ничего не стоит. Сколь красавиц бродит по белу свету в поисках счастливой жизни? Ты, поди, понимаешь о ком я? Никого они, увы, не спасут. Вместо того, чтобы действительно нести людям счастье, они несут только...грязь.
- Дядь Мить, ты случайно палку не перегнул?
- Ой, извини... Конечно, это не всех касается, но...хватает...
- Ну и? Чего здесь криминального-то?
- Как чего!? Падение морали!
- Ты, видно, дядь Мить, мало иностранных книг читал... Какая к чёрту мораль? Её никогда и нигде не было... Ну...а любовь... На себе понимаю, какая это сила. Давай, дядь Мить, колись, зачем ты меня тормознул? Я, конечно, начинаю догадываться, но...
- Вот и молодец!.. В своё время мне помог пережить подобное твоему состоянию один очень умный человек. Кстати, бывший поп. После нашего с ним разговора я семь лет искал мою голубушку Тоню, хотя передружил за это время чуть не со всеми девушками нашего села.
- Я и сам, дядь Мить, уже понял, что с Катюшкой у меня полный облом. Понимаю, но...ноги сами несут меня к ней. Приду и думаю: какого...я здесь делаю?
- Вот и хорошо. Такие, как она, запросто могут кому хошь жизнь поломать. Приходи ко мне почаще и в любое время. Побалакаем. У меня есть к тебе, кстати, хорошее предложение. Думаю, что я могу помочь тебе в твоих любовных делах. Будет тебе и красавица, и спортсменка, и...ну да...этих сейчас нет, а всё остальное налицо...
- Дядь Мить, ты хоть понимаешь, сколько замечательных женщин сегодня обидел?
- Понимаю, Паш... Ох, как понимаю. Но тебя же, извиняюсь, дурака, как-то надо...спасать.
- Тоже мне - моралист... Держи, как ты выражаешься, сладенькую. Держи-держи. Перекурить нам с тобой надо. Я, - пуская дым, сказал Пашка, - должен тебя поблагодарить.
- Даа?.. А за что?
- Лекарь из тебя хороший... Кури, что ли. Чего воротишься? Сам сказал, чтоб я к тебе почаще приходил, а это значит, что курить будем нормальные сигареты.
- Ладно, - сказал Кузьмич и, взяв сигарету из рук Пашки, долго обнюхивал её со всех сторон, а затем прикурил от поднесённой Пашкой зажигалки. - Ухх, хороша... Наболтал я нынче, как минимум, на вечные мучения с лизанием сковородок и прочими неприятными процедурами. Но ведь я же не на всю Расею болтал!? А, Паш?
- Конечно... А я, дядь Мить, никому не скажу.
- А я тебя за это с такой кралей познакомлю!.. Век благодарен будешь.
- А как же?..
- Не пара она тебе. Поверь мне, старику, который всё видит насквозь... Не пара - понимаешь?
- Ладно, дядь Мить, пойду я. А знаешь, мне и правда полегчало как-то. Ты, похоже, и мёртвого уговоришь. Завтра загляну. Держи парочку сигарет, - подавая пачку Кузьмичу, сказал Пашка. - Всё, что осталось.
Затем он поднялся с лавочки и некоторое время, молча, но о чём-то усиленно размышляя, смотрел в сторону, где жила Катька. Наконец, махнув рукой, Пашка резко повернулся и, ещё раз махнув рукой, зашагал в сторону своего дома.
- Вот и ладушки-оладушки, - прошептал, расплываясь в улыбке Кузьмич. Ну чего? Кончаем курить и...пора, так сказать, в путь-дорогу. Вот так, Семён, а ты не верил. Будет твоей внучке достойная пара. Раз обещал - в доску расшибусь, а дело доведу до конца.
Бодро шагая по заросшей изумрудной травкой тропинке, Кузьмич оглядывался то и дело по сторонам, будто кто-то мог заметить его не самые достойные действия. Он и сам понимал, что ведёт не совсем честную игру, но если, как рассуждал он, внучка Семёна и Пашка глянутся друг другу - это же...слов нет! "Семён - мужик хитрый, но лесть любит больше, чем картошку, - улыбнулся Кузьмич своей шутке, - так что мы сумеем его переманить на нашу сторону...
Подожди-ка, мил человек. - Кузьмич резко остановился. - А мне-то какая радость? Никакой. Эх, Кузьмич-Кузьмич, одурел на старость лет. Оно тебе это нужно? Ни с какого боку. Тогда что? Чёрт его знает".
Подходя к дому Семёна, Кузьмич окончательно разуверился в надобности своих действий. "Старый я дурак", - только и сумел прошептать Кузьмич.
Семён сидел на лавочке возле дома и смолил самосад. Увидев приближающегося Кузьмича, он нахмурил густые белые брови и прищурил глаза. Семён и Кузьмич были известными в селе спорщиками, и, как правило, спор их заканчивался, если не мордобоем, то обязательными оскорблениями самого различного толку, но ценя друг друга за ясный ум, они через несколько дней забывали прежние глупости и снова становились на дружескую тропу, закопав на время топор войны.
В селе недаром говорили, что тот, кто объегорит Кузьмича, тот и трёх дней не проживёт.
Дело в том, что рассуждения Кузьмича были необычайно сбалансированы. Он мог нажимать на оппонента своими доводами, а мог и прикинуться иногда эдаким дурачком: мол, ничего об этом не слышал, не знаю... В кармане же у него всегда имелся непробиваемый козырь. И когда Семён уже понимал, что вчистую проигрывает спор хитроумному Кузьмичу, то пускал в ход запрещённые приёмы в виде обвинений в чём-либо родственников клятого соперника.
Поэтому, зная слабинки характера Семёна, Кузьмич подходил к его дому не напролом, чтоб объявить, что он принёс благую весть, а не спеша, медленным прогулочным шагом. При этом он постоянно крутил головой, будто что-то высматривал. Вдруг он остановился и стал махать руками, выделывая телом различные акробатические фигуры. Увидев это, Семён явно встревожился и крикнул:
- Кузьмич, не махай руками!.. Руками не махай: пчёлы этого не любят!
Почему он решил, что Кузьмича атаковали пчёлы, вряд ли кто мог сказать. Между тем Кузьмич хлопнул себя ладонью по уху и замер. Потом, поднеся ладонь к губам, дунул в неё и засмеялся:
- Вот же, паразит. Здоровый, как слон.
- Кто, Кузьмич? - с тревогой в голосе спросил Семён.
- Просто, Сёмушка, обыкновенный комар, но...но здоровый такой!
Старики пожали друг другу руки, и Семён жестом пригласил Кузьмича присесть на лавочку рядом с собой.
- Перепугал ты меня, Кузьмич. Тут пчёл тьма сколь. Сосед два улья держит, а пчёл видимо-невидимо. Давеча внучкА Петьки Дрынова две пчелы шандарахнули. Всё лицо у мальчонки распухло. Что хошь, то и делай!.. И...и слова не скажи!.. Закуривай.
- Можно, - сказал Кузьмич, принимая из рук Семёна коробочку с табаком и кусочек бумаги.
Несколько минут старики курили, щурясь в клубах едкого сизого дыма, и время от времени искоса поглядывая друг на друга. Наконец они загасили цигарки и затоптали их в пыль. Словно по команде Семён и Кузьмич повернулись друг к другу и внимательно посмотрели друг другу же в глаза.
- Здравствуй, Кузьмич. Ну? Чего ты всё улыбаешься да улыбаешься. Догадываюсь, что ты припёр для меня что-то интересное. Давай, докладывай: чего кота за хвост тянуть. Да...да я побегу...за...понял?
- Беги, Сёма. Охх, беги!.. Шучу. Сиди, Сёма, - сказал Кузьмич, вытаскивая из внутреннего кармана потрёпанного пиджака чекушку. - Вот... А теперь иди и принеси чего-нибудь зажевать.
- Так...может?
- Не-не-не... Разговор у нас будет долгим: устанешь бегать.
Недоумённо пожав плечами, Семён поднялся на крылечко и, снова пожав плечами, скрылся в доме. Вернулся он довольно скоро. В руках его красовалась разрисованная тарелка, на которой лежали несколько кусочков копчёной горбуши и пара кусочков хлеба. Расположив тарелку между собой и Кузьмичом, Семён вытащил из кармана штанов стопку и демонстративно протёр её пальцами изнутри, затем, поглядев на свет - всё ли в порядке, - дунул в стопку и поставил её перед Кузьмичом.
- Ну? - задал Семён самый простой вопрос.
Кузьмич, не спеша, открыл чекушку и налили в стопку водку.
- Ну чего, Сёма?.. Пора выпить. Речь моя будет, как в парламенте Великобритании...то есть...почти бесконечной. Но...но сначала, давай, выпьем за наше с тобой здоровье.
- Ааа! - ухмыльнулся Семён и вытащил из другого кармана ещё одну стопку. - Согласен.
Когда чекушка опустела, Семён принёс полуторалитровую бутылку самогона и огромный поднос с самой различной закуской.
- Ну, Кузьмич, давай, говори.
- Помнишь, Семён, я обещал тебе, что найду для твоей внучки достойного кавалера? - Кузьмич поднял вверх большой палец.
- А как же, помню. Неужели нашёл?
- Представь себе.
- Ну чего, наливаю?
- Подожди... А вдруг кандидатура ни к чёрту... Ну...с твоей точки, так сказать, зрения.
- Ну? Не томи, Кузьмич.
- Пашка Гаврилов.
- Неет... Он за Катькой, как сумасшедший гоняется. Толку нет.
- Не кипятись, Семён, всё схвачено. Раз сказал... Точка. Внучка когда приедет?
- Недели через две обещалась.
- К тому времени получишь Пашку на блюдечке. Понял?
- Даа... Парень-то...
- Орёл! Где ты лучше найдёшь? Как приедет Леночка, мы с Пашкой тут как тут. Не волнуйся - почва взрыхлена.
- Давай-ка, Мить, по маленькой, чтоб, значит, в копчике не свербило.
- Давай, Сема. Да и курнём заодно. Надо нам всё, как положено, обсудить, чтоб в грязь лицом не бухнуться. Правильно?
Семён кивнул в знак согласия и отправил содержимое стопки в рот. Его примеру последовал и Кузьмич. Затем старики несколько минут усиленно дымили да то и дело посматривали друг на друга.
- Ну вот, - наконец, затоптав окурок, сказал Семён, - нужно нам выработать план, чтоб, значит...чтоб...чтоб...ни-ни...
- Правильно, Сёма. Ошибок в таком деле допускать никак нельзя, иначе...грош нам цена будет. Я со своей стороны Пашку заболтаю на все сто. Но и Леночку надо тоже как-то, а то...крутнёт хвостом, и...останемся мы с тобой, понимаешь...в ду-ра-ках... Верно?
- Голова у тебя, Мить, варит...дай, так сказать...эээ... Молоток!
- Твоя голова, Сёма, тоже...не бульоны варит, так что...ты уж приложи старание за-ради внучечки... А я... Даа... Надо малость размочить...иначе мысли затормозятся.
- Верно. Наливай.
Старики выпили ещё по стопке и долго-долго дышали, уставившись выпученными глазами друг на друга.
- Сильна у тебя, Сёма...фуу...самогоночка... И табак тоже хорош... Умелец ты, прямо, ещё...ещё энтот... Голова у тебя...
- Она у тебя, Мить...тоже...дай Бог, каждому... Мы с тобой, Мить, самые разумные старики в этом...дерьмовом селе. Тут...даже друга для моей внучки днём, так сказать, с огнём не сыщешь. Леночка наша даже в энтот проклятый "Центр" нос не показывает... А почему? Да там...разврат несусветный! Вот и сидит внучка дома...ну...ты, поди, понял...
- Не простые времена настали, - соглашаясь со сказанным Семёном, сказал Кузьмич. - Для совестливых...да этих...трудно приходится.Нам, Сёма, с тобой...надо...надо всё исполнить, как...ухх!
- Верно, Мить. Провернём дело, ты будешь всегда вхож в...это, как их...закрома мои самогонные... Слово даю... И этот...табачок тоже.Наливай! Хочем и пьём...верно!? Вот... "Наливай, наливай", - спел Семён и, выпив, свалился с лавочки в пыль.
- Э...э...Сёма, - только и вымолвил Кузьмич и устроился рядом с Семёном.
Через пару минут могучий храп нарушил тишину.
Прошло полгода.
- Дрянь твоя самогонка, Сёма, - выпив очередную порцию, промычал Кузьмич.
- Понимаешь, Мить, что произошло: я больше никогда не буду тебе оппонентом. Я, хоть верь, хоть не верь, готов каждый день кланяться тебе в ноги... А самогон...
- Лучше любой водки, - сказал Кузьмич. - Пошутил я, Сёма...ну и...проверил, как ты там... Каюсь, прости. Мы теперь с тобой.
- Вот именно. Главное, чтобы молодым счастье было на всю жизнь...в смысле, хватило.
- Ну?
- Спасибо тебе, Мить, очередное. Давай...за наше с тобой вечное понимание!