***
Ночь. Темно. Карандаш. Тетрадь. Ветер в окно. Начинаю писать. Слова, возникающие на листе, вновь распинают меня на кресте. Золотые рассветы - ночные туманы. Роковые приметы - мечты и обманы. Город Петров, словно чёлн на волне. Звёзд-маяков не сочтём в вышине. Кумир на престоле в дымке веков. Поэт в ореоле из роз и стихов. Мой шёпот-зарок, в тщетной жажде напиться: «Александр Блок, можно к Вам обратиться?» Вижу, иль кажется, словно во сне, пустынною улицею ко мне сквозь полог блестящий полночной Невы, походкой скользящей являетесь Вы! Сумерки тают, воздух густ. Звуки слетают с сомкнутых уст: «Всё не случайно в нашей судьбе. Явное - тайно носим в себе»
Ночь. Часы отбивают минуты: « Тик-так, тик-так, тик-так…» И кажется, что это уже не часы, а печатные машинки выбивают одну и ту же мелодию наперегонки. Гипнотические удары убаюкивают и уносят в туманные дали воспоминаний. А может это генная память навевает странные картины неведомых миров и образов? В бесконечном пространстве сияет золотой луч. И я сама внутри луча, парю, лечу неизвестно куда. Полёт захватывает дух. Внизу подо мною - город. Плавно опускаюсь вниз, в момент соприкосновения с землёй, прохожу сквозь неё и оказываюсь в другом небе, а подо мной новая земля. И вновь полёт в неизвестное…
Ночь. « Кто ты, кто ты, кто ты?» - спрашивают часы. Молчание будет им ответом.
И были знаки на пути: цветы, подаренные встречным, и поводырь на круге вечном помог дорогу мне найти.
Знаки судьбы. Видеть бы их заранее! Если оглянуться назад, можно заметить, что весь жизненный путь уставлен знаками: «стоп», «подумай», «осторожно», «вперёд». Но человек упорно не желает их замечать и всё делает по-своему.
***
Душа в смятенье мается, как ученик на льду: «Ах, маятник качается, куда я упаду?!»
Как странно и непривычно - в теле земном жизнь познавать. Часы запущены. Открылся жизненный путь. Пройдёшь его, как-нибудь, иль мир удивишь, необычно? Купайся в море любви. В ванночке детской плыви и счастью в ответ улыбайся…
В ночь сотворения твоего мира земные часы отстукивают вечный вопрос к новорождённой душе: «Кто ты, кто ты, кто ты?..»
***
На стене, рядом с детской кроваткой, висит старинный ковёр с причудливыми узорами.
А в лабиринтах старого ковра растёт трава, и ласточки летают. Дремучий бор тропою тайною влечёт. Узоры на ковре изображают: маленьких оленей, собачек, медвежат. На нарисованных кувшинках живые капельки росы дрожат. Всмотрись в него и окажись внутри, стань частью заколдованного леса. И вот уж ты - волшебная принцесса… но ничего оттуда не бери!
***
Был Сокольнический двор в тополях и клёнах. Воробьиный дружный хор в зарослях зелёных. Робки первые шаги, лестница крутая. Осторожно, не беги! Ребятишек стая… Старый дом – сила рода. Вспоминаю всегда. Там любовь и свобода, золотые года!
Замешано на памяти родство. Безвременье страшнее расстояний. Печалит не вселенной колдовство, а неизбежность встреч и расставаний. В наш старый сад мне больше не войти. Заблудшие, в огне не знают брода. Тропинка детства - ниточка в пути в тот сад, где прорастает Древо Рода. Да что там говорить, родная кровь, две бабушки, родные сёстры деда, Хранительницы - Вера и Любовь, и Память, и Бессмертье, и Победа! Замешано на памяти родство…
О многом разговаривал дедушка со мной: о детских страхах, о конечности жизни земной. На любой вопрос был у него ответ: мог объяснить легко, что смерти нет! « Дедуля, я умру? - « Мы все умрём» - Зачем же я живу? - « Мы все живём»- «А как же, без меня, вся эта жизнь пойдёт? Умрёт ли «Динка»?» - «Динка» не умрёт». /о книге Осеевой «Динка»/ Попробуй, вот так объяснить безыскусно ребёнку о том, что бессмертно искусство и бессмертны художники в нём!
***
Я по крупицам собираю то, что начертано судьбой. Что отрицала - принимаю, что нахожу, беру с собой. С бесстрашием первопроходца, копаясь в вечности условной, как жемчуга на дне колодца, ищу обрывки родословной. И вот она, моя победа, казалось - несоединимо, но два моих великих деда хранят историю, незримо! Одно звено и два начала, миг, единение, истоки, любовью в сердце зазвучало и пролилось стихами в строки.
***
Настанет день, в тиши библиотек и нас с тобой, когда-нибудь, «откроют». Пускай тот день и за «седьмой горою», жесток и страшен двадцать первый век.
Опять воюет мир за миражи. Порядком правят «кнопочные люди», и голову певца, как встарь, на блюде, несут тирану слуги и пажи. Лишь в час затишья, между сном и явью, когда спадают чары колдуна, опять живёт великая страна, и души радуются разнотравью, весенним запахам и россыпям цветов. И время, киноленту вспять вращая, снимает ложной истины покров, украденные жизни возвращая.
Так век пройдёт, коль не взорвётся мир. И, если человек не отупеет, к поэзии вернуться он сумеет, заполнив рифмами пустой эфир. И вот тогда, в тиши библиотек, «Проснувшийся» потомок нас «откроет». Пусть этот день за сто седьмой горою, и безысходен двадцать первый век.
***
О, Творчество! Губительная страсть, зараза, эпидемия, напасть! Из-за тебя, душе покоя нет, из-за тебя, мучителен рассвет, вся жизнь твоим огнём опалена: дом без тебя не мил, любовь бедна. Счастливей нет того, кто пьян тобой, с крылами вдохновенья за спиной. Вкусить желая всех земных искусств, не по земле хожу, а в облаках витаю, пишу, играю, создаю, ваяю, и утопаю в море слов и чувств!
« Сидит девица. Душа в темнице, а «чуйства» наружу. Лицом – принцесса, зовут – Инесса» /Александр Михайлович Кравцов, режиссёр Студии Сценических Искусств./
С утра до вечера в театре пропадать, по капле впитывать пьянящую отраву от запаха кулис, мечтать, страдать, предчувствуя судьбу, по праву! Театр – моя Жар Птица, великий и мудрый Маг, то плачешь, то веселишься, то замедляешь шаг.Твоих пилигримов лица от Фауста до Пьеро. Осталось в ночи светиться оброненное перо. И мне суждено, Жар-Птица, с восторгом тебе служить и плакать, когда случится перо твоё находить.
***
Кочует балаган с дороги на дорогу, и маленький орган один мотив ведёт. Задумчивый чудак, прекрасный и убогий, смахнув слезу на фрак, степной цветок сорвёт.
Была зима. Скользил перрон. В дорогу приглашал вагон. Среди вокзальной суеты, мелькали лица и цветы. Жизнь впереди. Не познан мир. И ты пока ничей кумир. И превращается вокзал, то в сцену, то в концертный зал… Дороги, вёрсты, полустанки, бескраен путь. Твои мечты - судьбы подранки. Молчи. Забудь. В филармонической повозке, уткнувшись носиком в стекло, актриса, девочка-подросток, мечтает - как ей повезло! В плену сценических предчувствий, наивный лёгкий мотылёк, летит в огонь, без слов-напутствий, её влечёт актёрский рок. Не понимая, платит цену той обольстительной мечте, что привела её на сцену, в неискушённой простоте. Пусть повезёт ей в лотерее приоритетов и побед, да будет к ней судьба добрее и оградит её от бед!
***
В исполнении мечты есть опасность пустоты и улыбкою Джоконды искажаются черты…
Хлебнув радостей и тягот гастрольной жизни, я ощутила на собственном опыте, что главное в актёрском деле - «не слава, не блеск, а умение терпеть».
В холодном зале яркие софиты. На улице сибирская зима. Артист на сцене делает кульбиты. Смеётся клоун: горе от ума! И публика довольная встречает всех тех, кто говорит и веселит. А за кулисами артистка замерзает и плитка колорифера горит. После концерта дальняя дорога: в автобусе в гостиницу домой. Ты сам себе, и помощь, и подмога, «назвался груздем», - не скули, не ной. Поверь судьбе, что труд твой не напрасен. Держи улыбку с блеском слёз в глазах. Пусть холодит зима, лик клоуна прекрасен, как роза у актрисы в волосах.
Индийский чай, трава мелисса, вода в кофейнике скворчит, Мокшанский край, посёлок Исса, из клуба музыка звучит. Года проносятся в аллюре, но, словно исполинский дуб, незыблем "памятник культуре" - холодный деревенский клуб. Там балерина, замерзая, дрожала в пачке золотой, отогреваясь чашкой чая, накрывшись шалью кружевной. Над сценой бабочкой кружила, красою восхищала зал и плавно фуэте крутила, поймав аплодисментов шквал. Глотал огонь факир и... в сферу входил, сливаясь с пустотой. И зритель принимал аферу с провинциальной простотой. А балалаечник Ерошка -универсальный музыкант, на концертино, на гармошке,
"искрил" природный свой талант. И я стояла, очи к долу, на сцене той, где всяк продрог, и туфли примерзали к полу, пока читала монолог. Конферансье насквозь простужен, он знал, бессменный "страж кулис: восторг толпы артистам нужен! И вызывал нас всех - "на бис". Не в тёплых городских квартирах горела творчеством душа, а в этих захолустьях сирых, афишей на ветру шурша.
***
Осколки древней сказки собирая, к истокам жизни возвращаюсь я. И оживает Студия родная и добрые студийные друзья. Пускай, «одних уж нет, а те – далече» и забываться стали имена, «У Пушкина» завещанная встреча, назначена в любые времена. О, alma mater! Жалости не знала, учила и трудиться, и играть, и режиссёр из дальнего портала всю «правду жизни» нам умел подать. Сменился век. Пришла пора регресса, иллюзии простыли на ветрах, Но будоража слух, звучит «Confessa», врачует души неуёмный Бах! И, кажется, что чудо совершится: вернётся трепет, испарится страх и оживут истлевшие страницы улыбкой на обветренных губах.