СЛОВЦО
Трескотня сорок;
буква – не пророк,
в мастерах – слова.
Книга – на руках,
галки – на полях, –
читана глава.
Над крыльцом – навес.
Жёлт луны обрез –
смотрит из глуши.
Сумерек мазня –
краше красок дня
для простой души.
Стынет озерцо,
ряби кружевцо;
ветерок бодрит;
облачко летит,
дождичек частит
за словцом словцо –
не берёт за труд.
Но азарт зачтут
лодка и мосток;
и приметят раж
комаришка-страж
и дозор сорок.
НЕПОГОДА
Плещется утро дождём, и прохладой
полнится дня лохань,
Гонится ветер за кем-то, куда-то, –
в общем, погода дрянь.
Тащатся волны слепые разлада,
пена – и вкупе и врозь.
Что мне глядеть на тебя виновато?
Знаешь сама, небось,
не утешенья, волнения ради
вечер тебя удивит:
красок румяных с собою прихватит
и облака расцветит.
ДУША
Простой трудяга, исполнитель
налогов, штрафов и квартплат,
гляжу в прищур, далёкий зритель
(второй балкон, четвёртый ряд), –
всё тот же плебс, как в Древнем Риме.
Что мне? – волнение в удел.
Твоё звучит сегодня имя.
А кто-то Лазаря мне пел.
МЁБИУС
Остановиться, отдышаться.
Ах, Мёбиус, ну где ж покой?
И мостик шаткий аберраций
над безымянною рекой
повис. А ты не знаешь даже,
что доски ходят ходуном.
И лента рвется, метроном
щелчками мерит отзвук влажный.
КИПЕЛИ СТРАСТИ
Темно на кухне, свет белёсый
предзимья голого стекает
с окна молочной лужей grosso
на стол и далее до края.
Кусочек хлеба золотого
готовится к морскому бою,
и чашка с дужкой завитою
к походу смелому готова.
Вскипел мой горец, чайник пегий;
заварен чай, пускай остынет.
Кипели страсти в прошлом веке
(Лет сорок пять назад), а ныне…
ОТ И ДО
Стены сивые, дворник с метлой.
Снег лежит косолапо на ветках.
Надеваю сегодня пальто,
а вчера мне хватало жилетки.
Я от дома иду до метро.
День рабочий, сегодня – смиренье:
от и до. Вот уже рассвело.
День был буйный вчера – воскресенье.
ДЕНЬ УХОДИТ
Угасающий час
набирающих силу
фонарей. Пересказ
старых истин, запас
пересудов под зиму…
На короткой ноге
в этот час со мной век.
Угнетённый отдышкой
тихий голос чуть слышен:
«Не спеши, человек.
Фонари светят ярко.
День уходит. Как жалко».
УТРЕННИЙ ЭТЮД
Среди утренних вестниц –
тонкошеих теней,
не слагается месяц
благородных кровей,
будто в дрёме небесной
кто-то взялся резцом
выводить слово Cezar,
но отметился сном,
и блестит капиталец,
ледяной завиток, –
не накрутишь на палец,
не оставишь в залог.
ДРУЗЬЯ МОИ
Друзья мои, минуты и часы,
заглядывают в дом мой мимоходом
улыбки ради или для слезы,
то просто помолчать ко мне заходят.
Случается, побродят по строкам
стихов моих, то скучных, то отрадных,
я, может быть, прочту им что-то сам, –
и вот утешен, больше мне не надо.
Оденусь, провожу их до угла,
а там у стареньких ворот железных
последних слов объявлена пора
и расставание как неизбежность.
СПУТНИК
1.
В память дверь отвори.
Было это давно.
Было в небе темно.
Сколько было мне? Три.
На бульваре народ.
Говорили: «Гляди».
Говорили: «Вот, вот
он сейчас пролетит.
Где он, этот пострел?»
Я смотрел и смотрел
без руля, без ветрил.
– Вон он, вон он, замри!
Замер я, как вода
замирает в пруду –
прокатились года,
как по скользкому льду, –
а звезда-незвезда
не замедлила ход:
будто ниткой моста,
обвела небосвод.
2.
Покинул шарик край родной.
Где милые дымы?
Летает шарик над Землёй,
над шариком земным.
Круг – ад иль рай? Он не решит,
земного края сын.
В безмолвном крае он летит,
плывёт земля под ним.
ЛЯ-МИ-ДО
В переходе к «Театральной»
что играешь, музыкант,
что в твоём инструментале:
босса-нова, кантри, фанк?
Рок, гитара с перебором?
Бьют по струнам пальцы споро –
отзывается нутро,
выйду грустным из метро.
И пойду небыстрым шагом,
будет щёки драть мороз,
лезть в глаза, щипать за нос.
Не ребёнок, что мне плакать
и хвататься за платок?
Вон квартал мой недалёк.
ВЫПАЛ СНЕГ
…Уже пошёл день третий,
но не истоптан снег, –
всё также бел, как лебедь;
лениво ходят дети,
как лодки в руслах рек.
И, как махра, на рейках
снег, не гоним, лежит;
не в тягость для скамейки
никчёмный и ничейный
мечтатель и пиит.
И вёрткая синица –
а ну её пойми! –
как муза, не как птица,
сидит, не шевелится
на краешке скамьи.
ФЕВРАЛЬ
1.
Начало февраля.
И чёрного угля
грачиное теченье
ещё не движет тени,
ещё молчит земля.
ещё костра поленья
горят в привычной лени,
огнями шевеля.
Грустит романс старинный,
бряцает гитарист, –
зима. Но соловьиный
не за горами свист.
2.
Нет, это был не тот февраль,
вожатый непогоды;
трамвай гремел и ехал в даль
проснувшейся природы.
И щебетали воробьи,
капель стекала в лужи,
мелок калякал корабли
там, где асфальт посуше.
И лет шести был капитан,
сраженьем увлечённый;
потом в шестнадцать хулиган
и в девочку влюблённый;
а в шестьдесят – болтун и враль,
ну так, чуть-чуть по ходу,
и снились сны, и в них февраль
был, памяти в угоду.