ГЛАВА VI.БЕДНЫЙ ПИТЕР
Карьера БЕДНОГО Питера лежала перед ним, довольно приятно намеченная добрыми друзьями но _Bonus Bernardus non videt omnia_, и на этой карте тоже. Он был
чтобы выиграть награды в школе Шрусбери, и носить их толстые
Кембридж, и после этого, гостиной ждали его, дар его
Крестный отец, сэр Питер Арлей. Бедный Питер! его много в жизни было очень
отличается от того, что его друзья надеялись и планировали. Мисс Мэтти сказала мне
обо всем этом, и я думаю, это было облегчение, когда она сделала так.
Он был любимцем своей матери, которая, казалось, души не чаяла во всех своих
дети, хотя она, возможно, немного побаивалась превосходства Деборы.
знания. Дебора была любимицей своего отца, и когда Питер
разочаровал его, она стала его гордостью. Единственной честью, которую Питер увез с собой
из Шрусбери, была репутация самого лучшего хорошего парня на свете
, который когда-либо был, и капитана школы в искусстве
розыгрышей. Его отец был разочарован, но принялся исправлять положение
дело было по-мужски. Он не мог позволить себе отправлять Питера читать
с каким-либо репетитором, но он мог читать с ним сам; и мисс Мэтти сказала
я вспомнила о многих ужасных приготовлениях в виде словарей и энциклопедий
, которые были сделаны в кабинете ее отца в то утро, когда Питер приступил к работе.
“Моя бедная мама!” - сказала она. “Я помню, как она обычно стояла в
холле, достаточно близко от двери кабинета, чтобы уловить тон моего отца
голос. По ее лицу я сразу мог сказать, все ли идет как надо.
И долгое время все шло как надо ”.
“Что же, наконец, пошло не так?” - спросил я. “Осмелюсь сказать, эта утомительная латынь”.
“Нет! это была не латынь. Питер был в большом фаворе у моего отца, потому что
он хорошо поработал на него. Но, похоже, он думал, что над Крэнфордами
над людьми можно подшучивать, и им это не нравилось;
никому не нравится. Он всегда разыгрывал их; ‘разыгрывал’ - не самое приятное слово.
моя дорогая, и я надеюсь, ты не скажешь своему отцу, что я использовала его, потому что я
не хотелось бы, чтобы он подумал, что я не выбирал свой язык после того, как
жил с такой женщиной, как Дебора. И убедись, что никогда не используешь его сам.
Не знаю, как это слетело с моих губ, но это было так:
я думал о бедном Питере, и у него всегда было такое выражение лица. Но
он был очень воспитанным мальчиком во многих вещах. Он был похож на дорогого капитана
Брауна в том, что всегда был готов помочь любому старику или ребенку. И все же,
ему нравилось шутить и высмеивать; и он, казалось, думал, что старые леди
в Крэнфорде поверят чему угодно. Тогда здесь жило много пожилых леди
я знаю, что сейчас мы в основном леди, но мы не такие старые
какими были дамы, когда я была девочкой. Я могла бы рассмеяться, вспомнив
некоторые шутки Питера. Нет, моя дорогая, я не буду рассказывать тебе о них, потому что
они могут не шокировать тебя так, как следовало бы, а они были очень
шокирующе. Однажды он даже познакомился с моим отцом, переодевшись
леди, которая проезжала через город и хотела увидеть ректора
Крэнфорда, "который опубликовал эту замечательную проповедь для присяжных’. Питер сказал, что
он сам был ужасно напуган, когда увидел, как мой отец воспринял все это
, и даже предложил переписать все его проповеди Наполеона Бонапарта для
она— я имею в виду его... нет, ее, потому что Питер тогда был леди. Он сказал мне, что был
напуган больше, чем когда-либо прежде, все время, пока мой отец говорил
. Он не думал, что мой отец поверил бы ему; и все же, если бы
если бы он этого не сделал, это было бы печально для Питера. Как это было, он был
никто так не рад этому, потому что отец держал его крепко на работу, скопировав все
эти двенадцать Буонапарте проповеди для леди—это сам Петр,
ты знаешь. Он был леди. И однажды, когда он захотел порыбачить,
Питер сказал: ‘Черт бы побрал эту женщину!’ — очень сквернословие, моя дорогая, но Питер
не всегда был так осторожен, как следовало бы; мой отец был так зол
с ним я чуть с ума не сошла от страха: и все же я едва могла
удержаться от смеха, глядя на небольшие реверансы, которые Питер продолжал делать, совершенно
лукаво, всякий раз, когда мой отец говорил об отличном вкусе и здравомыслии леди
разборчивость ”.
[Изображение: "Поставь женщину в тупик"]
“Мисс Дженкинс знала об этих уловках?” спросил я.
“О, нет! Дебора была бы слишком шокирована. Нет, никто не знал, кроме
меня. Я хотела бы всегда знать о планах Питера; но иногда он знал.
не говорил мне. Он обычно говорил, что пожилым леди в городе хочется о чем-нибудь поговорить
, но я не думаю, что им хотелось. У них был _St James
Хроника_ три раза в неделю, как и сейчас, и у нас их предостаточно
сказать; и я помню, какой щелкающий шум всегда раздавался, когда кто-нибудь из
дам собирался вместе. Но, вероятно, школьники болтают больше, чем
дамы. Наконец случилось ужасное, печальное событие”. Мисс Мэтти
встала, подошла к двери и открыла ее; там никого не было. Она позвонила в
колокольчик, вызывая Марту, и когда Марта пришла, ее хозяйка сказала ей пойти за
яйцами на ферму на другом конце города.
“ Я запру за тобой дверь, Марта. Ты ведь не боишься идти, правда?
ты?
“ Нет, мэм, вовсе нет; Джем Хирн будет слишком горд, чтобы поехать со мной.
Мисс Мэтти выпрямилась, и, как только мы остались одни, она хотела
что Марфа еще девическим заповедника.
“Мы будем тушить свечу, моя дорогая. Мы можем говорить так же хорошо с помощью
костра, вы знаете. Есть! Ну, видите ли, Дебора уехала из дома
недели на две или около того; это был очень тихий день, я помню,
над головой цвела сирень, так что, я полагаю, была весна.
Мой отец отправился навестить каких-то больных в приходе; я
помню, как он выходил из дома в парике, широкополой шляпе и с
тростью. Я не знаю, что нашло на нашего бедного Питера; у него были самые сладкие
вспыльчивый, и все же ему, казалось, всегда нравилось досаждать Деборе. Она никогда
не смеялась над его шутками и считала его не джентльменским и недостаточно заботливым
в совершенствовании своего ума; и это его раздражало.
“Ну! он зашел к ней в комнату, кажется, и оделся в свою старую
платье и шаль и капот; только те вещи, которые она носила в
Крэнфорд, и его знали повсюду; и он превратил подушку в
маленькую — ты уверена, что заперла дверь, моя дорогая, потому что мне не хотелось бы
любой, кто послушает—в—в маленького ребенка в белой длинной одежде. Это было
только, как он сказал мне позже, чтобы было о чем поговорить в городе
он никогда не думал, что это повлияет на Дебору. И он пошел и
ходил взад и вперед по Филбертовой аллее — наполовину скрытый перилами,
и наполовину видимый; и он обнимал свою подушку, совсем как ребенка, и говорил
из-за этого все глупости, которые люди делают. О боже! и появился мой отец, ступая
величественно по улице, как он всегда это делал; и что он должен был увидеть, кроме
маленькой черной толпы людей — осмелюсь предположить, что их было не меньше двадцати — и все они выглядывали
через садовую решетку. Поэтому сначала он подумал, что это всего лишь
смотрел на новый рододендрон, который был в полном цвету, и которым он
очень гордился; и он шел медленнее, чтобы у них было больше времени на
восхищение. И он подумал, сможет ли он разобрать проповедь по этому поводу
, и подумал, что, возможно, есть какая-то связь между
рододендронами и полевыми лилиями. Мой бедный отец! Когда он
подошел ближе, он начал удивляться, что они его не видят; но их
головы были так близко друг к другу, они все подглядывали и подглядывали! Мой отец был среди них.
По его словам, он хотел попросить их прогуляться в сад с
его, и восхищаться прекрасным производством овощей, когда — о, моя дорогая, я
трепещу при мысли об этом — он сам заглянул через ограждения и увидел — я
не знаю, что, как ему показалось, он увидел, но старый Клэр сказал мне, что его лицо стало
совершенно серо-белым от гнева, а глаза сверкнули из-под нахмуренных бровей.
черные брови; и он заговорил — о, так ужасно!— и приказал им всем остановиться.
где они были — ни один из них не должен был уходить, ни один из них не должен был сделать ни шагу;
и, быстрый, как свет, он оказался у садовой двери и спустился по зарослям фундука.
подошел, схватил бедного Питера и сорвал с него одежду.
назад — шляпка, шаль, платье и все остальное — и швырнула подушку в толпу.
через ограду: и тогда он действительно очень, очень разозлился, и прежде чем
при всех людях он поднял свою трость и выпорол Питера!
“Мой милый, что мальчик трюк, в тот солнечный день, когда казалось, что все идет
прямой и хорошо, разбил сердце моей матери, и изменил мой отец для
жизнь. Совершенно верно. Старая Клэр сказала, что Питер был таким же бледным, как мой
отец; и стоял неподвижно, как статуя, ожидающая порки; и мой отец
сильно ударил! Когда мой отец остановился, чтобы перевести дух, Питер сказал: ‘У меня есть
вы сделали достаточно, сэр? довольно хрипло и по-прежнему стоя совершенно тихо.
Я не знаю, что сказал мой отец — и говорил ли он вообще что-нибудь. Но старая Клэр сказала
, Питер повернулся туда, где стояли люди за оградой, и
отвесил им низкий поклон, величественный и серьезный, как любой джентльмен; а затем
медленно вошел в дом. Я был в кладовой, помогал маме
готовить вино из коровьего лимона. Теперь я не выношу ни вина, ни запаха цветов
от них меня тошнит и я теряю сознание, как в тот день, когда Питер
вошел, выглядя таким же надменным, как любой мужчина, — действительно, выглядя как мужчина, а не
как мальчик. - Мама! - сказал он, - я пришел сказать, да благословит Вас Бог за
когда-нибудь’. Я видел, как губы задрожали, как он говорил; и я думаю, что он не смел сказать,
ничего более любящим, для целей, которые были в его сердце. Она
посмотрел на него скорее испуганно, и интересно, и спросил его, что было
делать. Он не улыбнулся и ничего не сказал, но обнял ее и поцеловал
как будто не знал, как закончить; и прежде чем она смогла заговорить снова
, он ушел. Мы обсудили это и ничего не смогли понять, и
она велела мне пойти и найти моего отца и спросить, что все это значит. Я
нашел его ходил вверх и вниз, очень сильно недоволен.
“‘Скажи маме, что я толкнул Петра, и что он заслужил
это.’
“Я не смею больше задавать никаких вопросов. Когда я рассказала маме, она сидела
вниз, довольно слабый, ни на минуту. Помню, через несколько дней после этого я увидел, как
бедные, увядшие цветы борщевика выбросили в кучу листьев, чтобы они разлагались
и там погибли. В тот год в доме священника не делали вина из коровьего лимона
да и вообще никогда после.
“Вскоре моя мать ушла к моему отцу. Я знаю, что думал о королеве.
Есфирь и царь Артаксеркс; ибо моя мать была очень хорошенькой и
хрупкий на вид, а мой отец выглядел таким же ужасным, как царь Артаксеркс.
Некоторое время спустя они вышли вместе; и тогда моя мать рассказала мне, что
произошло, и что она поднималась в комнату Питера у моего отца
желание — хотя она и не должна была говорить об этом Питеру — обсудить этот вопрос
с ним. Но Питер не был там. Мы смотрели на дому; без Питера
был там! Даже мой отец, который не любил вступать в поиске на
во-первых, нам помогли в ближайшее время. Дом священника был очень старым домом — ступеньки наверх
в комнату, ступеньки вниз в комнату, все насквозь. Сначала моя мать
пошел звать тихо и ласково, словно желая успокоить бедного мальчика: ‘Питер!
Питер, дорогой! это всего лишь я, - но, мало-помалу, как слуги вернулись
из поручений, мой отец послал их в разных направлениях, чтобы
ищите где Петр был—как мы выяснили, он не был в саду, ни
сеновал, ни где О—мой материнский крик становился все громче и суровее,
‘ Питер! Питер, дорогой мой! где ты?’, потому что тогда она почувствовала и
поняла, что этот долгий поцелуй означал какое-то грустное ‘прощай".
День продолжался — моя мать никогда не отдыхала, но искала снова и снова
во всех возможных местах, в которые до этого заглядывали по двадцать раз,
нет, в которые она сама заглядывала снова и снова. Мой отец сидел
обхватив голову руками, не говоря ни слова, за исключением тех случаев, когда приходили его посланцы
, не принося никаких вестей; тогда он поднял свое лицо, такое сильное и печальное,
и велел им снова идти в каком-нибудь новом направлении. Моя мать продолжала ходить
из комнаты в комнату, в дом и из дома, двигаясь бесшумно, но
не переставая. Ни она, ни мой отец не осмеливались выйти из дома, который
был местом встречи всех посланцев. Наконец (и это было
почти стемнело), мой отец поднялся. Он взял мою мать за руку, когда она
дикой, печальной походкой вошла в одну дверь и быстро направилась к другой.
Она вздрогнула от прикосновения его руки, потому что забыла обо всем на свете
, кроме Питера.
“Молли! ’ сказал он. - Я не думал, что все это случится’. Он посмотрел
в ее лице для комфорта—ее несчастное лицо все дикие и белый; Для ни
она, ни мой отец осмелился признать—гораздо меньше действовать по—террор
что было в их сердцах, чтобы Питер должен был покончить с собой.
Мой отец не увидел никакого осознания в горячих, тоскливых глазах своей жены, и он
скучал по сочувствию, которое она всегда была готова ему оказать — такому сильному
мужчине, каким он был, и от немого отчаяния на ее лице у него потекли слезы
. Но когда она увидела это, нежная печаль отразилась на ее лице.
и она сказала: ‘Дорогой Джон! не плачь, пойдем со мной, и мы найдем
- почти так же весело, как если бы она знала, где он. И она взяла мою
большую руку отца в свою маленькую мягкую руку и повела его вперед, слезы
капали, пока он шел той же самой непрерывной, усталой походкой из комнаты в
комнату, через дом и сад.
“О, как я желал Дебору! У меня не было времени плакать, потому что теперь все
, казалось, зависело от меня. Я написал Деборе, чтобы она вернулась домой. Я отправил
личное сообщение в дом того же мистера Холбрука — бедного мистера Холбрука; —вы
знаете, кого я имею в виду. Я не имею в виду, что я отправил ему сообщение, но я отправил одно.
которому я мог доверять, чтобы знать, был ли Питер у него дома. Одно время
Мистер Холбрук был случайным гостем в доме священника — вы же знаете, что он был
Двоюродный брат мисс Пул — и он был очень добр к Питеру и научил его
ловить рыбу — он был очень добр ко всем, и я подумала, что Питер мог бы
пошли есть. Но господин Холбрук был от дома, и Питер никогда не
видел. Была уже ночь; но все двери были широко открыты, и мои
отец и мать шли все дальше и дальше; прошло больше часа с тех пор, как он
присоединился к ней, и я не думаю, что они когда-либо разговаривали за все это время.
Я разводила в гостиной камин, а одна из служанок
готовила чай, потому что я хотела, чтобы у них было что поесть и попить и
согрела их, когда старая Клэр попросила разрешения поговорить со мной.
‘Я позаимствовал сети у плотины, мисс Мэтти. Будем вытаскивать их из
прудов сегодня вечером или подождем утра?’
Я помню, как вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что он имеет в виду; и когда я поняла, я
громко рассмеялась. Ужас от этой новой мысли — наш светлый, дорогой
Питер, холодный, суровый и мертвый! Я помню звон моего собственного смеха
сейчас.
“На следующий день Дебора была дома, прежде чем я снова стал самим собой. Она
не так слаба, как уступать, как я сделал, но моих криков (мой
ужасный смех закончился в слезах) пробудил моя милая дорогая мама,
чей бедный, скитающийся ум перезвонили и собираются, как только
ребенок нуждается в ее помощи. Она и Дебора сидели у моей постели; я понял это по
выглядит каждого, что нет никаких Петра—не ужасно, ужасно
новость, что я больше всего боялся в последние недели мой унылый государства между
сон и бодрствование.
“Тем же результатом всех поисков принес что-то в этом
помощь маме, к которому, я уверен, мысль, что Питер может
даже тогда, быть повешенной в родной дом местах привели
это бесконечная прогулка вчера. Ее мягкие глаза уже никогда не были прежними
после этого; в них всегда был беспокойный, жаждущий взгляд, как будто
они искали то, чего не могли найти. О! это было ужасное время; приближалось
обрушился, как удар грома, в тихий солнечный день, когда вся сирень была в цвету.
- Где был мистер Питер? - спросил я.
“ Где был мистер Питер?
“Он уже пробрался в Ливерпуль; а война была тогда; и некоторые
корабли царя уволить устье Мерси; и они были слишком
рад, что штраф скорее всего мальчик, как и он (пять футов девять он был), пришел
чтобы предложить себя. Капитан писал моему отцу, и Петр писал мой
мать. Остановиться! эти письма будут где-то здесь”.
Мы зажгли свечи, и нашел письмо капитана и тоже Петра.
И мы также нашли маленькое простое письмо с просьбой от миссис Дженкинс к
Питеру, адресованное ему в дом старого школьного товарища, куда, как она
предполагала, он мог пойти. Они вернули его нераспечатанным; и нераспечатанным оно оставалось до сих пор.
С тех пор оно было случайно положено среди
других писем того времени. Вот оно:—
“МОЙ ДОРОГОЙ ПИТЕР, ты не думал, что мы должны так сожалеть об этом.
Я знаю, иначе ты бы никогда не уехал. Ты слишком добр.
Твой отец сидит и вздыхает так, что у меня сердце болит, когда я его слышу. Он
не может поднять голову от горя; и все же он делал только то, что сам
считал правильным. Возможно, он был слишком суров, и, возможно
Я не была достаточно добра; но Бог знает, как мы любим тебя, мой
дорогой единственный мальчик. Дон выглядит таким огорченным, что ты ушел. Возвращайся и
сделай счастливыми нас, которые так сильно тебя любят. Я знаю, ты вернешься.
Но Питер не вернулся. Тот весенний день был последним разом, когда он когда-либо
видел лицо своей матери. Автор письма — последний — единственный
человек, который когда-либо видел, что в нем было написано, был давно мертв; и
Я, незнакомец, не родившийся в то время, когда произошло это событие, был
тем, кто открыл его.
Письмо капитана вызывало отца и мать в Ливерпуль
немедленно, если они хотели увидеть своего мальчика; и по какой-то невероятной
случайности письмо капитана где-то задержалось,
каким-то образом.
Мисс Мэтти пошел“, и он был racetime, и все почтовые лошади-они шли на
Крэнфорд ушел на скачки, но мои отец и мать отправились в наш
свою работу—и, о-о! моя дорогая, они опоздали — корабль ушел! А теперь
прочти письмо Питера моей матери!”
Оно было полно любви, и печали, и гордости за его новую профессию, и
болезненного чувства своего позора в глазах жителей Крэнфорда; но
заканчивая страстной просьбой, чтобы она приехала и повидалась с ним до того, как
он покинул Мерси: “Мама, мы можем отправиться в бой. Я надеюсь, что так и будет,
и оближем эти французы: но я должна увидеть вас снова до этого времени.
“ И она опоздала, - сказала мисс Мэтти, - слишком поздно!
Мы сидели в тишине, размышляя о полном значении этих грустно, грустно
слова. Наконец я спросил мисс Мэтти, чтобы рассказать, как ее мать носила его.
“О! ” сказала она, “ она была само терпение. Она никогда не была сильной,
и это ужасно ослабляло ее. Мой отец часто сидел и смотрел на нее:
гораздо более печальный, чем она была. Казалось, он не мог смотреть ни на что другое
когда она была рядом; и он был таким смиренным — таким очень нежным сейчас. Он
возможно, заговорил бы в своей старой манере — так сказать, изложил закон — и
затем, через минуту или две, он подошел бы и положил руку на нашу
расправьте плечи и спросите нас тихим голосом, не сказал ли он чего-нибудь обидного
мы. Я не удивился, что он так разговаривал с Деборой, потому что она была такой
умный; но мне было невыносимо слышать, как он так разговаривает со мной.
“Но, видите ли, он видел то, чего не видели мы — что это убивало мою мать.
Да! убив ее (свечку поставить, моя дорогая, я могу лучше поговорить в
темный), ибо она была лишь хрупкая женщина, а больной-установлен на стенд испуга
и шок ей пришлось пережить, и она будет ему улыбаться и комфорт
ему, не на словах, а в ее внешности и тона, которые были всегда
веселый, когда он был там. И она говорила о том, что, по ее мнению,
У Питера были хорошие шансы очень скоро стать адмиралом — он был таким храбрым и
умный; и как она представляла себе его в военно-морской форме, и какие
шляпы носили адмиралы; и насколько больше он подходил для роли моряка
чем священник; и все это для того, чтобы мой отец подумал, что она
была очень рада тому, что получилось из той неудачной утренней работы, и
порка, о которой он всегда думал, как мы все знали. Но, о, моя дорогая!
горький, очень горький плач, который она испытывала, когда оставалась одна; и, наконец, когда
она становилась слабее, она не могла сдержать слез, когда Дебора или я были рядом.
мимо, и передавал бы нам сообщение за сообщением для Питера (его корабль ушел
в Средиземное море или куда-то там, а потом ему приказали
отправиться в Индию, а сухопутного пути тогда не было); но она все равно сказала
что никто не знал, где их подстерегает смерть, и что мы не должны были
думать, что ее смерть близка. Мы не думали, что это, но мы знали, что это, как мы увидели ее
тает на глазах.
“Ну, моя дорогая, это очень глупо с моей стороны, я знаю, когда, по всей вероятности,
Я так близок к тому, чтобы увидеть ее снова.
“И только подумай, любимая! на следующий же день после ее смерти — ведь она не жила
ровно через двенадцать месяцев после ухода Питера — на следующий же день — наступило
посылка для нее из Индии — от ее бедного мальчика. Это была большая, мягкая,
белая индийская шаль с узкой каймой по всему периметру; как раз
то, что понравилось бы моей матери.
“Мы подумали, что это может разбудить моего отца, потому что он всю ночь просидел, держа ее за руку
в своей; поэтому Дебора отнесла это ему, и письмо Питера к
ней, и все остальное. Сначала он не обратил на это внимания; и мы попытались завести что-то вроде
легкого небрежного разговора о шали, развернув ее и любуясь ею.
Затем, внезапно, он встал и заговорил: ‘Она будет похоронена в нем’, - сказал он.
‘ У Питера будет такое утешение; и ей бы это понравилось.
“Ну, возможно, это было неразумно, но что мы могли сделать или сказать? Один из них
помогает людям в горе по-своему. Он взял ее в руки и ощупал: ‘Это
точно такая же шаль, о какой она мечтала, когда выходила замуж, но ее мать
не подарила ее ей. Я узнал об этом позже, иначе она должна была бы это знать.
Она должна была; но она получит это сейчас ’.
“Моя мать выглядела такой прелестной после смерти! Она всегда была хорошенькой, и
сейчас она выглядела светлой, восковой и юной — моложе Деборы, когда та
стояла, дрожа, рядом с ней. Мы одели ее в длинное мягкое
складки; она лежала, улыбаясь, как будто довольная; и люди приходили — весь Крэнфорд
приходил — просить разрешения увидеть ее, потому что они нежно любили ее, так же как и они
мог; и деревенские женщины приносили букеты; жена старого Клэра принесла
несколько белых фиалок и попросила положить их ей на грудь.
“Дебора сказала мне в день похорон моей матери, что, если бы у нее было
сто предложений, она бы никогда не вышла замуж и не бросила моего отца. Это было не так уж и много.
Маловероятно, что у нее их было так много — я не знаю, был ли у нее один; но это
не делает ей чести говорить так. Она была такой дочерью для моего отца.
отец, как я думаю, не было никогда ни до, ни после. Глаза подводили его,
и она читала книгу за книгой, и писал, и переписывал, и всегда был на
свою службу в каком-нибудь приходе бизнес. Что она могла сделать много больше вещей, чем
моя бедная мать могла; она даже однажды написал письмо епископу для меня
отец. Но он пропустил катастрофически моей матери; весь приход заметил он.
Не то чтобы он был менее активен; я думаю, что он был более активным и более терпеливым в
оказании помощи каждому. Я сделал все, что мог, чтобы освободить Дебору и позволить ей быть
с ним; ибо я знал, что гожусь ни на что, и что моя лучшая работа в
мир состоял в том, чтобы спокойно выполнять случайную работу и давать свободу другим. Но мой
отец изменился ”.
“Мистер Питер когда-нибудь возвращался домой?”
“Да, однажды. Он вернулся домой в звании лейтенанта; он не доехал бы до адмирала.
И они с моим отцом были такие друзья! Мой отец взял его в каждую
дома в волости, он был так горд за него. Он так и не вышел
без руки Петра, на которое можно опереться. Дебора улыбалась (я не думаю, что
мы снова смеялась после смерти мамы), и сказала, что она была довольно
поставили в угол. Нет, но мой отец всегда хотел, чтобы она была там.
нужно было написать письмо или почитать, или еще что-нибудь уладить.
“А потом?” - спросил я после паузы.
“Тогда Петр снова вышел в море; и, мало-помалу, мой отец умер, благословляя
нас обоих, и поблагодарить Дебору для всех она была с ним; и,
конечно, наши обстоятельства изменились; и, вместо того чтобы жить в
дом приходского священника, и держать три девки и мужик, мы должны были прийти к небольшой
дом, и довольствоваться слуга на все работы; но, как Дебора используется
сказать, мы всегда жили деликатно, даже если обстоятельства
вынудили нас к простоте. Бедная Дебора!
“ А мистер Питер? ” спросил я.
“О, в Индии была какая—то великая война - я забыл, как она называется, — и мы
с тех пор о Питере ничего не слышали. Я сам считаю, что он мертв;
иногда меня беспокоит, что мы никогда не надевали траур по нему. И
с другой стороны, когда я сижу одна, а в доме все тихо, мне кажется, что я
слышу его приближающиеся шаги по улице, и мое сердце начинает трепетать и
бей; но звук всегда проходит мимо - и Питер никогда не приходит.
“ Это Марта вернулась? Нет! _ Я_ пойду, моя дорогая; я всегда могу найти дорогу
в темноте, ты же знаешь. И дуновение свежего воздуха из-за двери поможет мне.
хороший начальник, и это, скорее, предчувствие боли.”
Так она стучал прочь. Я зажгла свечи, чтобы придать комнате
веселый вид против ее возвращения.
“Это была Марта?” - спросил я.
“Да. И мне немного не по себе, потому что я услышал такой странный шум,
как раз когда открывал дверь”.
“Где?” - Спросил я, потому что ее глаза округлились от страха.
“На улице — совсем рядом — это звучало как”.—
“Разговаривали?” Вставил я, когда она немного заколебалась.
“Нет! целовались”.—
ГЛАВА VII.
В ГОСТЯХ