Ох! Даже мне наконец-то стыдно стало. Но к написанию этого своего творения я так и подошла почти никак не подготовленной никакими материалами даже на уровне той же вездесущей Википедии, к примеру. Поэтому хоть как-то объяснить теперь желающим, почему в тот день я оказалась вместе с мамой и со скрипкой в консерватории, мне будет слишком трудно, а потому я и не стану это делать. А ведь тогда еще ничто не предвещало моего будущего с альтом, а из педагогов я точно не узнала еще никого, кроме З.Г.Гилельс и Е.П.Бондаренко. Но остается непреложным фактом, что я в тот день почему-то оказалась в Малом зале консерватории, где была традиция перед вечерними концертами давать возможность проводить классные вечера разных педагогов. Вот на такой концерт нас почему-то и занесло. Играли пианисты.
Все шло в привычном ритме. Вышел, поклонился. Что-то наиграл. Снова поклонился, вдруг кто-то и похлопать не забудет. И ушел. Дал дорогу следующему. Педагоги сидели наверху, как и обычно. И несколько бедолаг наполняли зал. До того момента все происходило довольно гладко. Пока на сцене не появился он. Он старательно умащивал себя на стуле у рояля. А потом!!! И началось. Он аккорд один сыграет. И долго корчится на стуле, будто обдумывает детально, а надо ли к этому аккорду еще что-то другое добавлять? И корчится при этом на своем стуле в размышлениях о судьбах мира, и о музыке очень детально размышляет. Как будто проверяет, надо ли играть еще? Публика сидела в одурении, ожидая продолжения. Или хоть какой-нибудь развязки в следующем аккорде. Как вдруг. С балкона стали доноситься звуки. Восхищением я бы их никак не назвала. А вот на смех это сильно походило. Но на смех, который старательно пытаются сдержать.
Так я и познакомилась с творчеством этого тогда еще юного пианиста.