Несколько лет я веду бухгалтерию на удалёнке. Никаких тебе душных офисов, никаких «выходов в люди». Брожу по дому в чём бог послал и экономлю на транспорте, обедах, косметике и обуви. Можно работать лёжа. Можно работать за едой. Можно спать весь день, а работать ночью – никто не запрещает. Кругом сплошные выгоды.
Оп-па, оп-па-па, колбаса со стразами… Наверное, от этих многочисленных удалённых выгод я разленилась и раздобрела. Я не заметила, когда от меня сбежал муж, а дети сами научились ходить в магазин. Я не помню, когда у меня последний раз были приступы и истерики. Однажды я поняла, что в моей жизни всё настолько ровно, что даже противно.
Осознав это, я позавидовала подруге Нинке. У Нинки всегда всё сложно. Она носится по жизни как комета, беспрестанно меняет причёски и сидит на диетах. Она пронырлива как веретено и подвижна как жидкая ртуть. У неё в наличии заросшая дача, разваливающаяся машина, психованный муж, чокнутый любовник и несколько поклонников в предлюбовничной стадии, а также несколько бывших, с которыми сохраняются отношения.
Нинка вечно по уши в приключениях и стрессе. Она рвёт и кипит, глотает антидепрессанты и с кем-то лается по вайберу… а я лежу в кровати, обложившись плюшками, и подвожу платёжный баланс какой-то филькиной конторы, которой в глаза не видела.
- Распустилась ты, Радмилка! – заключила Нинка, когда я пожаловалась на скуку. – Погрязла в пижамном болоте. Тебе нужна хорошая нервотрёпка, чтоб дым из ушей! Чтобы ты ночей не спала, грызла стенку и орала «зачем я на этот свет родилась?»
Нинка рекомендовала мне завести мужика. А лучше двух или трёх, тогда скучать мне точно не дадут. Меня будут рвать на куски, изводить и выматывать, и я буду полдня тратить только на то, чтоб закрасить свежие седые волосы.
Я рассудила, что попытка не пытка, и последовала примеру Нинки. Для начала я завела одного мужика – Чапкина. Про себя я величала его Чарли Чапкин, хотя его звали как-то иначе.
Нервотрёпки и бури не получилось. С Чапкиным мы дружили около месяца. Несколько раз встречались в местах общественного питания. Иногда я позволяла ему положить руку мне на колено: надеялась, что это заставит меня нервничать и беспокоиться.
Чапкин клал мне руку на колено, что-то говорил, но никаких эмоций у меня это не вызывало. Я слушала, поддакивала и умирала от тоски. Домой его я не приводила, поскольку там и так-то бардак, а если добавить ещё и Чапкина – вообще ступить некуда будет.
- А теперь брось его! – посоветовала матёрая волчица Нинка. – Знаешь, как взбесится Чапкин? Ух, как он взовьётся!
- Откуда такая уверенность?
- Потому что я сама его дважды бросала, - объяснила Нинка. – Берегись! Чапкин начнёт заваливать тебя яростными и страстными сообщениями, звонить и плакать под дверью… ты испытаешь целую гамму чувств! Тут-то тебе и станет весело, и нервная система полностью перезагрузится.
Я бросила Чапкина, не дав ему того, о чём он мечтал, если он вообще о чём-нибудь мечтал. Некоторое время обиженный Чапкин действительно осаждал меня звонками и письмами. Напрашивался в гости. Звал обратно. Интеллигентно язвил и напоминал, как нам было хорошо вместе, когда он держал меня за коленку.
- Ну как? – спрашивала Нинка. – Пробирает тебя, полено ты бухгалтерское? Ты ощущаешь сожаление, гнев, досаду, раздражение?
Но от страстных домогательств Чапкина я ощущала только сонливость, о чём и известила Нинку. Подруга попеняла мне за инертность и предложила переключиться на что-нибудь другое.
И тут мне в ленте попался пост старого знакомого, который с давних пор числится у меня в друзьях. Он редкий чудик и балабол, и фамилия у него соответствующая – Усмешкин. В прошлом мы вместе работали на фабрике по производству резиновых груш. Я была там бухгалтером, а Усмешкин, видимо, околачивал те самые груши. Точно не помню.
Усмешкин писал, что идёт в пеший поход с группой друзей на три дня. У них освободилось одно место, он готов взять с собой любого попутчика. Пол и внешность значения не имеют, лишь бы человек был не совсем дятел, поскольку дятлов в лесу и так навалом.
Оп-па-па, колбаса со стразами! Я подумала – вот то, что я искала. Поход на три дня, необузданная природа, приключения и опасности наверняка встряхнут меня и выведут из глубокой эмоциональной летаргии!
Выудив номер Усмешкина в списке контактов, я позвонила и заявила, что готова идти в поход хоть на край света. Правда, я была совершенно не готова… но сказать-то я могу?
- Физкультпривет, Радмила Дмитриевна! – сказал Усмешкин. – Буду рад увидеться. Я тебя записываю? Предупреждаю: предстоит нелёгкий путь. Лес – это настолько экономически отсталая территория, что там до сих пор отсутствуют вай-фай, банкомат и чебуречные. Даже шезлонгов нету!
- Три дня без чебуречных и вай-фая я осилю, - мужественно сказала я. – Может, возвращение к первобытным истокам расшевелит меня по-настоящему?
- Нехватка чебуречных – ещё цветочки, - сказал Усмешкин. – Также люди в лесу рискуют заблудиться, замёрзнуть, остаться без обеда, простудиться, отравиться, утонуть и забеременеть. Причём одновременно.
- Это мне подходит! – сказала я. – Но мы хотя бы вернёмся оттуда живыми?
Усмешкин ответил, что у меня дилетантский взгляд на туризм. Живыми из походов возвращаются только чайники, а у серьёзных профессионалов так не принято. Скорее всего, наши косточки склюют стервятники.
– Твой поход нравится мне всё больше и больше! – вдохновилась я. – Меня на удалёнке так разнесло, что на всех стервятников хватит. Вот только насчёт «забеременеть» я не поняла. Там кто-то будет ко мне приставать?
Балабол Усмешкин подумал и сказал:
- Даже не знаю… а какой ответ предпочтительнее?
Кончилось тем, что он прислал мне список принадлежностей, необходимых для укомплектования рюкзака. Пошарив по сусекам, я нашла почти всё и только потом вспомнила, что у меня нет самого рюкзака. Пошла и купила рюкзак, пенку и ещё какую-то мелочёвку, и сама удивилась, как ловко всё у меня складывается.
За детей я не волновалась. Дочке двенадцать лет, сыну тринадцать, они гораздо самостоятельнее мамы. Символически перепоручив их заботам соседки, я навьючила рюкзак и села в такси. На точке встречи меня ждал микроавтобус и командор группы Усмешкин. Он вёз мне лишнюю одноместную палатку.
Мы выехали куда-то к западу от города. Усмешкин пояснил, что в той стороне водится больше комаров и пиявок, значит, скучать нам не придётся. Вместе со мной нас шло всего восемь человек и это меня устраивало. Я старая прикроватная тумбочка и избегаю крикливых людных толп.
…Ой, что такое? Не успела я толком вздремнуть, как автобус уже тормозит среди леса и Усмешкин отдаёт приказ разгружаться. Так быстро? Сто километров по ровному шоссе мы пролетели как молния, зато обратно нам пилить пешком.
Сто километров за три дня! Сопоставив это расстояние со своими изнеженными ножками, я хотела прийти в уныние, но не смогла. Слишком роскошный пейзаж открылся вокруг. Слишком много синего неба и зелёной травы. Ветер пахнет можжевельником, а из-под ног прыгают нахальные лягушки.
Разобрав барахло, гуськом бредём по тропке. Усмешкин смотрит сзади, чтоб никто не отстал. Сегодня надо пройти лишь несколько километров, там мы встанем на привал до утра. В кои-то веки я дышу полной грудью и всё настолько хорошо, что и рада бы понервничать, да не из-за чего.
Оп-па-па, колбаса со стразами. Придётся отложить нервы на потом.
Никогда не видела во сне экс-поклонника Чапкина, но сегодня он мне приснился. Всю ночь держал меня за колено и бухтел, а я так пригрелась в новеньком спальнике, что было лень отогнать этого мачо на удалёнке.
Глупая я женщина и сон глупый. Не хочу я Чапкина, чего он сюда приплёлся?
- Подъём! Подъём! – вопит где-то Усмешкин. – Граждане туристы, выжившие ночью! Не пора ли поработать бутсами? Погодка в самый раз – с водяным охлаждением!
Вот тебе и колбаса со стразами. Добро пожаловать в суровую реальность! Едва проснувшись, я слышу, как по крыше палатки барабанит дождь. Похоже, этот унылый звук я и приняла во сне за бухтение Чапкина.
Мутно-серые тучи висят над лесом, словно шапка стиральной пены над тазиком. Костёр дымит и щиплет глаза, за шиворот льётся вода, я ни черта не выспалась… но от кружки горячего чая сразу оживаю, будто заново родилась. Засучив брюки, я шастаю по лужам и радуюсь, что дождь прибил всех комаров.
В группе нас восемь голов, все они знакомые Усмешкина. Семейная пара, потом студент со студенткой и ещё двое каких-то, судя по поведению – любовник с любовницей. Плюс сам Усмешкин и я. По-моему, я здесь единственная чайница.
Не буду врать, будто не устала идти под дождём. Сначала я просто устала. Затем страшно устала, а под конец смертельно устала. Усмешкин это заметил.
- Как себя чувствуешь, Радмила? – спросил. – Ныть будешь?
- А какой ответ предпочтительнее? – спросила я, плюхая по просёлочной дороге. – Не надейся, Усмешкин. Лучше я гордо и молча умру. И стану первым бухгалтером на удалёнке, скончавшимся в этом лесу.
- Бухгалтера на этом маршруте обычно выдерживают дольше, - сказал Усмешкин. – И умирают только вон за тем холмом, где уже разбито небольшое бухгалтерское кладбище. Хочешь, рюкзак понесу?
От услуг носильщика я отказалась, но впоследствии оценила, что Усмешкин выстроил график похода очень мудро. Шли мы без напряга, неторопливо, равняясь на самых слабых (читай – на меня, любимую). Устраивали короткие привалы и даже находили время фоткать окрестности. Тропа то виляла между замшелыми утёсами, то ныряла в каменистую падь, то выводила на гребень, откуда распахивалась невероятно живописная панорама в сетке дождя.
- Форсируем вброд ручей! – командовал Усмешкин. – Взяли в руке по палке – и друг за другом. Осторожно, камни скользкие! Радмила, не упади в воду!
- Бухгалтера на удалёнке никогда не па…! – сказала я и упала в воду.
Оп-па, колбаса со стразами… Шлёпнувшись в ручей, я выяснила, что вода в лесу мокрая, холодная и я в ней тону. Но тут же сообразила, что ничего страшного не произошло. Чего бояться человеку, который давно вымок до нитки даже в тех местах, куда дождь по определению попасть не может? Когда меня достали и поздравили с боевым крещением, я хохотала как сумасшедшая.
День был сырой и слякотный, зато ночевали мы как боги – в заброшенной деревне, под покосившимся навесом. Усмешкин назвал это строение «балаган». Сверху была настоящая крыша, мы без помех развели костёр, поели и обсушились. Не успев доползти до спальника, я вырубилась и до утра спала без задних ног.
Назавтра у меня ломило все кости, словно Чапкин во сне не только хватал меня за коленки, но и бил палкой, а потом бросил в работающую бетономешалку. Кряхтя, я взвалила на себя рюкзак и сама поразилась своему спокойствию. Вроде бы больна, измучена, в чём душа держится. Налицо все причины нервничать и уливаться слезами по родному дивану, а с меня всё как с гуся вода.
- Всегда подозревала, что при рождении мне чего-то недодали, - ворчала я, выжимая волосы. – Я могла бы сейчас припухать под одеялом и гонять цифры в ноутбуке. Вместо этого я шкандыбаю в неизвестном направлении в хлюпающих кроссовках и делаю селфи с пнями. Усмешкин, мы хоть в нужную сторону идём? И мне стыдно сознаться, но я напрочь забыла, как тебя зовут.
- Андреем, - говорит Усмешкин. – Здешние места я облазил вдоль и поперёк. Работаю я в туристическом центре. Вожу сплавы и всё такое...
Тут он ухмыльнулся и добавил:
- Правда, тоже на удалёнке.
Вторую ночь мы опять провели в фешенебельном месте (по туристическим меркам). Тропа вывела нас к заброшенному железнодорожному мосту. Рельсы с этой ветки давно сняты, фермы заржавлены. К счастью, внизу было замечательно сухо. Мост защищал нас от дождя, и главное – всех комаров выдувало сквозняком как в трубу. Под таинственные шорохи, вздохи и поскрипывание железных конструкций мы уснули, будто парижские беспризорники.
Укладываясь спать, один из спутников сказал, что у всех мостов, построенных людьми, есть душа. Романтично звучит! Мне чудилось, во сне я отдалённо слышала чей-то голос, но потом опять явился кислый Чапкин, схватил меня за колено и я чуть не разнервничалась. Вечно он не вовремя, колбаса со стразами!
Можно долго повествовать о наших трёхдневных мытарствах. Выдернутая из сонно-цифровой вотчины, за три дня я хапнула тучу впечатлений. Как ни странно, я не заблудилась, не отравилась, не замёрзла, хотя Усмешкин мне это клятвенно обещал.
Более того – я даже не забеременела, потому что залетать от дождевой воды и комариных укусов люди ещё не научились. А никто другой меня и пальцем не тронул.
А я бы этого хотела? Хм… сама не понимаю, какой ответ предпочтительнее.
***
По закону подлости, погода настроилась лишь к концу похода. Стоило нам приблизиться к цивилизации, солнце тут же раздвинуло тучи и выставило наружу горячий бок. Продуло траву, пригрело макушку, высушило нашу мокрую насквозь амуницию. Где ты раньше было, солнышко?
Стоим на последнем холме, обирая с себя колючки и цветочные метёлки. Под ногами раскинулся родной город, вижу знакомые ориентиры: полосатые трубы ТЭЦ, мачты и высотный жилой комплекс из оранжево-серых кубиков. Мобильная сеть давно появилась, но проверять накопившуюся почту неохота. Детям я уже позвонила, они в порядке и ждут маму.
- Осталось спуститься – и там трамвайная остановка, - говорит Усмешкин. – Кому налево, кому направо. Присядем на дорожку, товарищи выжившие?
Сидим на холмике, подложив под себя влажные рюкзаки. Несмотря на дождливые дни, мы обгорели и обветрились как морские волки. Единственное, по чему я всерьёз соскучилась, блуждая по полям, – это по детям и горячей ванне. Всё остальное просто обалденно.
- Спасибо, Андрей, - говорю я. – Ужасная удача, что я увидела в ленте твоё приглашение в поход! Интересно, сколько ещё было кандидатов на свободное место, кроме меня?
- Двадцать два человека, - говорит Усмешкин. – Но когда попросилась ты – я всех отшил.
- Впервые за три дня я начинаю нервничать, - говорю я. – Страшно подумать, сколько я потеряла бы, если бы не ввязалась в твою авантюру. Молодцы те люди, которые походы придумали! На следующий раз надо будет детей с собой взять. Может, этим летом ещё успеем?
- Успеем, Радмила, сходим, - говорит Усмешкин. – Ну что, посидели на горке, рыцари дорог? Спускаемся в каменные джунгли?
- Подожди, - останавливаю я. – Всё равно я что-то нервничаю. Слушай, Андрей… положи мне руку на колено, а?
Усмешкин кладёт ладонь мне на ногу – и моя коленка становится такой горячей, словно сейчас лопнет от притока крови и расплавит походные бриджи, как конфетный фантик. С Чапкиным у меня ничего подобного не было.
- Вот теперь хорошо, - говорю я. – Сразу стало спокойнее.