Глава 261
Оставшись наедине с Филиппом, я предупредил его, что не стоит открыто избегать мадемуазель де Ла Вальер, высказывать расположение Фуке слишком явно, проявлять нерасположенность к Кольберу. Также не следует демонстрировать равнодушие к тем видам развлечений, которыми увлекался Людовик. Хотя бы первое время Филиппу надлежит быть именно Людовиком XIV, и никем иным, и лишь очень постепенно изменять и политику, и поведение, и даже, если хочется, то и пристрастия, привычки, предпочтения.
— Я бы хотел видеть мою мать, — сказал Филипп. —Все эти годы я не знал ни матери, ни отца, и не подозревал, что моя мать жива. А ведь ей уже много лет и её жизнь может прерваться в любой день. Я понимаю, что время материнской ласки для меня упущено навсегда. Но хотя бы взять её за ладони, заглянуть в её глаза, чтобы запомнить её лицо, её голос, даже её запах.
— Это весьма естественное желание, но крайне неуместное, и очень опасное, — возразил я. — В последнее время между Людовиком и Королевой-матерью наметилось отчуждение, холодность. Ваша матушка, конечно, была бы рада увидеть доказательства сыновней любви и привязанности, но это насторожит её, а также всех, кто будет этому свидетелем. Людовик так никогда не поступал. Потерпите хотя бы неделю-другую. Мы придумаем причины вашего духовного сближения, и вы сможете сделать всё то, что хотите, но не сразу, а чуть позже, постепенно подготовив всех к такой перемене в вас.
— Я понимаю, что я должен стать Людовиком, но некоторые вещи меня чрезвычайно огорчают и даже почти пугают, — грустно сказал Филипп. — Супруга Людовика теперь будет моей супругой. Не знаю, любил ли Людовик её, или лишь притворялся, или, быть может, любил, но разлюбил позднее, или же он совмещал привязанность к ней с новой привязанностью к мадемуазель де Ла Вальер? Я не представляю, как себя вести с ней. К тому же, это – прелюбодеяние! Обращаться с супругой своего брата как со своей собственной, узурпировать права мужа, при живом муже, это ужасно.
— Не слишком ужасно, поверьте, Ваше Величество, — возразил я. — Не менее половины французов этим занимаются. Что действительно ужасно, так это то, что вас отторгли от семьи, лишили прав, принадлежащих вам по праву, и в довершение этой чудовищной несправедливости ещё и лишили свободы, лишили права жить нормальной жизнью, иметь семью, детей, любить и быть любимым! У вас хватило решимости и смелости вернуть себе всё то, что отняли у вас незаконно. По законам человеческим то, что мы с вами сделали с вашим братом, карается смертью. А то, что вам предстоит сделать с его женой, всего лишь осуждается. По законам же Божьим вы служите Ордену, а Орден – Папе, наместнику Божьему на земле. Так что в моём лице Папа и сам Господь отпускают вам этот грех и все те грехи, которые следуют из этого чрезвычайного подвига, на который вы решились. Если вам неприятна Королева… Это прискорбно. Но ведь вы её ещё не видели! Как вы можете заранее знать, какие чувства она в вас вызовет? И потом… Что ж, вы можете не встречаться с Королевой, или встречаться лишь ненадолго и формально. Сможете сказать впоследствии, что охладели к ней. Хотя этот брак был заключён по политическим мотивам, и его крепость была бы залогом длительного мира между Францией и Испанией. Подумайте, ведь вы можете стать отцом второго ребёнка Королевы, а если Дофина приберёт Господь, а ваше будущее дитя будет мальчиком, ведь вы будете отцом будущего Короля и фактически основателем этой новой династии! Неужели вы откажетесь от этой чести?
— Украденная честь сомнительна, — вздохнул Филипп.
— Вчера вы были более решительны, — сказал я.
— Я и сейчас не отступлю, — твёрдо ответил Филипп. — Простите мне эту минутную слабость. Вы правы, я должен быть Людовиком, каким был он, во всяком случае первое время. Я стану мужем Королеве, любовником мадемуазель де Ла Вальер, я буду флиртовать с Принцессой, стану секретничать с Кольбером, надену маску суровости в отношении Фуке, но только ненадолго! Лишь до тех пор, пока мы с вами не удостоверимся, что всё прошло идеально. Мы не дадим оснований для каких-либо сомнений на мой счёт! Все будут видеть во мне Людовика XIV, даже я сам. Если бы вчера Людовик лишился пальца или зуба, мне надлежало бы сделать сегодня утром с собой то же самое. И я сделал бы это, поверьте, даже если бы мне пришлось это сделать собственноручно! Во мне достаточно решимости на это. А я опасаюсь всего лишь проявить галантность к Королеве не в точности в той форме и в том виде, к какому она привыкла. Не раскусит ли меня женщина, которая будет считать меня собственным супругом? Я постараюсь быть внимательным к той, кто считает меня своим любовником, но не удивится ли она переменам во мне? Ведь я не знаю в точности манеры поведения Людовика в подобных обстоятельствах!
— Скажитесь больным и слегка не в настроении, этого будет довольно, для того, чтобы объяснить все несоответствия, которые неизбежны, — ответил я.
— Но разве это не слабость – прикидываться больным в первый же день, когда я, наконец, стал свободным и могу действовать? —спросил Филипп. — Эта слабость смешна и недостойна будущего Короля!
— Не будущего Короля, а уже фактического Короля каковым вы стали сегодня, Ваше Величество, — ответил я и поклонился ему, чтобы приободрить и приучить к подобным поклонам, которые будут теперь нередки. — Поверьте, если вы сами будете верить, что вы Король, никто не посмеет усомниться в этом. Величие любого человека проистекает от осознания им собственного величия, это всё определяет. Божество, ведущее себя как Меркурий, выполняющий всего лишь роль курьера, или как Вулкан, играющий роль рогоносца, никогда не будет настоящим божеством, тогда как Зевс вёл себя более чем вызывающе, и уже хотя бы только этим был на голову выше всех прочих богов Олимпа. Он решил для себя, что ему позволено всё, и никто не посмел ему возразить. Будьте же и вы таким же, но постепенно.
— Я всё понял, — ответил Филипп. — Благодарю за этот урок.
— Тогда делайте второй шаг, покажите себя вашим придворным, — ответил я.
— Ещё только один вопрос, — продолжил Филипп. — Скажите, господин епископ, смогу ли я разыскать ту даму, которую видел несколько раз, и которую, кажется, действительно люблю?
— Подождите неделю-другую, и любая дама Франции будет вашей, — ответил я. — Если дамам знатная, сближение произойдёт само собой, стоит вам лишь только этого пожелать. Если же она недостаточно высокопоставлена, советую вам сначала сделать её знатной, затем сближаться с ней. В вашей власти сделать её сколь угодно знатной и поставить над всеми другими дамами королевства.
— Эта дама из дома маршала де Грамона, — сказал Филипп.
«Какой ужас! — подумал я. — Катерина Шарлотта де Грамон, оказывается, встречалась с Филиппом! Что за бестолочи охраняли его! Потрясающий непрофессионализм! Ну теперь, вероятно, это не имеет существенного значения, однако, надо будет как-то нейтрализовать мадемуазель де Граммон, или же сделать её любовницей Филиппа. Или и то, и другое, сначала второе, затем первое. Монастырь, например, где она не сможет проговориться».
— Я догадываюсь, о ком вы говорите, Ваше Величество, — ответил я. — Ваше дело, полагаю, небезнадёжно, но оставим это на более позднее время. Теперь же вам следует подготовиться к встрече с вашими родственниками, после чего мы отправимся в Лувр.
— У меня совершенно нет аппетита, я и хотел бы отправиться в Лувр как можно скорей, — ответил Филипп.
— Ваша воля – закон для двора, но вы в таком случае вынудите и всех остальных отправиться в Лувр без завтрака, — сказал я. — Пожалейте же своих подданных и дайте им возможность утолить утренний голод, взбодриться перед дорогой. Покормите их за счёт Фуке. Он всё равно уже понёс эти расходы. Вкусная еда способствует улучшению настроения, а еда у Фуке будет изысканная, уверяю вас. Сытые и довольные люди будут лучше служить вам и меньше будут обращать внимание на отличия между вами и Людовиком, если таковые проявят себя, чего, боюсь, нам не избежать. Кроме того, кухней господина Фуке командует сам Франсуа Ватель, это самый знаменитый кулинар всех времён во Франции, а Франция задаёт тон в кулинарии всей Европе. Его знаменитый крем Шантийи – чемпион среди десертов. И другие блюда запомнятся надолго. Я рекомендую отведать их и вам, Ваше Величество, вы не пожалеете. Даже я, который старается есть немного, отведаю по чуть-чуть каждого из этих блюд, ибо это не еда, это – гармония вкуса и наслаждение чувств.
— Вы меня убедили, я буду завтракать, — решительно сказал Филипп. — Но после завтрака мы немедленно отправимся в Лувр.
— Это будет наиболее разумно, — согласился я. — В Лувре господин Сегье скрепит печатью ваш приказ об отправке известного вам лица в Пиньероль, и мы, наконец, избавимся от всех опасений на этот счёт.
Как и ожидалось, завтрак был великолепен. Я вспомнил, что не отдал должного искусству Вателя в предыдущий день, поскольку был слишком занят всеми этими делами, и у меня весь день почти маковой росинки не было во рту. Моё чрезвычайное возбуждение заглушило голод, зов природы уступил зову возбуждённого сердца и разгорячённого мозга. Теперь же я несколько успокоился и воздал должное кухне Вателя. Кажется, я даже позавтракал так плотно, что этот приём пищи мог мне заменить и обед, и ужин, как оно впоследствии и произошло.
Когда мы направились в Лувр, я поискал глазами д’Артаньяна, но не нашёл его. Его место занимал заместитель по имени д’Арленкур.
— Шевалье д’Арленкур, не ответите ли мне, куда запропал ваш лейтенант и командир, господин д’Артаньян? — спросил его я.
— Я на службе, монсеньор, — ответил д’Арленкур. — Вы сами были мушкетёром и понимаете, что на подобные вопросы отвечать гражданским мы не должны. Но я знаю, что вы – друг господина д’Артаньяна, и поэтому скажу лишь, что вы можете не беспокоиться, он здоров и выполняет важное поручение Его Величества.
— Благодарю вас, приятель, я приблизительно так и понял, — ответил я ему с лучезарной улыбкой.
Мне захотелось спросить у Филиппа, какое поручение он дал д’Артаньяну, но, во-первых, подъехать к нему и обратиться с вопросом в настоящее время было большим риском, придворные ещё не привыкли к тому, что я буду его ближайшим советником. Во-вторых, я отлично помню, что д’Артаньян мог видеть сегодня Филиппа только в моём присутствии, так что Филипп не мог произнести ничего такого, чего я не слышал бы.
«Ах, да! — вспомнил я. — Филипп для того, чтобы услать д’Артаньяна подальше, рекомендовал ему критически изучить список офицеров, назначенных в Бель-Иль! Лучше бы он услал его туда с повторной инспекцией! Надо было всё-таки самому придумать поручение для хитрого гасконца, а не отдавать это дело на усмотрение Филиппа! Но почему же я вижу Фуке, но не вижу рядом с ним д’Артаньяна? Это плохой знак. Ведь это говорит о том, что д’Артаньян отбыл куда-то по собственной инициативе! Сегодня мне в наименьшей степени хотелось бы, чтобы д’Артаньян проявлял какую-либо инициативу!»
(Продолжение следует)