В первую же ночь Мстислав Егорович сильно пожалел о своём скоропалительном решении сдаться на излечение души.
Разбуженный потусторонними завываниями, он различил в сумеречном лунном свете, пробивавшемся через больничное окошко, настоящее привидение в белом балахоне, плывущее между кроватями. Именно оно издавало эти жуткие звуки. А поскольку редактор не мог знать, что это просто был несчастный капитан районного пожарнадзора Загоройналивайко, то испугался не на шутку. Даже не сразу заметил сидевшего на соседней кровати в позе "лотос" Игнатия. И вздрогнул, когда тот, ни к кому конкретно не обращаясь, забормотал:
— Когда твердые элементы соединились в сушу, а влага опоясала землю морями, растеклась по ней реками и озерами, тогда мир впервые вышел из состояния хаоса, над которым веял разделяющий Дух Божий. А дальше — посредством разграничивания ясных борозд — получился тот сложный и прекрасный мир, который, принимая или не принимая, стремятся узнать, по-своему увидеть и запечатлеть художники...
"Вот это я попал!" — так можно было расшифровать безмолвную мысль, блеснувшую в голове редактора. Игнатий же, строго и серьёзно глядя перед собой, продолжал пророчествовать во тьму:
— Мы учимся строению периодов, кадансам, приступам, заключениям и украшениям посредством риторических фигур. Мы учимся, так сказать, кладке камней в том здании, зодчими которого хотим быть; и нам должно иметь зоркий глаз, верную руку и ясное чувство планомерности, перспективы, стройности, чтобы достигнуть желаемого результата. Нужно, чтобы от неверно положенного свода не рухнула вся постройка, чтобы частности не затемняли целого, чтобы самый несимметричный и тревожащий замысел был достигнут сознательными и закономерными средствами. Это и будет тем искусством, про которое говорилось: «Ars longa, vita brevis». Необходимо, кроме непосредственного таланта, знание своего матерьяла и формы и соответствия между нею и содержанием.
— Простите, коллега, а вы не из Сероглюков случайно будете? — осмелился поинтересоваться у него Сучьев, дождавшись паузы в тезисах. Игнатий повернул к нему одухотворённое высокими мыслями лицо и закруглил свою проповедь:
— Подводя итоги всему сказанному, если бы я мог кому-нибудь дать наставление, я бы сказал так: «Друг мой, имея талант, то есть — уменье по-своему, по-новому видеть мир, память художника, способность отличать нужное от случайного, правдоподобную выдумку, — пишите логично, соблюдая чистоту народной речи, имея свой слог, ясно чувствуйте соответствие данной формы с известным содержанием и приличествующим ей языком, будьте искусным зодчим как в мелочах, так и в целом, будьте понятны в ваших выражениях».
Любимому же другу на ухо сказал бы: «Если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос (если вы хаотичны) просветился и устроился, или покуда сдерживайте его ясной формой: в рассказе пусть рассказывается, в драме пусть действуют, лирику сохраните для стихов, любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и подлинны, — и вы найдете секрет дивной вещи — прекрасной ясности», — которую назвал бы я «кларизмом».
Но «путь искусства долог, а жизнь коротка», и все эти наставления не суть ли только благие пожелания самому себе, не та ли?
Немного помолчав и как бы с трудом возвращаясь в реальность, философ расплёл ноги, вытянул их вперёд, и наконец определив, что к нему обратились, ответил вопросом на вопрос:
— А что вы хотите узнать, коллега?
Сучьев открыл было рот, собираясь повторить вопрос, но Игнатий, ровно, как деревянная игрушка, откинувшись верхней частью тела назад и приняв, таким образом, полностью горизонтальное положение, прикрыл веки и через пару секунд уже мирно спал сном невинного младенца, едва слышно посапывая.
Привидение тоже куда-то пропало. Один лишь редактор остался бодрствовать в неуютном сумраке палаты, лишившись сна. Там мы его пока и оставим.
Пользуясь моментом, заметим, что клетчатость подчас может принимать причудливую форму. Клетчатость — это высокая ответственность за судьбы ближних, а не просто знаки священные на нежном месте. Выражаясь фигурально, банальные клетки от гамака выполняют не только роль сингулярных борозд на теле истинного адепта, но неизбежно трансформируются в замысловатые иероглифы, отпечатывающие Высокую Истину в его высшей, духовной оболочке, демонстрируя таким образом сакральную связь Слова, как вещественного знака и Духа, вечного, абсолютного, идеального. И связь эта реальна и зрима на простой человеческой попе. А также выразима словесно, в глубоких поучительных рассуждениях.
Хотя безусловно — не каждая способна читать эти философские истины на мужских ягодицах, видя прежде всего в них примитивный греховно-житейский аппарат удовлетворения низменной животной похоти, только "испорченный" следами от гамака. Ведь вы, конечно же, согласны с этим грустным наблюдением?