С детства брошенный родителями Пашка рос с бабушкой. Она всегда водила его с собой в монастырь, и мальчонка практически здесь вырос. Он рано научился читать молитвы и каноны, правильно молился, с семи годков был призван в Алтарь алтарником.
Подрастая, Пашка читал уже на клиросе, а затем принял постриг в иноки. Владыка его обожал и готовил в духовную семинарию, приставив к нему строгого духовника Никодима. Но начавшийся путь в монашество внезапно оборвался. Дорога туда оказалась не под силу чистому целомудренному юноше.
С чёрной, вьющейся кольцами гривой длинных волос, пронзительно синеглазый, красногубый до сладости и с глубокими ямочками на щеках восемнадцатилетний Пашка настолько ослеплял всех белозубой улыбкой, заходя на службу в храм, что пришедшим девчатам каяться в соблазнах как-то уже не хотелось. Они тайно любовались стройным, как свеча, иноком в чёрном одеянии. А он от порога приветственно махал высоко поднятой рукой всем знакомым, поднимался на клирос к певчим и начинал читку утреннего канона. Его ровный голос лился журчащим сладким ручьём, из которого хотелось допьяна напиться и забыться в объятиях его обладателя. В этом-то и не растерялась певчая Марина, старше парня на пять лет.
После службы, отобедав в домике архимандрита вместе с Пашкой, она попросила его помочь донести её сумку до дому. Будучи безотказным, не соблазнённый он легко повёлся на коварство девицы, а она уже в своём доме пригласила его попить чаю. Пашка не отказал и в этом. Вот только не знал он, что подмешанный в чай коньяк и неожиданное девичье нападение в страстной ласке имеют непреодолимую дьявольскую силу разврата. В связи с этим с парня слетела монашеская одежда, и в тумане неизведанного страстного растления он не понял, как отдался развратнице!
Соблазн молниеносно затянул молодого инока в омут животной похоти. Пашка не чаял конца литургии, чтобы раствориться в ласках Марины. Их встречи стали настолько частыми, а отношения полезли в глаза, что зоркий духовник Никодим подозвал его к себе и вмиг во всём расколол! Ненаученный при монастыре безоглядно лгать Пашка искренне признался в своём падении.
- Да как же ты после этого можешь облачаться в монашеские одежды?! Для чего ты носишь пояс смирения на чреслах?! Это же прямое кощунство!!! – беспощадно разнёс его духовник и велел: - Немедленно принимай расстрижение и разбирайся, что тебе нужно в жизни!
Пашку расстригли, певчую пропесочили, а Пашкина бабка лила горючие слёзы о доле внука.
- Ну что его теперь с потрохами есть-то? Тычут и тычут пальцами в спину! Скоро дырку в нём протычут! – плакала она перед матушкой Еленой и монахинями.
В сердцах она даже подошла к совратительнице и в слезах высказалась ей с горчайшей скорбью по загубленной доле внука.
- Ты скажи мне, как ты смогла так поступить с Пашкой?! Ты же видела, что он принял схиму! За ради чего ты ходишь в монастырь? Иноков совращать?
В ответ девица не произнесла ни слова, а поспешно убежала из храма. Она даже на обеды к архимандриту перестала ходить. На клирос же ходила лишь потому, что за каждый выход получала деньги. Бабка всхлипнула и с горечью бросила ей вслед:
- Бог тебе судья!.. Бог!..
А скинувший монашеские одеяния красавец-расстрига отрезал волнистую гриву и с короткой стрижечкой, в светлой футболочке и потёртых джинсах сейчас спокойно болтал на скамейке с Родионом. Он ходил в монастырь, но старался не заходить в Алтарь, а задерживался во дворе возле своего духовника, которого после расстрижения попросил остаться для него духовным отцом. С огромным сожалением в глазах отец Никодим что-то строго ему вдалбливал, а Пашка с потупленным взором согласно кивал в ответ с лёгкой улыбкой на зацелованных устах. Он оставался таким же для всех добрым, а для девок заманчивым. Ослепительно всем улыбаясь, он, как и прежде издали кого-нибудь приветствовал высоким взмахом руки над головой. Это приветствие с лучезарной улыбкой было похоже на флаг бунтаря, который не собирается сдаваться. Обрушившиеся на Пашку постыдные печали никак не могли захватить его в свой плен. И в отличие от своей бабки расстрига не слушал заспинные пересуды.
- Ну и куда теперь ты пойдёшь, головушка бедовая? – как-то поерошила матушка Елена его коротенькую стрижку и с огромным сожалением вздохнула: - Поднесло же к тебе эту Марину!
Совратительница продолжала петь на клиросе, но с Пашкой больше не встречалась. Она просто раскаялась в содеянном. А он благодушно улыбнулся матушке, ободряюще кивнул и сказал, как не каждый смог бы ответить на осуждение и жалость в свой адрес:
- Ну-к… значит, мне надо через это пройти. Ничего, сейчас в армию пойду, а там, как Господь управит.
- Не переживай. Всё будет хорошо, если делать всё с головой, - по-матерински улыбнулась ему матушка.
- А я и не переживаю. Это моя бабушка переживает, – ослепил её расстрига улыбкой.
- Ну как же ей за тебя не переживать, коли ты у неё одна опора в жизни? – незлобиво упрекнула его матушка, думая про себя: «Эх, и даст ему жизнь за его красоту!», а вслух вздохнула: - Будем за тебя всем приходом молиться.
- Спаси вас, Господи! – с той же улыбкой перекрестился Пашка и на прощание, пожав Родиону руку, покинул монастырь, троекратно раскланявшись за вратами с крестным знамением.
- С Богом в душе живёт, к Нему всё равно и прибьётся – монах он или глубоко верующий, - успокоил Родион матушку в её переживании. Он сам не сразу стал монахом, по себе и судил. Тем более что грешил в душе, соблазняясь поварихой.
Матушка кивнула ему в ответ и ушла, вспоминая время, когда молоденький инок, словно зажжённая светлая свеча радовал монастырь своим присутствием.
продолжение следует.........