Графитный принц

 

— — — — — — — — — — — — — — —

Sker chlanoe keledrim lasto mha

Sker chlanoe elenna edro nin mha

O Varda tellumar Gilthoniel Lasto mha.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Слушающие серебряный народ, внимайте мне! Прислушивающийся к звёздам, это суть моя.

О, Купола Варды звездносводные, услышьте меня!



Д. Р. Толкин

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Космонавт №! бреется, стоя у зеркала в ванной… Жена пакует вещи… Дочка ещё спит… Картинка меняется… Стрела вместе с лежащей на ней ракетой неторопливо поднимается… Кабельно — заправочная мачта… Башня обслуживания… Вот он, уже облачённый в оранжевый скафандр, с то появляющейся, то исчезающей надписью СССР на шлеме, выходит из немного грустного красного автобуса, неуклюже и в то же время задорно направляется в сторону лестницы, поднимается по ней к лифту… Машет медвежьей лапой, предвосхищая пахмутовского олимпийского мишку с его воздушными шариками… Потом люк задраивают… От винта… Далее бункер, голос Королёва, похожего на директора какого — нибудь леспромхоза: «Кедр, я — Заря 1. Зажигание!». На что Гагарин, сидя в амортизированном кресле перед пультом управления, весело, почти по — домашнему, отвечает: «И сказал попугай в пасти кошки: «Поехали!»



—

Сэм несколько минут стоял перед воротами Алики, глядя, как заворожённый, в собственный паспорт, но вовсе не на своё неудачное фото (с нелепым взглядом, похожим на взгляд уголовника, героя американского боевика) или на фиолетовые смазанные печати, говорившие о перемене места прописки, и даже не на свои экзотические иоф (Сами Арионович Коссберг), почти совпадавшие с иоф изобретателя знаменитой третьей ступени, которого при запуске упомянул сам первый космонавт Терры, а на вращающуюся (прямо там, в графе!) ошибочную цифру года своего рождения: 1961 вместо 1991… Мысленно поблагодарив судьбу за то, что фамилия его не совпадала с фамилией болгарского, польского и монгольского космонавтов, он положил документ во внутренний карман пиджака и, не стучась, открыл дверцу ворот.

Дымчатая дорожка… Кленовые следы листопада… Сэм прошёл между чёрными прямоугольными грядками для роз, — к двухэтажному дому цвета сердолика. Взойдя по коротенькой мраморной лестнице на крыльцо с круглым серобуромалиновым ковриком перед самым порогом, он остановился и, от волнения развернувшись, посмотрел ещё раз в сторону ворот с номерком: 80. На том расстоянии они как раз совпадали с размерами стандартной твёрдой обложки в развороте с простым до зубовного скрежета рисунком. От навеса и игровой площадки веяло запахом поспевшей изабеллы. Какая — то тёмная бабочка прекрасной адмиральшей сгоревшего фейного флота одиноко вяло парила вокруг да около пепельнокожей джонатанки с поржавевшими листками. Ищет жениха своего — малькулимота, дурочка, подумал Сэм. Из — под дерева в самые глаза метко мигало ожерелье пены в металлической бочке с вонючей водой для полива… Звук одного из листков, скатившегося у Сэма на глазах по лабиринту веток, на минуту — две загипнотизировал его, и он, как по приказу, дождался приземления листка и согласился с тем, что данный листок, действительно, не из фольги — сухое, ломкое подобие мыши…

Тишина невидимым вездесущим нефилимом — стражником смотрела отовсюду на гостя в упор и не понимала, — признавать его за своего или не признавать.

Сэм постучал в белое дерево костяшками пальцев и стуком своим открыл незапертую дверь с богатырской цифрой между слепыми квадратами. Войдя внутрь и прикрыв за собой дверь пяткой, он ещё какое — то время постоял на одном месте, прислушиваясь ко всему полдневному дому. Нет ли кого ещё?

Потом, чтобы ноги не затекли, стал туда — сюда ходить и ждать чего — то. Несколько раз, с птичьими паузами, позвал Алику.

Никого.

Прямо как в тот вечер, когда он приехал к тётке, к родной сестре матери, в Крым. По прибытии, прямиком, с перрона, без всякого такси, направился к её дому. Она жила неподалёку от вокзала, в особнячке, который стоял на углу дорожного поворота. Дорога подымалась вдоль его фасада, а потом, обогнув дом, шла мимо его задней стены. То есть всех идущих и едущих по дороге видно было из окон дважды… То, что ему тогда никто не ответил на звонок, Сэма нисколько не удивило. Он приехал без предупреждения. Не хотел, чтобы кто — то его встречал с глупым выражением виноватой радости на лице. Дверь открылась после промозглого звонка минуты через три. Впустил его в дом какой — то бородатоподдатый мужичок. Как выяснилось впоследствии, какой — то дальний родственник по женской линии. К счастью, язык у него не был развязан алкоголем, и он не размазывал пол и стены традиционной пьяной чушью про смысл жизни, держался ровно, даже несколько излишне старался вовсю показаться трезвым стёклышком, хотя понимал, что Сэм видит его насквозь и с трудом терпит несущуюся от него на всех парах вонь «трёх топоров». Провёл гостя в гостиную и сообщив, что Мисти появится с минуты на минуту, исчез услужливым фамилиаром. Сэм прилёг на диване, чувствуя себя, как дома, и ни в малейшей степени не стесняясь окружающих его и не узнающих вещей. Взгляд его особенно задержался на яйцевидной расписной африканской маске, висевшей на стене, рядом с телевизором «Анаксагор». Тёте жутко нравились все эти аборигенные культуры. Разглядывая снятую со стены маску, Сэм тогда отчего — то вспомнил о своих попутчиках в поезде. разочарованный опозданием на проводы Иномарки, отчима и матери, он перепутал вагоны и сел не в десятое купе, а в одиннадцатое. Причём, занял нижнюю полку — место, уже забронированное неким пастернаком средних лет с гипнотической фамилией Переделкин. Прочие несколько пассажиров просто так его, Сэма, не отпустили. Манипулируя шляпой, дружно заставили принять участие в чёрном чаепитии, в ходе которого и познакомились, довольно коротко познакомились. Потом он к ним ещё не раз, как зомбированный, наведывался. Кажется, даже надоел под конец… Забавные они были. Весь невидимый путь проворонили в непостижимом для него экстазе, — за одной — единственной восточной игрой в «бесконечность с половиной». Его, Сэма, тоже пытались приохотить к ней, снисходительно растолковывая её, не лишённые коварства, правила… Филотелист Герыч рассказывал про измену жены друга на вечеринке. Перечислял фамилии всех гостей, подпадавших под подозрение в подсыпанном клофелине. Дымшиц сквозь сон, переворачиваясь на другой бок, заметил, что это похоже на заговор; все фамилии так называемых «гостей» — глазные. Глазков, Яблочков, Карев, Радугин, Щуров, Моргачёв… Переделкин тасовал карты, то и дело вынимая изо рта сигарету, чтобы стряхнуть с неё созревший пепел. Борисфен быстро — быстро, точно боялся не успеть до погружения во тьму грядущего туннеля в никуда, пересказывал фрагмент из исторического фильма… А везли в тюремном вагоне из Крестов этапом через Вологду в Архангельск… Окна в купе были забраны решётками и заколочены, забиты ставнями, прикиньте… В купе, рассчитанном на четыре человека, везли шестнадцать… Сардины в банке, короче… На отлить не выпускали… Люди наверху мочились… Всё текло вниз… Среди блатарей старик был… Мозолистые руки, борода… В колхозе со скотного двора увёл какой — то несчастный мешок зерна… Дали шесть лет… И, короче, понятно, что он на пересылке либо в тюрьме умрёт и никогда до освобождения не дотянет… И никто, прикиньте, его не защитит, никто о нём не узнает… Когда Дымшиц на втором этаже стал поминать всуе храповицкий мост, Скворцов своими словами принялся пересказывать слова всем известной песни… Как — то на днях гулял в парке. И, что вы думаете, я увидел? Толпы людей, сидящие на траве с цветами в волосах, обратились ко мне: «Эй, чувак, хочешь развлечься?» И, ну, вы знаете, как это бывает. Не помню уже, сколько времени тогда было. Я принял предложение и остался с ними. Я не заметил, как совсем стемнело. Я реально был не в себе, просто не в себе. Но тут к нам подкатил полисмен. «Эй, ребята, ну — ка встали и строимся в ряд. Так и сказал: строимся в ряд». Пригласил нас к себе отдохнуть и выпить чаю. Сказал, что все его приятели уже там… Нам всем иногда полезно посмотреть на себя со стороны и рассмотреть хорошенько. Пускай нам в итоге и не понравится то, что мы увидим. Мы — словно книжки, что без дела пылятся на полках. Мы по большому счёту ничем не интересуемся и никому по сути не интересны. Нам абсолютно всё равно, что творится рядом с нами. Состояние наших умов, вот оно… Нужно просто выйти из своей скорлупы и перестать смотреть широко закрытыми глазами. Тогда мы увидим людей, которым по — настоящему всё равно, реально всё равно, что им говорят, людей, которым никто не указ. Не знаю, как вы, а я своё решение принял. Упаковал чемоданы и теперь прямиком направляюсь в Туманные Горы, где призраки парят над холмами. Не знаю, по — моему, это единственный выход, ха — ха…

Мисти, работавшая в местном лицее учителем физики, пришла через пару часов, усталая, грустная, но Сэму обрадовалась как своеобразной компенсации за мучения, выпавшие ей в тот день, когда она, как оказалось, согласилась подменить неожиданно приболевшую коллегу.

—

Возьмём линию АВ (черт. 84), не являющуюся ни выпуклой, ни вогнутой. Точку С на линии, в которой происходит «нарушение» выпуклости линии, называют точкой перегиба.

— — — — — — — — — — — — — — — —

О п р е д е л е н и е. Точкой перегиба называется точка на линии, отделяющая её выпуклую часть от вогнутой.

Если линия имеет в каждой точке касательную, т. е. функция f (x) производную (конечную или бесконечную), то в точке перегиба касательная пересекает линию так, что в любой окрестности этой точки линия лежит по обе стороны от касательной.

—

Подурневшая кинозвезда «оттепели», теперь, в конце тысячелетия, страшновато улыбалась читателям с обложки обновлённого журнала «The Мля» за маянварь месяц, бесстыдно лежавшей на журнальном столике с жирными намёками на прочтение и перечитывание.

ТЕЛЕВИЗОР В ПУСТОМ ДОМЕ

Нет ничего более мутного, чем ящик, пашущий в

пустой хате, это еще более стрёмно, чем чувак, треплющийся сам с собой, и тёлка, которая витает в облаках, стоя у плиты.



Иван Бодрый — Яр.

Из глубины, из гостиной с трофейным немецким гобеленом, пошли, словно очнувшись, звуки, и Сэм, не разуваясь, сразу через прихожую, мимо кухни с её знаменитой «могильной плитой», направился к ним. В гостиной, как обычно, в загадочном одиночестве, в холостую, работал аликин устаревший, но всё ещё в отличном состоянии, «соня», как любила его называть хозяйка. В угоду воображаемой почтенной публике, он по — прежнему исправно вращал хамелеоновым оком во все стороны и говорил сам с собой на чистой воды великорусском наречии…

1 КАНАЛ (Г. А. ГАРИН I — ВЫЙ!)

1961 ГОД — ПОСЛЕДНИЙ «НЕПЕРЕВОРАЧИВАЕМЫЙ» ГОД В ИСТОРИИ

И сказал Господь сатане: откуда ты пришёл? И ответил сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошёл её.

Иов, гл. 1, ст. 7

1961 год — особенный год. Не только в связи с первым в истории полётом в космос Г. А. Гарина и денежной реформой в Советском Союзе, когда вместо «сталинских портянок» пришли «хрущёвские фантики»,



а в Британии перестал ходить фартинг, который был ранее платёжным средством аж с XIII века. Особенным этот год стал так же не из — за избрания президентом США Джона Кеннеди, впоследствии так громко ассассинизированного на глазах у всей Америки, и не из — за начала возведения Берлинской Стены. И даже не из — за принятия на XXII съезде КПСС решения втихаря, тайно от народа — победителя, вынести тело «нерусского» Сталина из Мавзолея в ночь Хэллоуина…



Этот год особенный потому, что он оказался последним, завершающим, «непереворачиваемым», «инь — янским», говоря по — простому, годом в современной истории. Для этого достаточно проследить за цифрами. Если до 1961 года мы увидим целый ряд «непереворачиваемых» годов (8 — й, 11 — й, 69 — й, 88 — й, 96 — й, 101 — й, 111 — й, 181 — й, 609 — й, 619 — й, 689 — й,888 — й, 906 — й, 916 — й,986 — й, 1001 — й, 1691 — й, 1881 — й), то после 1961 года таких дат мы уже не найдём! Более того, 1961 год — не просто «непереворачиваемый», но это ещё и, так уж совпало, год «Белого Быка», если верить популярной, особенно на российской территории, китайской традиции. В России всем известно выражение — «сказка про белого бычка», или докучная сказка, особенность которой, по мнению, например, Абрама Терца, состоит в том, что она, подобно небывальщине, «пародирует волшебную сказку». Различие между ними только в том, что в небывальщине «чудесное» содержание сказки доведено до абсурда, тогда как докучная сказка «доводит до бессмыслицы принцип связанности и протяжённости сказки: от сказки остается лишь пустая форма, — цепочка слов, свернутая кольцом, растянутая в дурную бесконечность».



Самый известный пример — это слова песенки, которые наверняка многие знают с детства по мультфильму «Ну, погоди!», где группа «Дворняги» самозабвенно поёт закольцованный текст про попа и его собаку:

У попа была собака, он её любил,

Она съела кусок мяса, он её убил,

В землю закопал,

И надпись написал о том, что

«У попа была собака, он её любил,

Она съела кусок мяса, он её убил,

В землю закопал,

И надпись написал, что:

(и т. д. по тому же кругу)…



А ещё, в тему «дурной бесконечности», почему — то вспоминается «заедающая» концовка альбома Битлз — «Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера», по — видимому, намекающая не только на то, что 1961 год, год «Белого Бычка», — это год первого выступления группы в легендарном клубе с платоновским названием — Cavern («Пещера»), но и последний «непереворачиваемый» год вообще в современной, ориентированной на «римские» века, иудео — христианской истории. Ничего подобного больше не будет. Мы уже в XXI веке, веке «глобалистском», последнем перед завершением цикла, на своеобразной финишной прямой, которая, если верить демографическому графику Капицы — младшего, уходит вверх и «стабилизируется», продолжаясь… в «никогде».



По — видимому, по направлению к XXII веку, он же — нулевой, «дурацкий»: место, где змей — уроборос «проглотит» собственный хвост. Конец встретится с Началом. Кольцо замкнётся. Змеиное кольцо с «алмазом». [«З’эмл’а»], прочтённая справа налево, «по — арабски», — это «альмез», «алмаз». Что интересно, так это то, что слово «земля» и само по себе, в русском поле, тоже означает — «место, ограниченное, окружённое змеёй всемирных вод». Земля — Змея, мля…

— — — — — — — — — — —

Посмотрим на наш современный русский алфавит, с которым мы живём с 1942 года, года введения отдельной буквы «ё»… 33 буквы (на самом деле, их в чистом виде — 25, то есть столько же, сколько рун в руническом круге. Начинается с «А» («аз», старое «я»), заканчивается «Я» (новое «я»), или «Йа». А — йА. Начало в конце…

к (О Н) е ц

— Н А) ч а л (О —

Всё тот же Змей, кусающий свой хвост. Запрограммированность на «дурную бесконечность» с самого нашего появления на свет. И 1961 год — последний «поворот винта».

—

***

«… Когда все боги на пир собрались,

К Эрешкигаль, сестре своей, посланца отправили.

[…]

Ану уста открыл и молвит, так говорит послу Гаге:

«Я пошлю тебя, Гага, к Стране без Возврата.

Эрешкигаль, моей дочери, так ты скажешь,

Молвив: «К нам ты не можешь подняться!

За год твой к нам тебе не подняться,

И мы не можем к тебе спуститься,

За месяц наш нам к тебе не спуститься.

Пусть придет к нам твой посланец,

Долю пиршества твою получит.

15» Все, что я дам ему, пусть тебе доставит»».

Спустился Гага по лестнице неба долгой,

Ворот царицы Эрешкигаль достигнув.

«Привратник, отвори мне ворота!»

«Войди, о Гага! Врата тебе да ликуют!»

20» В первые врата вводит он Гагу.

Во вторые врата вводит он Гагу.

В третьи врата вводит он Гагу.

В четвертые врата вводит он Гагу.

В пятые врата вводит он Гагу.

25» В шестые врата вводит он Гагу.

В седьмые врата вводит он Гагу.

Вступил Гага во двор ее просторный.

Склонился, поцеловал пред нею землю.

Поднялся, встал, так сказал ей:

30“ „Отец твой Ану меня отправил,

Молвив: «К нам ты не можешь подняться,

За год твой к нам тебе не подняться,

И мы не можем к тебе спуститься,

За месяц наш нам к тебе не спуститься.

35» Пусть придет к нам твой посланец,

Долю пиршества твою получит.

Все, что я дам ему, пусть тебе доставит!»»

Эрешкигаль уста открыла и молвит,

так говорит она Гаге:

«Посланец отца моего Ану, что к нам прибыл,

40 Здравие Ану, Энлилю и Эйа, богам великим!

Здравие Намму и Нашу, богам пресветлым!

Здравие Владычицы Неба супругу!

Здравие Нинурте, сильнейшему в мире!»

Гага уста открыл и молвит, так говорит

Эрешкигаль:

50» «И тебе, царица, воистину — здравие!» (*).

— — — — — — — — — — — — —

(*). (Эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль (ассирийская версия).

2 КАНАЛ (НЕОБЪЯСНИМОЕ СРЕДИ НАС)

…Презервативы резиновые «Кольца Всевластия» уже дешевле на 75%! Легендарная реликвия из мира волшебства!..



0 КАНАЛ

«… В каждом из нас живёт другой, которого мы не знаем. Он разговаривает с нами во сне и рассказывает нам, насколько иначе он видит нас, чем мы сами видим себя…».

2 КАНАЛ (ЛИТЕРАТУРНАЯ УЧЁБА)

…кроме того, среди многочисленных загадок, оставленных Гоголем своим соотечественникам, есть одна, разрешение которой имеет существенное значение для понимания всего его творчества: какие книги читал писатель? В «Авторской исповеди», рассказывая о работе над «Мёртвыми душами», Гоголь так писал о характере своего чтения: «… я обратил внимание на узнанье тех вечных законов, которыми движется человек и человечество вообще…

3 КАНАЛ (НА ПРИЁМЕ У ПСИХОЛОГА)

«… человеку нужна некая базовая ценность, центр, если он не находит его в себе, то переносит его вовне, проецирует в так называемого Бога, то есть признаёт существование подобного центра, но не в себе, в «другом»…

4 КАНАЛ

…Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию…

8 КАНАЛ (ВИНТАЖНЫЕ ВЕЩИ)

…барабан раскручивается и вертикальные прорези на мгновения выхватывают последовательные кадры с ленты, маскируя промежуточные положения и создавая эффект движения…

9 КАНАЛ (ШИФРЫ)

…да он просто со сдвигом! Как шифр Цезаря…

10 КАНАЛ (ДЕТСКИЙ)



М\ф «Халиф — аист»…



Злой колдун: …Это латынь! (*)

11 КАНАЛ (MEMENTO MORE!)

…По части явлений мертвецов одна из самых странных историй передается в книге Гулара, который сам заимствует ее из книги Камерариуса «Исторические размышления». «Одно лицо, достойное веры, — повествует Камерариус, — много путешествовавшее по Азии и Египту, рассказывало о том, что в Египте, в окрестностях Каира, есть кладбище, где мертвые выходят из своих могил. Обычно это происходит в известный день в марте месяце…

12 КАНАЛ (УЧИМ ЯПОНСКИЙ)

…Да это же император из моего сна! — закричал Акиносуке.- А эта большая постройка — Дворец Токоё! Теперь я уверен, что отыщу холм Ханриэке и могилу принцессы…

13 КАНАЛ (ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО)



Обратная сторона солнца. Кадр из д\ф М. Ритта — «Небесная механика»

— — — — — — — — — — — — — —

(*). На самом деле, по — убыхски (убыхи — одно из 13 адыгских племён на Северном Кавказе, подчистую уничтоженных Третьим Римом в ходе Столетней Войны (1763 — 1864) за так называемое «Лукоморье» — полумесяц причерноморского побережья. «Мутабор» — это название таинственной планеты — двойника Земли, но не того, который, по предположению ряда альтернативных учёных, располагается за Солнцем и называется Глорией, или Кларионом, и не того, которым, по версии поэта — символиста К. Бальмонта является само Солнце, а того, что незримо передвигается по особой траектории в атмосфере Земли и доступно чувствам людей исключительных.

14 КАНАЛ (МЕДИЦИНА И МЫ)

…наши врачи в круглосуточном режиме, в две смены, продолжают обследование граждан на наличие следов от укусов во врея стадии быстро сна так называемых «кровоядцев», чьи следы настолько маленькие, что определить их наличие возможно только через зеркалинский микроскоп…

—

…самая комфортабельная и безопасная поза сна — это свастика. Человек лежит на животе, одна рука вытянута над головой, а одна из ног согнута в колене…

16 КАНАЛ (НЕМНОГО ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ)

…тем временем в той же Византии творилось чёрт — те что. Налог на воздух (аэрикон). У императора Анастасия обнаружилась редкая болезнь: гетерохомия. В 12 веке так вообще к власти в Византии пришли Ангелы, самым примечательным из которых стал Алексей IV Ангел. И правили эта династия, не трудно догадаться, хуже всех…

ПРИКОСНОВЕНИЕ ТЕНИ

Кровожадный крик ярости вырвался из сведённой злобой глотки Конана.



Р. Э. Говард. «Ползущая тень»

Сэм оставил пульт в покое. Ему показалось, что кто — то прошёл мимо окна со стороны сада, издевательски пощекотав его лицо тенью.

Олени с ковра скосили на него почти человеческие глаза с неподдельным удивлением по поводу его недогадливости.

А что? Почему бы не появиться третьему, сопернику? Так бывает. И ещё как бывает, — подумал он, отмотав магнитную плёночку памяти до того самого последнего взгляда Алики после очередной передачи о таинственном доисторическом объекте на орбите Земли, — того самого, с красноречивым таким холодком: в никуда…

Сама показывала мне сначала объявление в газете, потом рекламу по телевизору всё время ловила… Самый красивый инопланетянин… Из созвездия Волопаса… Уже тринадцать тысячи лет кружит против часовой стрелки по орбите вокруг Земли… Ищет себе земную невесту… Графитный Принц ему имя… Тысячи девушек уже от него без ума… Подтягивайтесь и вы… А вдруг?.. Пишут письма в один конец… Графитный Принц ночи напролёт не спит… Только и занят тем, что читает их, выбирает… И ты можешь стать той самой, единственной… Унесёт с собой прочь от грешной Земли на двойную голубую звезду Архенар… Хочешь стать той самой единственной Прекрасной Графитной Принцессой?.. Невозможное возможно… Аллах велик…

***

Откуда — то повеяло запахло свежим дымком только что разведённого дурачка — костра. Наверное, из сада, подумал Сэм. Теперь, из — за пьянящего аромата сжигаемой листвы, аликин сад казался ему бесконечным. Он вспомнил, что лучший вид на это, почти сказочное, столпотворение самых разных пород деревьев открывался только с мансарды. Там с каких — то пор Алика полюбила время от времени прятаться, по её словам, «от всех и вся», уходя в совершенный арабский ноль. По — видимому, после той, ночной, истории, когда погиб её отец — каскадёр, в свою очередь, сын Шерноболя Паратовича Крылышкуева (известного архитектора, большого поклонника творчества Микеланджело Буонарроти и Майлза Дэвиса), по слухам, создавшего пресловутую ПМЖ («Перманентную Машину Жизни»), которая теперь пылится никому не нужная в одном из запасников Эрмитажа… Мать Алики, Иза, насколько Сэм понял недавно, довольно скоро оправилась от потери шумного мужа. Она в общем — то всегда была такой. Сильная, странная, с модным черкесским веерком, доставшимся ей от её матери — аристократки, любимой аликиной бабушки, почему — то «Алике» (что очень веселило внучку) демонстративно предпочитала другой вариант имени «Алефтина» — «Этуаль». «А моя маленькая Этуаль тоже пойдёт к избирательным урнам Расса V -ого?» Теперь Иза, кажется, с друзьями — сектантами опять на корпоративных каникулах в Приэльбрусье, в «Приюте Одиннадцати», в компании с маркоторговцами, братом и сестрой — Вульпитскими Психеей и Амуром… Причём, Алика на этот раз наотрез отказалась ехать с ними и объяснила своё решение тем, что «не признаёт всю их шведскую дивизию» и не желает быть в «семье» при родной матери на четвёртых ролях, вроде какой — нибудь забитой скучающей подпоясанной воспитанницы…

[Алефтина Бесконцова (читает не вслух, про себя, и при этом glissando водит пальцем по строкам): … атом кислорода (на газовом уровне) имеет вид яйца, внутри которого с большой скоростью вращается свернувшееся в спираль змееподобное тело, на котором сверкают пять точек света…]

Сэм уставился на плафон, пытаясь разгадать его таинственные мадридские письмена. С языка в шёпот сходили, одно за другим, тут же сфабрикованные словечки — уродцы: схоласточка, мерзаяц, срочные эфемеры, ликбездна, азияние, кутюрьма, молохотрон, терменвокс попули, гореплаватели, трахолюдина, откельники, пересиденты, рифмоплётки, книгочейзы, абсурдопереводчики, тормозаика, оплотофаги, сказкодёр, здоровенькибулыжницы, каменотёзка, шабашня, звездеход, полярвы, хафизкультурник, зумзумруд, одномолчане, гомобожцы, заппарожьцы, векторианцы…

БАХАРИ С ПТИЧЬИМИ ЛАПКАМИ

Скаут верен королю, начальникам, своей родине и своим хозяевам. Он должен стоять за них при всяких обстоятельствах против любого из их врагов и даже против того, кто дурно о них отзывается.



Н. Крупская. «РКС и бойскаутизм»

Шерноболя Паратовича, этого таинственного деда Алики, Сэм видел лишь раз в жизни. Да и то мельком. Много лет назад, они с Аликой, совсем ещё детьми, забежали на дачу, за «уральцем». Алика где — то в доме задержалась, нарвавшись на раздражённую чем — то мать, и он вынужден был прождать её в густой тени виноградной засады что — то около получаса, которые тогда показались ему целой вечностью. А ещё тот день ему запомнился, потому что именно в то воскресенье и Шерноболь Паратович, и все его четверо гостей умерли, отравившись крысиным ядом. Вернее, их отравил сосед Алики, алкаш и параноик Паша Наполоронов, давно точивший зуб на эту компанию стариков, или, как он выражался, «бахарей с птичьими лапками», с их еженедельными «птичьими» посиделками, похожими на собрания заговорщиков. На сосновой веранде, помимо Шерноболя Паратовича, обычно устраивалось в удобных плетённых креслах ещё несколько точно таких же лисых длинноволосых пенсионеров, вечно щурившихся то ли от света, то ли от табачного дыма, и, дирижируя, а ля гномы, люльками, что — то принимались обсуждать. Наполоронова в тот же вечер увезли ликующего, полубезумного, одурманенного всеобщим вниманием, даже вниманием местной прессы, точно из — под земли выскочившей на «запах жаренного».

Странно, но Сэм прекрасно помнил тот подслушанный им разговор пенсионеров, хотя ничего особенного в нём не было, разве что чуть — чуть, с маковое зёрнышко.

— Вот вы, Дележ Раднерович, недавно упомянули про паспорта… Паспорта жителям деревень выдали только в середине 1970 г. До этого они жили в отличии от городских без паспорта. Учитывая институт прописки в Инонии, а в больших городах очень строгий, никто из селян просто решив переехать из села в город не мог этого сделать. Это надо было заслужить например быть круглым отличником в школе и получить все характеристики положительными, комсомольцем и прочее. После этого написать заявление в сельсовете о желании учиться в институте. Если сельское начальство смилостивится, то отпустят на вступительные экзамены в институт. Выдадут вместо паспорта справку удостоверяющую личность Временную. Поступив уже получал паспорт. Вот так когда то можно было стать городским жителем. Не верите проверяйте. Да еще школьное начальство должно было ходатайствовать в конторе колхоза чтоб того или иного ученика отпустили в институт или техникум. В принципе в СССР при Сталине и Хрущ;ве было крепостное право для селян. Так просто взять и переехать в город по своей воле нельзя было. Можно было ещё по призыву правительства, компании иногда проводились призывов молод;жи на стройки социализма, оказаться на какой-нибудь «Магнитка» уехав из села. По комсомольской линии. Вот же по собственному желанию не фига не переедешь из села в город. Паспорта нету.

— Так я про то и говорю. Внимательнее. Про стройки. Но учтите это было компаниями. Только, когда объявляли набор. Пут;вки выдавали в бюро комсомола по месту жительства и не только молод;жи. Учтите свободой передвижения по стране это назвать трудно. Не поехал деревенщина из села жить куда хочет скажем. Например в Чисо, а поехал куда пошлют. Например на ГЭС очередную в Бирьси. Да и не в город пока, а на строительство города. Это уважаемый никакая не свобода передвижения. Это тоже самое, что при крепостном праве. Раб тоже мог уехать из села помещика куда хочет по вашему, но только тогда, когда помещик его продаст в город какой нибудь барыне. Свобода блин. Ну, каково?

— Так колхоз не имел права. Перестаньте с законодательным уровнем. Во время голодомора 12—13 годов селян просто не пускали в города и точка. Джугашвили и Перельмутер проводили политику закрепления населения в селах. Иначе с голодухи и от несправедливости все разбежались бы. В селах не платили зарплату деньгами. У селян была маленькая пенсия в сравнении с городскими. Не переедешь при Софье Власьевне куда хочешь. В городах к тому же действовали квоты и прописка. Приехал и пропишите меня да по вашему? Фигу ему деревенщине, а не прописка. Ах, ладно. Оставимте эту неблагодарную тему. Лучше вы, Гренадин Викентьевич, продолжите про «звёзды» ваши. Очень интересно начинали.

— Да, спасибо, Шерноболь Паратович. Так вот… Я не согласен ни с одной вашей версией, Дележ Раднерович…

— Понятное дело. Вы уже спец в том вопросе. Я и так под вашим влиянием. Любопытствую, так сказать, а не исследую до конца, как вы…

— И тем не менее, продолжу свою мысль, если позволите…

— Конечно, продолжайте, виноват…

— И вот. Раз уж сначала был потоп (всемирный), а потом строительство крепостей-звёзд, то возникает вопрос: как это можно было осуществить одновременно на всей Земле, если при потопе страдает связь, инфраструктура и т.д.??? Если сначала была ядерная бомбордировка, затем строительство звёзд, то тоже проблематично, потому что это трудно будет сделать одновременно на всей Земле даже через 50 лет. Как мы знаем, мир после войны никогда не выглядит так, как было до войны. Меняются границы и всё с этим связанное. А бомбордировки устраиваются не для того, чтобы поддерживать единую культуру, а для того, чтобы её разрушать. Отсюда вывод: строительство крепостей-звёзд было осуществлено в тот период, когда была единая культура на всей Земле (до разделения на страны, скорее всего в Ведические времена), в мирное время, до потопа и до войны. Назначение не обязательно было военным. Намного позднее могли эти звёзды использовать, как военные крепости. Если мы выясним примерное время постройки этих сооружений (одновременно они были построены на всей Земле или их строили в разное время), сравним с тем, какая была в то время культура, то возможно, выясним назначение этих звёзд. Лично моё мнение, что эти звёзды имели культовое предназначение и были связаны с различными видами энергий (Божествами), о которых сейчас мы ничего не знаем и даже не имеем ни малейшего представления. Когда эти энергии ослабли (стало невозможным поддерживать уровень жизни и производства), то некоторые недружественные землянам существа устроили всемирные ядерные бомбордировки и смогли осуществить частичный захват южных и западных земель, которые некогда были одним целым с Божественной Метрополией. Эти бомбордировки вызвали различные катастрофы планетарного масштаба, а захват Земли продолжается по сей день.

— Всё верно. Но первый удар был нанесён драконами. Они сами плодились и размножались. Сила огня была у них такая, что смола в соснах закипала. Возможно звёзды делали для привлечения драконов как ловушки.

— Драконы сами себя кормят и сами размножаются. Идеальное незатратное оружие. Драконов смогли победить только уронив плотность атмосферы в шесть раз. Они летать перестали. У людей великаны богатыри изчезли. Драконы переродились в змей. Люди от драконов отступали на север колоннами по дорогам. Их спрашивали. Откуда вы? Народ кифы говорил, с кифы мы. Их записали как скифы. Народ арматы говорил мы с арматы. И их записали как сарматы. В память об этом народе сейчас сделали танк Армата.

— Красивая у вас седина, Шерноболь Паратович. Ртуть, ртуть…

— Получается, Плазмодий Велемирович, что седые волосы можно каким-то образом привязать к содержанию ртути в них?

— Да, и поэтому седина начинает проявляться из-за интенсивного энергообмена, а не из-за возраста. При сильном испуге на голове может появиться седая прядь волос и это может быть так же подтверждением прохождения сильного импульса.

— У меня амальгаммная пломба ртуть/серебро простояла 30 лет… Вопрос: почему сейчас не выпускают?

— А я помню, как в детстве с братом разбивали ртутный градусник и спокойно играли ртутными шариками. Разбивали на мелкие шарики или собирали в один большой. И ничего с нами не случалось. И так это нам нравилось.

— Да, человек. Человек — это тайна тайн.

— Думаю, что так называемый «человек» — искусственно созданная программируемая сущность. И понятно, что электрическая.

— То есть среда нашего обитания… компьютер?

— Коротко говоря: Земля — это многослойная электрическая плата компьютера, то есть — «системный блок». Там, внутри, находится всё управление. Земля электромеханическая. Небосвод — многослойный вогнутый голубой процессор (экран), купол, тоже электрический. Никакая Земля не шарообразная и никакого космоса…

— Ещё о людях хотел бы внести свои пять копеек, если позволите… Люди — это, по — моему, проводники. Даже слово «ВЕРА» переводится, как веданье РА, а РА — это ТОКи Светил. То есть мы подзаряжаемся от токов, что поступают через макушку, проходят через нас и уходят в Землю — при вдохе, а при выдохе — наоборот, Токи получаем от Земли, что проходят через нас и выходят через макушку. Человек дышит, ток туда -сюда ходит.

— Ну, да. Да… Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же в темноте, увидишь всё, что находится на свету…

— А вот, про находку этой зимой не слыхали? Про упавший на землю предмет сферической формы?

— Про «кунцевского марсианина»?

— Слышали, значит?

— Так, краем уха. А что? Это же жёлтая пресса…



— Не скажи, парень. Не скажи. Там, у них в прессе жёлтой, много неточностей. Многовато сенсационностей, штучек — дрючек журналистских. Во — первых, его обнаружил в парке не подросток, как насочиняла журналистка, а местный гаишник.

— Забавно. Что он делал в парке?

— Говорил, что ничего. Просто ехал, патрулировал. Остановился. Вышел отлить. Зашёл в лесок. Потом, видимо, зорким своим милицейским глазом заметил что — то подозрительное среди деревьев невдалеке. Углубился в чащу. Ну, там и наткнулся на странный предмет шаровидной формы. Большой такой «нездешний» мяч. Не испугался чужака, взобрался на него, постоял на верхушке, потоптался малость, проверил штуку на прочность, обложил, как и полагается по чину, матом, ну, и спустился снова на землю. Доложил, следуя инструкции, куда надо.

— И ему поверили?

— Не сразу, конечно. Но да, поверили.

— Чудеса.

— Да. Ну, потом нарисовалось начальство. Опять же разные там спецы. И увезли. То ли в НИИ, то ли ещё куда — то. Тут уж, сами понимаете, чем дело запахло. А потом мячик решили от греха подальше отправить, это уже, во — вторых, вовсе не под гриф секретно, в архив генштаба, как написала всё та же журналистка — фантазёрка, а обратно на Марс! Такое вот непростое решение.

— Как они узнали, что он оттудова?

— Узнали. Предмет весь оказался испещрен «внеземными» значками. За дело взялись лучшие умы: московские лингвисты, шифрологи из ГРУ. Среди них были (тут третья ошибка журналистки, не написавшей об этом ни словечка) даже подзабытые ученики Кнорозова в связке с приглашёнными молодыми адептами недавно возрождённого Тайного Бостонского Общества «Эврика», основанного ещё Эдгаром По в 1848 году. Короче говоря, как всегда справились щелкунчики, не лоханулись, раскусили «орешек».

— Что «раскусили» — то?

— Хороший вопрос. Ты будешь смеяться, но это оказался известный всем у нас, так называемый, хрестоматийный текст письма А. А. Богомольца хану Сталину.

— Товарищ, подаривший Мизанабиму эликсир вечной молодости! Как же помню школьную программу.

— Вот, вот. Тот самый эликсир, от которого народ «по собственному почину» отказался в пользу великих всадников одного коня: Ленина — Сталина.

— Хорошо. Но как письмо Богомольца очутилось на Марсе?

— Всё очень просто. Дело в том, что поначалу никакого А. А. Богомольца не было вообще. Был коренной марсианин по имени Семияза. Тамошний звездочёт. Видя несправедливость, творившуюся на Третьей Базе, то есть на Земле, он простодушно задумал помочь наиболее прогрессивным из её заключённых, а именно — левым силам. С помощью самодельной катапульты он отправил на Землю каменный шарик с красноречивой гравировкой. Тогда ещё оно адресовалось не Ленину — Сталину, а поэту Брюсову. Но узнав, что шарик не достиг Москвы и приземлился где — то в Сибири и, более того, лежал в тайге, никем не замеченный, аж с 1908 года, Семияза в 1915 году (по земному летосчислению) решил самолично отправиться на Землю, предварительно покрыв всего себя с ног до головы тем же самым письмом в виде татуировки. Его корабль был сбит над Прекраснодаром, ошибочно принятый службой ПВО за жар — птицу, спешившую на помощь правым силам. Семияза провалялся в чаще леса, где — то на Северном Кавказе, никому не известный с 1917 года по 1989 год, пока его не нашли какие — то шальные студентки — путещественницы.



По их словам, он был похож на немыслимой красоты падшего ангела Ахримана, о котором они раньше читали только в книжках. Как говорится, комментарии излишни… Так вот. Вернёмся в 1928 год. В 1928 — ом году шарик был — таки найден в Сибирских лесах. Его на всех парах привезли в столицу. Но до Сталина он, как ни странно, не дошёл. Его, не без помощи четы Бриков, перехватили у хазарских купцов, специализировавшихся на скупке и вывозе за границу «франкмазонских» икон, обменяли на паровой орган и спрятали в Соборе Василия Блаженного розенкрейцеры. Они — то и выдумали мифическую персону «А. А. Богомольца», который якобы написал письмо Сталину с рецептом ЭВМ. Впоследствии, в сороковых годах, примитивно понятую идею ЭВМ взяли на вооружение американские спецслужбы, частично использовав первый в истории вольный перевод «марсианского письма», который под домашним арестом в Переделкино между разного рода переводами сделал будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Парис Бастернак, внедрённый, кстати говоря, в «Эврику» ещё в пору учёбы в Марбурге у философа Когена. Но дальше компьютеров и прочей кибердряни, дело у них не пошло. Каким образом шарик очутился в парке под Москвой это до сих пор остаётся настоящей загадкой. Вероятно, после переквалификации розенкрейцеров в правозащитников, как — то стало не до артефактов и кто — то под революционный шумок 90 — х неоднократно пытался на авось распилить странный шаровидный объект, случайно обнаруженный в СВБ. То ли это были подвыпившие второкурсники авиастроители, то ли солнцевские, то ли езидская диаспора. Но факт остаётся фактом: бесхозный инопланетный шар снова был обнаружен проезжим милиционером в подмосковном парке в Кунцево…

— Думаю, тут не обощлось без Чёрного Принца.

— А что этот ваш принц?

— Позвольте вас поправить, коллега. Графитный Принц, а не Чёрный.

— Какая вам разница?

— Графитный — не так пошло звучит. Ну, так что там про Графитного Принца?

— — Это спутник «Чёрный принц», загадочный объект неизвестного (возможно инопланетного) происхождения… Подобно многим странным и феноменальным историям, начало легенды о «Чёрном принце» положил Николо Тесла… Якобы он уловил повторяющийся радиосигнал в 1899, по его убеждению идущий из космоса, и заявил об этом публично на конференции… В 1920 радиолюбители могли ловить тот же самый сигнал… Затем, ученый из Осло, экспериментировавший с короткими радиоволнами в 1928, стал ловить «эхо с длинной задержкой», не понимая до конца феномен возврата радиосигнала через несколько секунд после трансляции. Объяснение появилось в 1954, когда газеты опубликовали заявление ВВС США, сообщавшее миру о двух объектах на орбите Земли, когда ни одна из наций не имела ещё возможности их запустить… Существование «Чёрного принца» засвидетельствовано из разных источников и подтверждено ВВС США… К 1960 и США, и СССР имели спутники на орбите Земли. Но 11 Февраля 1960, многие газеты опубликовали настораживающее сообщение: «Кто-то ещё имеет спутник на орбите Земли». Экраны радаров, созданные для обнаружения объектов противника, обнаружили нечто. Это было охарактеризовано как темный кувыркающийся объект. Спутник был не Американский и не Советский… На следующий день газеты опубликовали чуть больше информации. Орбита таинственного объекта составляет 79 градусов к экватору, а не 90 положенных градусов. Орбита крайне необычна, с апогеем 1728км и перигеем только 216км. Полный оборот вокруг Земли таинственный спутник совершает за 104,5 минут. В то же время военные США обнаружили кожух со старого Дискавери, почти 6м длиной. Дискавери VIII запущен 20 Ноября 1959, как репетиция запуска человека в космос, с последующим отделением и спуском на парашюте. Все шло по плану, но отделить 136 килограммовую капсулу не удалось. Кожух капсулы отделился, как и требовалось, а сама капсула ушла на орбиту близкую к орбите мистического спутника Земли и считалась потерянной. Военные отследили один из кожухов, он совершал оборот каждые 103 минуты под углом 80 градусов, с апогеем 950 км и перигеем 187 км. Близко к орбите «Чёрного принца», но не совсем так. Затем астронавт Гордон Купер в 1973 сообщил о НЛО зеленоватого оттенка во время его 15го оборота на борту Меркурий 9. Объект видели на экранах радаров станции слежения НАСА в Австралии не менее 100 человек. Последовавшее официальное разъяснение говорит об ошибке системы на борту и галлюцинациях Купера, вызванных высоким содержанием CO2 в воздухе. Реальность «Чёрного принца» казалась невероятной. 0 В 1973 Дункан Лунан, ученый из Шотландии, взялся прояснить вопрос наверняка. Он поднял данные Норвежских ученых о явлении «эхо с длинной задержкой» и проанализировал их. Лунан обнаружил, что сигнал указывает направление на Эпсилон Волопаса, двойную звезду в созвездии Волопаса. Чем бы не являлся «Чёрный принц», похоже он транслировал приглашение от людей с Эпсилон Волопаса, приглашение возрастом 12,6 тысяч лет, по утверждению Лунана. 0 Последнее подтверждение обнаружено в 1998, когда космический челнок Эндавер выполнял свой первый полет STS-88 к космической станции. Астронавты на борту сделали множество снимков странного объекта, которые можно было свободно увидеть на сайте НАСА. Но вскорости, все фотографии исчезли. Появились вновь снимки немного позднее, на новых страничках с описанием, что данные объекты являются космическим мусором. Фотографии хорошего качества и легко увидеть, что объект является каким-то космическим аппаратом. С того времени мы знаем все, что нужно знать о «Чёрном принце». Нам известно откуда он прибыл с миссией космического посла, внешность. И все это засвидетельствовано многочисленными наблюдателями, принимавшими участие в космических программах. 0 Тогда почему никто не знает о «Чёрном принце» и НАСА не в состоянии осознать его существование? Грандиозная история вращения инопланетного спутника «Чёрный принц», возрастом 13 тысяч лет, на орбите Земли существует настолько, насколько это возможно. Название «Чёрный принц» настолько прозаично, что трудно разобраться, когда же его стали ассоциировать с историей о спутнике. Звучит невероятно, но название могло прийти от любой космической страны, и настолько распространено, что может быть связано с любым количеством реальных проектов. С 1958 по 1965 Великобритания запустила 22 ракеты, разрабатывая спускаемые носители. Программа называлась «Чёрный принц». Но «Чёрный принц» ничего не выводил на орбиту, вторая ступень завершалась спуском, а не подъемом. Удалите название истории из уравнения и все звенья цепи рассыпаются. Все события, связываемые с таинственным спутником Земли, хорошо задокументированы на то время, но нет названия «Чёрный принц»… Никола Тесла действительно поймал радиосигнал в 1899, и верил в его космическое происхождение… Сегодня мы знаем, что Тесла был прав. Сигнал, который он поймал, исходил от пульсара, огромного космического источника пульсирующих радиосигналов. Формально пульсары открыты в 1968. Так как о пульсарах не знали во времена Тесла, было сделано возможное предположение о разумном происхождении источника нерасшифрованного сообщения. Норвежский ученый действительно принял «эхо с задержкой» и происхождение феномена неразгаданно до сих пор. На сегодня существует порядка пяти вариантов объяснения, но все они связаны с ионосферой нашей планеты. Эта пятерка в числе пятнадцати более-менее приемлемых вариантов гипотез. Ни одна из гипотез не рассматривает спутник Земли, оставленный инопланетянами. Хотя, если бы такой инопланетный спутник записывал радиосигнал и транслировал его 8 секундами позднее, эффект был бы аналогичен. Когда Дункан Лунан интерпретировал полученные радиосигналы как сигналы из космоса, он и мысли не имел связать это явление с «Черным принцем» или другим орбитальным спутником Земли. Лунан предположил, что эффект связан с одной из точек Лагранжа, точкой L5. Всего таких точек две: L4 и L5. Находятся они на орбите луны. Одна из точек позади Луны на 60 градусов, другая впереди Луны на 60 градусов, они стабильны и демонстрируют эффект гравитации. Более того, Лунан осознал ненаучность предположения и своей ошибки, отказавшись от него позднее. Итак, вопреки популяризованной истории о «Черном принце», нет никаких связей ни с Эпсилон Волопаса, ни с мистическим спутником Земли, ни с датой 12,6 тысяч лет назад. 0 Газетные репортажи о двух орбитальных спутниках Земли в 1954? Истории, высосанные ловкачами из пальца, в поддержку продажи книг об НЛО. Упомянутый офицер ВВС США был человеком, который видел НЛО, но никак не высказывал идею о мистических спутниках Земли. Никакой связи с рассматриваемым «Черным принцем». Наиболее интересная часть истории произошла в 1960, когда запускались спутники Дискаверер. Секретарь ВВС Дудли Шарп, сообщил прессе, что этот новый мистический объект был вторым кожухом с Дискаверер VIII, двойник ранее обнаруженного. К тому же соответствующего размера и на предполагаемой орбите. Вскорости данные подтвердились. Журнал «Тайм» даже опубликовал подтверждение, но так как сообщение было тривиальным и не являлось сенсацией, прочитать его можно было в конце колонки новостей. Есть еще одна интересная заметка о программе Дискаверер. В 1992, одна из программ ЦРУ под названием Корона была рассекречена, и раскрылось, что вся программа Дискаверер выполняла запуск спутников-шпионов Корона, а не астронавтов. Причина использования полярной орбиты в возможности фотографировать каждую часть Земли, в отличие от возможностей приэкваториальной орбиты, которая захватывает только некоторые широты. В те времена не было технологии передавать изображения с орбиты на Землю. Камера с пленкой должна была вернуться для проявки и дальнейшего анализа. Для этого камера Корона КН-1, должна была покинуть орбиту, парашютироваться в атмосфере, где её перехватывал самолет-спасатель JC-130. Хотя вся программа Дискаверер была военной, запуски и результаты публиковались в газетах и содержали правдивую информацию, что прояснилось после снятия секретности. Камера Корона и её кожух были действительно утеряны с борта Дискаверер VIII, как писали газеты в 1960. Их необычные орбиты были также описаны корректно. Что же видел Гордон Купер с борта Меркурий 9, подтвержденное всеми операторами радаров? Со слов самого Купера, который умер в 2004, вообще ничего. Но нет ошибки, что Гордон Купер не раз докладывал об обнаружении НЛО, когда был летчиком. Он был уверен, что видел целый флот НЛО над собой, когда базировался в Германии, хотя никто другой не докладывал об этом. Но Купер уверен также, что приписываемое ему сообщение об увиденном с борта Меркурия 9 зеленоватого «Черного принца» в 1963, полностью сфабриковано. Он выложил все записи полета, включая собственные оригиналы, подтверждая отсутствие подобного сообщения. История о сообщении Купера упоминается практически во всех книгах об НЛО и «Черном принце». Но подобной записи нет в документах НАСА, нет в докладах операторов радаров или других источниках и является чистой выдумкой современных писателей. Что же оставляет нам полет STS-88 корабля Эндавор и ошеломляющие фотографии космического корабля? В этой части истории много неточностей. Прежде всего, космический челнок всегда находится на приэкваториальной орбите, как и Международная Космическая Станция. Объект, двигающийся по полярной орбите, имеет скорость десятки тысяч километров в час. Слишком быстро, чтобы быть замеченным и невероятно быстро, чтобы получить несколько фотографий высокого качества. Во время одного из выходов астронавтов в открытый космос, было утеряно термозащитное покрывало. Одна сторона серебристая, другая сторона черная. Оно медленно удалялось, принимая причудливые формы, и были сделаны несколько фотографий…

Пауза.

— А говорят, что Г. А. Гарин — то наш, славный парень, вернулся на Землю — того, подменённый.

— Ага, это вроде Петра Первого, что ли? Поехал в Голландию один, вернулся другой…

— Ушлый чел! Я про Гагу… Его посылают на Лилит совершить важнейший в истории террористический акт — сбросить на неё «Малыша», а он… возвращается с развязанными шнурками… честь генсеку отдаёт левой рукой!.. Конечно, у наших спецов сразу возникли подозрения… И они подтвердились при ближайшем солнечном затмении, которого не должно было случиться соверши Гага теракт точно по инструкции генштаба! Что же сделал Гага тогда, на Лилит? А не половой ли акт он совершил вместо теракта? Половой акт с царицей этой планетки! Смотрят спецы свежие фотографии, присланные лилитоходом… Матерь Божья! Царица — вылитая Джина Лоллобриджида времён «Фанфан — тюльпана»! Всё — таки половой акт!

— Неспроста ведь Г. А. Гарина (жена Г. А. Гарина) однажды заметила на встрече с читательницами «Правды — матки»: «Истину вам говорю, 12 апреля 1961 года The Мля налетела на небесную ось!»

— — — — — — — — — — — — — — — — —

(1). Яшма.

(2). Фильм — нуар О. Уэллса — «Леди из Шанхая».

(3). Граф Диффузор

разбудит нас в полночь,

он даст вам ключи

от завтрашних дней… (Б. Гребенщиков. Граф Диффузор).

(4). Уничтоженный землетрясением посёлок городского типа в районе Сахалинской области. Посёлок был полностью разрушен 28 мая 1995 года. В результате мощного землетрясения под обломками зданий погибло около 2 тыс. чел. Считался одним из самых благоустроенных на Сахалине. Был построен руками заключённых. В 90 — е гг посёлок насчитывал 12 000 чел.

(5). Имеется в виду, по — видимому, место из книги И. И. Мечникова — «Генеалогические соображения (о происхождении многоклеточных)», 1886 г., — «…В последние годы Блохман и Седжвик пытались спасти теорию гастреи, приняв положение о том, что рот и анус — оба образуются из щелевидного бластопора».

(6). Защемление лицевого нерва.

(7). Точнее: «Артист не имеет права на семью, искусство сродни криминалу. (Эзра Паунд).

ОБМЕН МАГНИТНЫМИ ЗАПИСЯМИ

Бывают странны сны, а наяву страннее.

А. Грибоедов. «Горе от ума»

А как они, будучи ещё студентами, с Аликой менялись магнитными записями! У него было, что предложить: павлов — с сдох, лёд запилен, джоплин с пинками под заппой, грейтфул — дед; что с роллингами? А Ху их знает; у пистлов — ДОРЗ. При том, что он сразу предупредил: металл 80 — х не предлагать; то есть — кримы, пёплы, тирексы, зэппы и прочие крауты — самое то, а те же мейдены, к примеру, или присты там, или всякие разные лажовые скорпы с квинами — можешь оставить себе. Однако, в тот раз у Бесконцовой, кроме есов, вообще ничего не было. Хорошо ещё, что арабесок с оттаваном не всучила. Она умела. И тогда он, по — рыцарски так махнул, ну, ес так ес, на безджимье и ес — саббат. А самой, за несерьёзность и неготовность номер один сплавил олдскульных ееекающих жучков, от которых днём раньше, с непривычки, стошнило даже её кота Рипа, прямо на хозяйкин нетленный «вертопрах» системы «Сонни». Сама же хозяйка последнюю неделю слушала только Пеппера и ловила понятный Сэму, но уже давно не вставляющий, кайф. И даже призналась, что некоторые, особенно понравившиеся ей вещи, слушала по нескольку раз подряд…

***

Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера

Сторона первая

1. Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера 2: 02

~ 2. С Небольшой Помощью Моих Друзей 2: 44

3. Люси в небе с алмазами 3: 28

~ 4. Всё Лучше И Лучше 2: 47

~ 5. Заделывая Дыру 2: 36

6. Она Покидает Дом 3: 35

7. Все На Бенефис Мистера Кайта! 2: 37

Сторона вторая

~ 1. С Тобой И Без Тебя 5: 05

2. Когда Мне Будет Шестьдесят Четыре 2: 37

3. Милая Рита 2: 42

4. Доброе Утро, Доброе Утро! 2: 41

5. Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера 1: 18

6. День Из Жизни 5: 33

***

А ещё вспомнился почему — то именно тот майский день, часть которого Алика провела с ним как бы мимоходом, в полузабытьи… Тогда, рискуя попасться на глаза вездесущему Даёшу Долоевичу, он сел на подоконник, напротив девиза Уголка Славы:

НИКТО не забыт и НИЧТО не забыто.

Г о м е р. «Одиссея»

Синеватое облако, пьяное окосевшее от избытка огненной влаги, безрезультатно наезжало и наезжало на солнце, приняв его за свою новую кучевую пассию… Свет на гранитном полу высыхал, едва пролившись. На подоконнике распахнутого окна, приклеенный лопнувшей жевательной резинкой, грустил листок — половина выдранной из тетради страницы. На листке кривлялось нерешённое уравнение с двумя неизвестными. «… что же касается остальных штатных единиц, то тут слово за Главным Управлением Здравоохранения. А там не говорят теперь ни да, ни нет. И страдают от этого только дети, попавшие в бумажную круговерть…». Так где — то в соседнем доме, на последнем, пятом, этаже прорвало чей — то непослушный радиоприёмник на балконе. Хорошо ещё, что вовремя захлебнулся в собственной же жёлтой блевотине. Кто — то юркий, как гном, пытался там уменьшить сумасшедший звук: покрутил шашку, скомкал громкость… Что ещё было? Ну, мимо Тауэра и Пятачка, нежно поскрипывая, промчалась незнакомая лихая девица в компании со сверкливыми спицами… Те феерические ласточки… Как будто оставили голубую мечту дослужиться до пингвиньих чинов и вовсю ловили клювиками в поднебесье то комаров, то крепкие, как армянский коньяк, слёзы дождя… Поспевшие в считанные минуты облака тяжело и тревожно замерли, нависнув над самыми крышами домов. На фоне одного, самого большого и протяжённого, заметался крошечный — белый донельзя — голубь. Все ждали знаменитой тряски стёкол в оконных рамах, — в одно и то же время страшной и весёлой. Но что — то там, в небесах, разладилось, не сработало, расхотелось. И дождь, единственный из всех, плюнув на всё, вслепую неуверенно отчаянно зашагал сквозь солнце, закапал на цветущие мозги конских каштанов, — на радость кровяным тельцам и непотопляемым шмелям, несмотря ни на что продолжавшим удерживать в границах дозволенного свой добрый гуд, пастись и запасаться обязательной джазовой полнотой. И когда дождь — первопроходец стал осторожно и по всем фронтам наступать, окрестности Тауэра в какой– то счастливый момент оказались прямо под открывшимся солнцем и молниеносно преобразились, — предстали перед всеми сторонами света одной роскошной водородной шляпой с широкими полями, которая необъяснимым образом пошла зримой и призрачной грозе — акселератке на ослепительных копытцах во французском стиле, с натянутой походкой и глазами, неумело, наивно — вызывающе подведёнными под воздушный расстрел.

***

Ещё он вспомнил, как прошлым индейским летом, вот так же, без предупреждения, зашёл к Алике и застав в доме из живых обитателей, только в холостую работающий телевизор, немного посидел перед ним, переключая с канала на канал, а затем нетерпеливо всё — таки снова вышел во двор, обошёл дом и решил поискать юную хозяйку в саду. Спустившись по знакомой каменной, чуть ли не одесской, лестнице, он прошёл ещё каких — то тридцать шагов и остановился на плите, на самом краю прямоугольного, давно не использовавшегося по прямому назначению, бассейна. Бесконцова, собственной персоной, едва одетая (на этот раз в каком — то неправдоподобном паутинном платье), сидела на дне допотопного бассейна, на островке чудом сохранившихся китайских лазурных плиток, которыми когда — то было выложено всё днище в виде уродливого цветка (Ирис? Роза? Антарктида?). Увидав Сэма — призрака, внезапно выросшего над нею из земли, она тут же поменяла свои планы и решила перенести свой разговор с улитой виноградовой, по — черепашьи спешившей передать трубу исрафилю, на более удобное время.

— Хай, Сэмчик! — как ни в чём не бывало театрально торжественно бросила ему с маленькой ладонью Алика.

— Привет. Что делаем?

— А, гадаю. Хочешь и тебя сосчитаю?

— На картах, что ли?

— На картишках, да…

Алика на дне раскладывала жутко популярные в последнее время «арканы». Отшельник, Повешенный, Башня, Колесо Фортуны, Судья, Сила, Солнце, Луна, Императрица, Монахиня, Император, Первосвященник, Колесница, Звезда, Умеренность, Суд, Волшебник, Вселенная… Урик без особого интереса наблюдал за сменой красивоватых и хитрых картинок.

— Симпатичные у тебя часики.

— Правда ведь?

— На волосах…

— Что?

— Листок… Намедни страннющий сон видел.

— Страннющий?

— Какая плотоядная улыбка!

— Сон — то про что, Коссберг?

— Представляешь, приснилось, что я — пастух Давид… оторвал письку у великана Голиафа… и с нею на плече позирую самому Микеланджело Буонаротти.

—



—

— Ну, да. У меня вчера тоже было… что — то вроде твоего, — сказала, хохотнув, Алика. — Не знаю… Тоже иногда снится всякая фигня мистическая… Как будто меня зовут Элизой, у меня медовый месяц со шмелиным королём Шмельсинором и нам играет сам Бетховен на паровом органе где — то в дельте Миссиссиппи…

—



—

ЖИТЕЛИ ПОЛУТЕНИ

Лежали мёртвые и лепетали

ужасную неведомую речь.



А. Пушкин. «Пир во время чумы»

Алика снова ушла в сияющую молчанку. О чём — то задумалась. Или о ком — то…

Невысоко над ними, мелко паря по прямой, перекликаясь свистульками, протекли щурки — осоеды в сторону реки, на юг. Откуда — то снова потянуло запахом гари ослабевшего костра — дурачка.

Сэм засмотрелся на ту, которой больше нет и никогда не будет… Наколка на бледном плече; сигаретка со злобной и милой, как у хорька, мордочкой между пальцем Юпитера и пальцем Сатурна; зеркальце на земле, очевидно, хранящее запасной вариант лучшего из миров; книжка с переводными новеллами…



ДЖОН ДРЕЙДЛ



ЧУЖАК. НОВЕЛЛА



(Перевод с английского П. Козельца)

В белой одежде, что с воротом алым,

В У* я тебя, милый мой, провожала…



Песни царства Тан

Неожиданно красноглазая от слёз и обычно многословная мисс Барбара Вествуд, за два последних года третий по счёту канцелер, отвечавший за всю параллель, на этот раз ограничилась несколькими словами, сказанными во — первых, в связи с лучшим квизом по физике, то есть квизом Элвиса; во — вторых, в связи с поступившей информацией о подожжённом в мужском туалете рулоне бумаги, что обрекало виновного на две недели принудительных работ по уборке мусора и стрижке школьных газонов, и, наконец, в связи со своей старенькой матерью, подхватившей где — то инфлуэнцу. Закончив свою короткую, несколько сбивчивую речь, она необычно как — то услужливой гейшей, улыбнулась и бесшумным призраком вышла из аудитории: никаких привычных одиноко стучащих по мраморному полу коридора каблучков! Оставшиеся в помещении одногодки Финна по учёбе в Даркблювуд Хай Скул, в отличии от него, все жители Миррорс, города — спутника Даркблювуда, каждый со своим «летним хвостом» после последнего семестра, точно почувствовав жалость не только к канцелеру и виновнику пожара в школьном сортире, но и к учебникам с арабскими формулами, отложили в сторону уставшие ходить по рукам книги из школьной библиотеки и уткнулись в старенький словарь Джонни Патмоса.



Местный димаджио и весельчак — Джонни Патмос притащил его в класс не на шутку напуганный недавним «серьёзным разговором» тет — а — тет в кабинете с «Чудовищем» — с директором Джонатаном Прескоттом, потомком того самого Гарольда Прескотта, первого человека, подбившего в конце XIX века, в самый разгар «золотой лихорадки», последнего птеродактиля, а если точнее, царицу птеродактилей, метким выстрелом в сердце из обычного охотничьего ружья. Хотя было не мало авторитетных людей, которые отрицали какое — либо наличие огнестрельного оружия и настаивали на том, что Прескотту удалось поразить царицу птеродактилей без единого выстрела…

—



—

Бадди стоял в стороне не только от группы слева, насмешливо рассматривавшей словарь Джонни, но и от вновь раскричавшейся, как только вышла из класса мисс Вествуд, трансляции стэндапа в зеленоглазом, точно кот, радиоприёмнике Холли Грейл справа от себя, погружённый в украденного (на время) накануне в книжном магазине Сары Чейз некоего Кафку…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

…Статуя Свободы, которую он завидел ещё издали, внезапно предстала перед ним как бы залитая ярким солнцем. Её рука с мечом была по — прежнему поднята, фигуру её овевал вольный ветер.

— Какая высокая! — сказал он себе…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Статуя Свободы с мечом показалась Бадди какой — то экстравагантной шуткой писателя. Несколько раз перечитав абзац, в котором вместо положенного факела оказался меч, он почему — то вспомнил все свои настоящие мальчишечьи драки, драки в кровь, благо было их не много, начиная с самой первой — с Риком Соммерсом в жутковатом, с портретами юных девушек на стенах, подвале его ушлого дяди, пойманного три года спустя за убийства двенадцати школьниц с последовательным и аккуратным захоронением всех тел жертв в песчаном карьере. По большому счёту глупая драка получилась. Из — за ерунды какой — то. Из — за того, что Рик, проиграв ему в карты тридцать долларов, и не желая их отдавать, точно обезумев, вдруг признался Бадди в том, что, дескать, слышал от своего отца (местного шерифа) проверенную временем историю о том, как дальний родственник Бадди — бездетный одиночка — Джейкоб Маршалл продал душу дьяволу на заре пресловутой «золотой лихорадки». Бадди мысленно усмехнулся. Бедняга Джейкоб… Продал душу дьяволу… Интересно, как это происходит, в смысле — продажа души?..

Однако самой памятной, и в чём — то даже удачной, была совсем другая драка, последняя, — с первым пловцом блювудской школы, с самим Элом Вистлером, или Элвисом, которого, после гибели предыдущего «короля» — Кирка Батлера, все почему — то стали дружно побаиваться и уважать, негласно назначив преемником торчка Кирка. Возможно, из — за влиятельного отца — запасного астронавта, а возможно, по более прозаической причине, — из — за полного внешнего сходства Эла с королём рок — н — ролла… Сырой июньский день, с гугнивым говорком спортивного комментатора и русскими взрывами смеха сверстников обоего пола в самой подкорке, клонился к вечеру. Дождь, казавшийся, подобно дождю в одном японском фильме, бесконечным, наконец — то стал стихать. Трельяж молнии ещё вспыхивал. Старинные довоенные шкафы грома грохотали вверху всё реже и тише. Вдруг стройняшка, королева помпонов, чирлидерша Холли, вполголоса воскликнула: «Ребят, смори, что это там, под крышей, в беседке?» Та самая Холли Грейл, которая пару дней назад, взяла — таки с него, с Бадди Ноу, обещание пойти с ней, а не с «узкоглазой» Суини Хаббард, по кличке Суй Хэ, подрабатывавшей официанткой в закусочной «У Рода», на первый её драйв — ин. Ради этого она даже отклонила предложение Элвиса прокатиться на «тачке с автопилотом» и устроить романтический пикник для двоих на острове, в охотничьем домике его отца. А ещё украдкой в библиотеке, в самом тенистом отделе, в отделе античной литературы, поцеловала Бадди прямо в рот. Услышав её высокий, но нисколько не раздражавший его голос, Бадди посмотрел в её сторону. Она, оказывается, тоже отошла от основной группы и уставилась в окно, как бы присоединившись к нему, к Бадди… Все, встрепенувшись, разгипнотизировавшись, в едином порыве прилипли к окнам. Элвис, спрятав карандашик, спёртый у Лу Серафини, в карман джинсов, и поправив чёлку, невозмутимо сходу объявил, что это «чужак» — «шаровая молния, по — нашему». При этом криво улыбнулся, то ли из — за загадочного словечка «по — нашему», то ли из — за иронии в связи с всеобщим переполохом, точно то было не редкое природное явление, а обычная птица вроде совы. Все, однако, совершенно забыв про этого самого Элвиса, только что бывшего королём момента, разинув рты, стали наблюдать за холодно светившимся мячиком, который как будто прятался от потоков воды под черепичной крышей, прямо под небольшой скульптурой мочащегося в кувшин ангела, и пережидал, точно одинокая птаха какая — то, стихию, досадуя на то, что неизвестно сколько ещё времени придётся потерпеть прежде, чем удастся продолжить путь через звёздно — полосатую Йокнапатофу назад, в красный Афотапанкой. Бадди так же молча, как заворожённый, смотрел в сторону полуобвалившейся античной крыши правого крыла с горгульей и волосы на его голове шевелились от ужаса. Он со всей ясностью увидел, в отличии от прочих, что — то в корне своё: глаз. Не «чужака», о котором и он, Бадди, слышал, из рассказов того же полупьяного Элвиса на одной из вечеринок, не плазмоид с искрами, а именно большого размера человеческий глаз. И глаз этот смотрел в ответ непосредственно на него, на Бадди. Именно на него и ни на кого другого… Бадди захотелось сказать вслух, дескать, гля, ребя, да там есть глаз, но он



вовремя спохватился. А шар, тем временем, смотрел и смотрел в его, Бадди, направлении. Бадди тогда вспотел так, словно таскал тяжёлые ящики без остановки час. Всё стоял и стоял, устремив свой взгляд навстречу слегка затуманенному собственным сиянием оку. В какой — то момент, привыкнув к этой молчаливой дуэли, он скосил глаза в сторону. Его одногодки, как оказалось, в это же время давно уже успели потерять интерес к электрическому шарику, прийти в себя и, отвернувшись от окна, уткнуться в главу про объём пирамиды в задрипанном учебнике по геометрии, по которой всех ждал неотвратимый, как осенняя экскурсия в Россию, в кинотеатр имени Юрия Гагарина в Виннипег, к Башне Дьявола, экзамен… Бадди вспомнил, как накануне вынужденно сидел с Суини в машине с видом на широкий киноэкран, вспомнил её кличку — Суй Хэ, которую Суини, по — видимому, получила за свои красивые «китайские» глаза; вспомнил так же её маленькую и бесцеремонную, как у ребёнка, руку у него в трусах, в паху, между уже волосатых, как у фавна, ног, вспомнил то, как она ловко орудовала его поганцем, всё время встречая и натирая шляпку скользкой от мази подушечкой большого своего пальчика. Он спустил ей в руку и себе в трусы, спустя несколько минут, как раз к началу фильма. Только фильм начался (замелькал, засиял), Суини как ни в чём не бывало резко высвободила руку из его паха, чем — то заготовленным заранее вытерла её и, достав жёлтый пакетик с поп — корном из сумочки, преспокойно (чертовка, даже не запыхалась) принялась, по — детски двигая желваками, смотреть свой отвратный «ужастик», уже на десятой минуте которого он, Бадди, попросту тогда уснул…

***

Бадди вновь перевёл взгляд по адресу к правому крылу здания школы со скульптурой ангела, мочащегося в кувшин. Светящегося мяча уже не было. Дождь иссяк, и шаровая молния пропала. Без взрыва. По — тихому. Что же он видел? Или — кого он видел?

Неожиданно ему в правое ухо неразборчиво зашептала всё ещё пахнувшая шоколадкой Холли.

— …ужастик с крокодилом.

— Не понял про «ужастика».

— Бадди Ноу, ты мне его обещал, как только подчистим «хвосты».



УЖАСТИК С КРОКОДИЛОМ

Только белый может быть таким безмозглым,

чтобы портить себе кровь из — за дрянной

девчонки.



У. Фолкнер. «Шум и ярость»



Северная Америка. Конец 60 — х ХХ века.

1. По густому смешанному лесу, вперевалку, бежит некий Николос, местный темнокожий мужчина средних лет в промокших до нитки серых брюках и белой рубашке. Он дико напуган.

2. Наконец, Н. останавливается где — то в самой чаще, держась за ствол дерева и переводя отяжелевшее дыхание.

3. Взгляд его единственного глаза устремлён в ту сторону, откуда он, в панике, только что унёс, и так больные, ноги и где осталось нечто, что по — настоящему ужаснуло Н., человека, в общем, не робкого десятка и знающего не понаслышке, что такое лес и встреча с диким зверем. Вот только зверя ли он видел?

4. Н. садится под тем же деревом, продолжая прислушиваться к тишине.

5. Вспоминает, как каких — то полчаса назад мирно сидел на берегу реки, думая о журналистке, американской китаянке из самого Нью — Йорка, пару дней назад приезжавшей взять у него, у единственного в мире «циклопа», большое интервью специально для научного журнала, того самого, несколько номеров которого ему достались от покойного дедушки и где он впервые прочёл и про знаменитый цилиндр Авраама Линкольна, и про каллиопу — паровой орган, и про истинный вес души (21 грамм!), и про торчащий нижний зуб крокодила, и про египетские иероглифы француза Шампольона и даже про то, что, оказывается, мужской и женский скелеты настроены совершенно по — разному: мужской — на до — диез, а женский — на бе — моль…

6. Вспомнилось Николосу, как мило Лю ему улыбалась, какой очаровательной и скромной лисичкой была, спрашивая о его одинокой и незаметной жизни; благородно обещала при публикации изменить его имя на какого — нибудь Дэвида Боумана, например…

7. Вместе с этим он мурлыкает под нос старенький блюз дельты Миссисипи, любимый блюз недавно похороненного дедушки Амброза, о котором он так же рассказывал журналистке из Нью — Йорка, даже больше, чем о самом себе, что, видимо, очень понравилось раскосой очаровашке, иначе она бы так ослепительно не заливалась смехом и не называла его «классным»…

8. Потом, по обыкновению, стал рыбачить, забросив удочку с блесной подальше. В этот раз ловля была совсем плохой и у него долго не клевало. Зато стал клевать носом он сам, Н. Одноглазый… Ах, дедушка Амброз… Старатель Амброз, как его все ласково называли… Хотя и был он обыкновенным бродягой… Неужели я больше никогда в жизни не увижу тебя?

—

Б р о д я г а: Какого..я вы здесь, под мостом, забыли… дамочка? Это же моё место!

Т р у п: …!

Б р о д я г а: Понятненько. Тоже значит жизнь не удалась?

Т р у п: …!

Б р о д я г а: А ну, её, эту жисть! Нам и без неё не плохо. Правда, милая?

Т р у п: …!

Б р о д я г а: Во, во. А то разорались: Жизнь! Жизнь! Тьфу на неё!

Т р у п: …!

Б р о д я г а: А звать — то как тебя, красотка?

Т р у п: …!

Б р о д я г а: Ничего так. Интересное имя. Редкое. Ну, что ж. Поспим вразжопицу… Намотались за сегодня порядочно…

Т р у п:

Б р о д я г а: Что — то сказала?

Т р у п: …!

Б р о д я г а: Во дурёха! Ничего не понятно. Сказал же: вразжопицу. Значит, в разжопицу. Спи уже там. Утром поглядим… что к чему… А мой пекод, похоже, уже отправляется из Иоппии…

Т р у п:

Б р о д я г а: Да, милая, завтра. Всё будет завтра. А сейчас — баиньки. Отдать швартовы.

—

9. И вдруг что — то резко выдернуло Н. из промежуточного состояния — и ни яви, и ни сна — и вот он уже с открытыми в ужасе глазами парит беспомощный непосредственно в космосе кажущейся бесконечной темно — зелёной материи дубильных вод… Что ещё он мог вспомнить? Хвост! Перед его глазами, извиваясь, промелькнул хвост, похожий на хвост… крокодила! Молодого крокодила приблизительно с него, с Н., размером!.. То, что животное не тронуло его, Н. представляется настоящим чудом…

10. Тут, из толщи нахлынувших воспоминаний, в том числе и о встрече с неизвестным зверем, Н. выхватывают подозрительные звуки в, казалось бы абсолютно безлюдной, тишине. Невдалеке от себя мужчина замечает одиноко стоящий, красивый, как игрушка, дымчатый автомобиль с откидывающимся верхом.

11. Подкравшись к нему, Н. видит, что машина слегка покачивается, и из открытой задней дверцы высовываются молодые ноги в чёрных носках. Он понимает, что на тёмной коже задних сидений неизвестные, по — видимому, приезжие белые люди, что называется, «занимаются любовью».

12. Некоторое время Н. вынужден слушать достаточно красноречивые возгласы влюблённой парочки: молодого человека и девушки, обхватившей, кстати, дружка ногами с накрашенными красным лаком ноготками.

13. Н. хочет уйти, но какая — то сила заставляет его вернуться к дереву и продолжить слежку за белыми незнакомцами.

14. Ему всё ещё не верится в то, что он видит, и кажется, что где — то неподалёку прячутся те самые люди, которые, странным образом проигнорировав сразу несколько положений в Кодексе Хейса, снимают очередной кинофильм «про жизнь», причём по заданию всё той же загадочной белой леди с высоко поднятым над головой и никогда не гаснущим факелом — Колумбии Пикчерз.

15. Вскоре парочка затихает. Н. наблюдает за тем, как парень с девушкой, в сущности, ещё дети, как есть — голые, безмолвные выбираются из машины. Девушка, очевидно, главная зачинщица лесного приключения, мелькнув ослепительно белым пламенем тела, молча уходит вперед… Парень, ещё не отошедший от испытанного восторга, покорно идёт за ней. Н. предполагает, что оба направляются в сторону запруды. Нет, это не кино. Это по — настоящему…

16. Дождавшись момента, когда они погружаются в густую зелень, Н., как можно тише, рискуя попасться, неожиданно для себя, решает следовать за молодыми людьми.

17. Медленно, всё время держа ухо востро, он пробирается сквозь такую буйную зелень, что сам, будучи местным жителем, удивлён бесконечно. Тем не менее, он идёт и идёт под лабиринтом крон, то и дело уклоняясь от бьющих наотмашь веток и отбиваясь от первой волны смертников из здешнего комариного царства, сигнализирующих о том, что воздух становится влажнее, а Земля, да, да, глупый одноглазый нигер, Земля, — болотистей.

18. Н. неожиданно для себя открывает неизъяснимую прелесть вездесущего птичьего щебета. На его кривом рте поселяется улыбка, которая приводит, правда, ненадолго, этот самый уродливый рот в порядок.

19. Впрочем, долго идти ему не приходится. Не покидая зарослей, Н. видит, как юнцы, сущие ангелы, тихо смеясь, сидят на корточках метрах в тридцати от него и разрисовывают друг друга тёплотой вонючей грязи. Сказочные дети, попавшие в беду.

20. Н., вспоминает машину, какую не всякий смертный может себе позволить… Она осталась ждать «детей» там, позади, в чаще леса… Предполагает, что, скорее всего, именно девушка и сидела за рулём…

21. Как будто услышав мысли невидимого подсмотрщика, девушка за руку тянет друга за собой к пруду. Н. только теперь отчётливо видит лицо красотки и, потрясённый, узнаёт в совершенно голой, вымазанной в грязи, девице ту самую журналистку — «очаровашку» из Нью — Йорка, представившуюся ему как Лю!..

22. Вода в пруду такого чёрного цвета, что у Н. мурашки пробегают по спине.

23. Отпустив руку любовника, Лю без страха уходит дальше… Бесстрашно погружается в страшную только на первый взгляд воду… Плывёт на спине… Призывает «суй синя» перестать «сопли жевать» и плыть к ней…

24. Суй Синь, не решительно, с трудом приноравливаясь к зловонию, походив по влажному ковру прудовой пенной воды, всё — таки тоже плывёт…

25. Н. продолжает следить за парочкой, оставаясь в недостаточно надёжной засаде. Малейшее его неосторожное движение может привлечь внимание пришельцев с Восточного Побережья и всё испортить.

26. Тем временем, Лю на карачках выползает на мелководье. Её тело блестит от невидимой тягучки.

27. СС, тоже на четвереньках и так же покрытый тускло поблёскивающей слизью, догоняет подружку как раз в тот момент, когда та ложится прямо в жижу лицом к нему.

28. Стройного телосложения парень покрывает её и видно, даже на расстоянии, как он, мигая голым задом, вонзается в Лю, вминая её изящную головку в тёмно — зелёную слякоть и нагнетая на неё сопливую муть всей, мать её, планеты Земля.

29. Оба колышутся прямо там же, в прудовой грязце, то становясь одним нерасторжимым целым, то переставая им быть, находя, тем не менее, себя безнадёжно перепутавшимися задними конечностями, подобно сиамским близнецам из бродячего цирка уродов.

30. Только когда СС, похныкивая, кончает, и пара на какое — то время оказывается в некоем подобии безвременья и замирает, потрясённая достигнутой вершиной, Н. ясно видит, что пара на мелководье — это уже какая — то единая неразрывная двуглавая Сущность.

31. В жуткой тишине, Н. так же отчётливо слышит, как дышит одна из голов — головка девушки, и не может отдышаться, что бы сказать, наконец, что — то важное на ухо любовнику.

32. Любовник, точнее его крашенная белокурая голова, в свою очередь, смотрит неотрывно в самые глаза девушки и тоже не находит слов — только дышит и дышит по инерции…

33. Несмотря на расстояние, Н. кажется, что он находится совсем не в засаде своей, а непосредственно рядом с любовниками, и таинственным невидимкой лежит в той же самой жиже, и дышит, ошеломлённый, вместе с ними, с этими падшими ангелами; видит пустые сизые глаза СС над паническими искорками во взгляде его подружки, во взгляде Лю.

34. Придя в себя, Н. ждёт, что произойдёт дальше.

35. И вот его терпение вознаграждено. «Сущность» и в третий раз «заводится». Её «головы» вновь и вновь пытаются слиться друг с другом вслед за остальными членами тел. На этот раз, как и следовало ожидать, любовники сношаются до смешного долго.

36. Н. даже перестаёт смотреть, закрыв на какое — то время свой одинокий центральный с набрякшим веком глаз.

37. Внезапно он вскидывает морду обеспокоенного циклопа. Он слышит странный голос, показавшийся ему совершенно посторонним: какое — то предсмертное хрипение, механически точный бездушный лай!..

38. Головы срастаются… Содрогания Сущности усиливаются… Хрипения перекидываются в вибрирующий безнадёжный плач…

39. И вдруг раздаётся заключительный ослепительный взблеск вскрика.

40. Н. встревожен. Стучится страшная мысль, не произошло ли самоубийство Сущности?

41. Не выдержав тишины и молчания, Н. буквально вырывается из своего укрытия и совершенно открыто, вперевалку, нелепый, неуместный, бежит к неподвижно лежащим на земле любовникам.

42. Однако, что же он видит, приблизившись к месту только что произошедшего преступления?

43. Перед ним, на том самом жижистом мелководье, как ни в чём не бывало, мирно лежит та самая тупорылая длиннохвостая тварь, испортившая ему всю рыбалку. Зверь, по — видимому, аллигатор, судя по торчащим зубам верхней «U» — образной челюсти, даже не взглянув на Н. своими отсвечивающими зелёным глазами, презрительно разворачивается и, махнув на прощанье длинным хвостищем, уходит в чернейшую воду на свете.

44. Н. продолжает стоять на месте не в силах пошевелить ни единой мышцей.

45. Спустя неопределённое время, он, сам не свой, бессмысленно посматривая по сторонам, тащится сквозь чащу леса и стаи бесчисленных вечерних теней.

46. Дорогой дымчатого цвета игрушки с откидывающимся верхом на прежнем месте («вот и дерево моё!») он так и не находит.

47. Измученный, грязный, вонючий, вылезает он на пустынную дорогу, змеящуюся среди родных лесов.

48. Солнечное колесо, последний раз метнув огненным лучом, исчезает за отдалённой грядой С — ких гор.

49. Пролетает над самой макушкой головы вечерним порывом ветерка странствующий дрозд.

50. Н. продолжает плестись вверх по дороге, напевая старинный блюз дельты Миссисипи, любимый блюз покойного дедушки Амброза.

*

51. На следующее утро, Н., порубив с полчасика дров на заднем дворе небольшого деревянного домика, помывшись и надев чистую рубашку, садится в кухоньке, смотрит телевизор, попивает чай.

52. В планах у него ещё сходить на здешний блошиный рынок. Может, что — то новенькое и в этот раз найдётся. Обычно всегда так и бывает. Без сюрпризов не обходится. Тем более, что последний раз он ходил туда, за реку, через каменный мост, месяц назад, ещё весной. И надо заметить, с большой пользой сходил. Конечно, больше бродил от прилавка к прилавку, разглядывая разного рода необычности, нежели что — то покупал. Да от него никто и не ждал ничего. Что может быть у душеприказчика Бродяги Амброза, который и доллара своему внуку не оставил?..

53. Н. роется в своём кармане. Достаёт помятую долларовую купюру. Разглаживает её на бедре. Почему не оставил? Вот доллар из его кармана. Орёл, веточки оливы, звёздочки, пирамидка с глазом, голова…

54. Может, стоило отдать бумажку Люку, продавцу «фотографий знаменитостей», и купить у него портрет Николы Теслы? То ли Тесла слишком оказался похож на Эдгара По, то ли «серб и молод» из уст самого Люка, всячески рекламировавшего «редчайший во всей Америке» снимок, не внушал доверия, однако Н. так и не решился потратить доллар.

55. Наверное, потому что его отвлекли две другие интересные вещички: «кожа ягнёнка» и «таблетка невидимости». Их предлагал Джонатан. Конечно, он и «муравьиный спирт» «от малокровия» продавал. И «79 — ю карту таро», и чучело Ротатоски — знаменитой белки — самоубийцы, и даже обломок Магнита, благодаря которому «Остров Америка» может свободно передвигаться надо всей бесконечной плоскостью Земли…

56. И тем не менее, Н. всерьёз раздумывал, купить или нет «таблетку невидимости»? Джонатан божился, что если никакого эффекта не даст, то провалиться ему на том же самом месте и больше никогда не встать…

57. Н. встаёт, копается среди книг, журналов… Берёт любимых своих «Десять некритят» Агаты Кристи, которых знает с детства…

1

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок некритёнок

2

 некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок

3

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок

4

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок некиртёнок

5

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок некритёнок

6

некритёнок некритёнок некритёнок

некритёнок

7

некритёнок некритёнок некритёнок

8

 некритёнок некритёнок

9

некритёнок

0

58. Но, полистав, кладёт книгу на прежнее место.

59. Потом берёт с полочки «Красное и чёрное» Стендаля, французского писателя, который свои произведения часто заканчивал почему — то английской фразой: «For the happy few»…

60. Затем Библию… «… Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны и пойдёт в погибель; и удивятся, что зверь был, и нет его, и явится…»

61. Но вот его внимание привлечено голосом из телевизора. В криминальных сводках за минувшие сутки сообщают, что прошлой ночью в одном из номеров мотеля, недалеко от городка, были обнаружены два обезображенных до неузнаваемости трупа — молодой человек и девушка — судя по паспортам, жители Нью — Йорка: Леон Напье и Лю Бо. На стене, в номере, неизвестный преступник кровью одной из жертв коряво вывел два всем известных слова: «Колумбия Пикчерз!».

62. Н. равнодушно смотрит в сторону телеэкрана. Его единственный глаз отсвечивает красным.

***

— А ну, тихо! — вдруг резанула Алика шёпотом, хотя никто и не думал нарушать тишину.

— Что такое?

— Тихо, говорю тебе!

— Ну — ну.

— Слышишь? Слышал? Вот сейчас… Пируют…

— Кто пирует?

— Жители Полутени. У нас чума на оба наших дома, у них пирушка, новоселье.

Из любопытства Сэм прислушался к тишине и к «жителям полутени, отмечающим новоселье в Полутени, снова. Вдруг что — то упустил?.. Да ничего… Ничего такого… Только, в самом деле, необычное повсеместное молчание. Если, конечно, не считать едва слышные, действительно, чем — то напоминавшие болтовню фантастических тварей, звуки одинокого телика где — то за толпой деревьев, в пустой гостиной с окном, выходящим в позднее лето…

КРЫСА НА РУЖЬЕ

Убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой принадлежит.



А. Шопенгауэр

…Представьте себе следующую картину. Железнодорожный вокзал небезызвестного вам города Н. На платформе, на фоне зелёного вагона, стоит невысокого роста бритый наголо гражданин в солнцезащитных очках и щёлкает семечки. Мимо него туда — сюда движется самый разнообразный народ… Какофония фраз, лающие обрывки разговорчиков, птичьи крики разношёрстной публики в едином потоке настоящего, кажущегося вечным и непреходящим, как местная река Лета, — на поверхности совершенное зеркало, в то время, как в глубине своей — стремительнейшее опаснейшее течение… Невысокий гражданин достаёт из правого внутреннего кармана ветровки… нет, не капсулу с запиской, которую закладывали в фундамент пирамиды в Гизе Наполеон и К°. Всего лишь паспорт. В свою очередь, из паспорта гражданин на свет божий извлекает… нет, совсем не карточку с изображением очередной Мисс Вселенной. На ч\б фото — портрет женщины лет тридцати с хвостиком с едва уловимой, в сущности, отсутствующей, улыбкой в уголках тонкого благородного рта. Гражданин переворачивает снимок. На реверсе отдельными буквами, наискосок, от руки, карандашом не без изящества написано следующее: г. З, Энгельса, 203 — П. М. Ж. 11.04. 1961 AD

Насколько вы догадываетесь, я и был тем невысоким гражданином… Тогда, весной 2005 года выглядел я совсем не плохо для человека, несколько дней назад освободившегося из мест не столь отдалённых. Возвращаться мне в родной Ч — ск не было смысла. Последняя ниточка — мать — умерла пару лет до того. Друзья, все как один, обабились. Подруги обзавелись каменными стенами. Ева написала, что «повстречала Другого»… А тут: совершенно неизвестный мне симпатичный городок. И название не глупое. Снова взглянув на найденную на вокзале фотографию с таинственной, как рассветная дымка в горах, незнакомкой из далёкого прошлого и, в общем — то не надеясь, что она ещё жива, решил я сходить по указанному на обратной стороне адресу и, если повезёт, снять, на время, какую — нибудь комнатёнку недалеко от центра.

*

Улица Энгельса, по — видимому, пару тысяч лет назад одна из первых в этом заштатном городке, теперь, в начале двадцать первого века, представляла из себя довольно малопривлекательное зрелище. Теперь это была кривая уличка в частном секторе, которую местные власти каждый год с помпой собирались привести «в надлежащий вид», но до сих пор так и не собрались (так же — с помпой): то ли луна опять отказалась выходить за солнце, то ли революция на бета Персея затянулась.

Пройдя её всю, от кинотеатра». ищевик» до магазина.». ромтовары» (полиция сбилась с ног в поисках похитителей обеих неоновых букв «п»…), я с интересом обнаружил, что искомого адреса нет. Уличка заканчивалась домом 202. Не жила же его таинственная хозяйка в магазине? Впрочем, недоразумение вскоре с лёгкостью было устранено. Какой — то местный старожил просто махнул своей всегда готовой к бою тростью в сторону калитки, дескать, вот она, справа от». ромтоваров», да, да, то, что вы приняли за вход на задний двор магазина… На деревянной дверке, под капризной маленькой аркой, не было никаких цифр — только некий значок, очень похожий на человечка в скафандре, нарисованного школьником по дороге домой лишь затем, чтобы как — то использовать украденный из кабинета классручки новый ослепительно — белый мелок.

*

Дверь, помнится, открыла уже не молодая женщина одного со мной роста. Я, несколько опешив от первого впечатления, представился в качестве чужака — приезжего, которому срочно нужна комната без претензий. На неделю — две. Женщина оценивающе прошлась по моей фигуре серыми горгульями глаз и, не найдя во мне чего — то неблагонадёжного, впустила к себе.

Потом мы прошлись по её скособоченному домику, по всем четырём комнаткам. Мне сразу, с порога, была предложена самая дальняя, с окном, выходившим в какое — то неожиданно протяжённое, чуть ли не бесконечное, поле, густо усеянное всякого рода резными столбиками, чем — то напомнившими фигурки фантастических персонажей с выставки современного искусства, которую я как раз накануне видел в вечерних новостях, гоняя чаи в закутке у вагоновожатой, у ассоль капитоновны. На мой вопрос — «Что это?» — хозяйка равнодушно ответила, нечаянно съев первую буковку во втором слове: «Кладбище… Кладбище маломногов»…

—

О «кладбище» я снова вспомнил после контрастного душа и бодрого одинокого ужина в пустой и гулкой, как подвал, гостиной, когда уединился в своей кубической комнате и открыл окно, чтобы покурить. На этот раз оно показалось мне не таким интересным, как при огненно — рыжем свете заходящего солнца. Теперь передо мной до едва различимого горизонта простиралось всего лишь некое дикое тёмное поле, густо поросшее карликовыми деревцами и высокой травой вроде тростника… Я жадно втянул в себя дым от дешёвого абхазского табака, купленного ещё на вокзале, по прибытии в З. Выпуская струю дымка наружу, рот, как бы отдельно от меня, нечаянно чуть слышно присвистнул, словно от удивления, что губы сложились в трубочку, но не для поцелуя, а — в пустоту…

Звёздная побежалость на поверхности ночных небес вызывающе мерцала… В воздухе стоял какой — то непрерывный шелест, словно где — то шумел водопад и ветром приносило только часть его колоссальной звуковой палитры, но, быть может, часть самую баснословную: шёпот.

Отчего — то этот непрерывный навязчивый звук шёпота вызвал в моей памяти одну жутковатую картинку, которую мне довелось случайно подсмотреть в поезде, когда я ехал, лёжа на верхней полке плацкартного вагона. Прямо подо мной сидел паренёк в хаки, явно возвращавшийся домой из армейки с покупкой, совершённой от хорошего настроения и, вероятно, по не праздному интересу. Он с каким — то даже чрезмерным для его возраста любопытством медленно листал альбом с картинами, подолгу останавливаясь на каждой, причём как — то так получалось, что все его движения удивительным образом были синхронизированы с ясно слышимым ритмом самого поезда, стуком вагонных колёс о рельсы… Больше же всего ему запомнилась картина, на которой был изображён очевидно двухмесячный младенец, лежавший у окна с видом на горную местность, как раз под висевшим над ним охотничьим и вовсе не игрушечным ружьём; ремень, на котором висело ружьё, грызла взрослая крыса, грызла с таким расчётом, что в итоге тяжёлый приклад ружья должен был точнёхонько угодить острым краем в висок мирно спящему карапузу. Вот именно звук шёпота далёкой воды и напомнил мне воображаемый звук резцов той нарисованной крысы, спешившей перегрызть ремешок смертоносного отцовского ружьища…



Я разделся и машинально захватил с собой в кровать книгу, лежавшую на тумбочке. Читая её, я вскоре потерял нить повествования, и, погрузившись в сон, по — видимому, стал переиначивать сюжет тонкой книжицы в мягкой обложке на свой лад…

(…)

7. В вагоне поезда, идущего из Москвы в Петербургъ, в креслах спят, похрапывая в различных тональностях, две женщины, по виду дамы из высшего общества: молодая, лет двадцати восьми, и уже старушка, лет под семьдесят. Горничная с мешком сидит напротив них, гладя устроившуюся рядом с ней собачку. Девушка рада бы тоже подремать, но боится тяжёлой руки хозяйки. Поэтому, наверное, что — то вполголоса напевает, гладя собачку и думая о чём — то личном, например, о вчерашнем поцелуйном вечере с сыном фельдшера из Замоскворечья.

8. Тем временем, молодой даме снится, что она ещё девочка и она почему — то одна на вокзале, в Москве, на станции Петербургской Железной Дороги. Девочке совсем не страшно, а наоборот, дико интересно, отчего вокзал безлюден, а она сама по себе, будто в собственной комнатке. Но вот она спускается по лестнице и выходит на перрон. И видит, что стоит огромный паровой экипаж. Ни пара, ни звука. Такое впечатление, что ниоткуда не прибывал, а появился только что по мановению чьей — то волшебной палочки. Девочке, разумеется, любопытно обследовать его. Она ходит вдоль да около, гладит его абсолютно чёрную как будто закопченную металлическую поверхность. Разок даже осмелилась подняться и проникнуть в тамбур, а затем и пройтись по вагонам. Как она и предполагала, поезд, включая и багажное отделение и место машиниста, оказывается, совершенно пуст. Девочка выходит из поезда, отходит от него, садится на лавочку неподалёку и смотрит, смотрит на этого мрачного красавца, не в силах оторвать от него влюблённых глаз. «Я буду звать тебя Бесом, ладно? Ты слышишь? Я буду любить тебя всегда. Одного лишь тебя. Только тебя и больше никого другого из всех созданий этого мира. Буду делать всё, что ты захочешь. Брошусь исполнить любой твой каприз. Милый, я даже полюблю всякого, на кого ты мне укажешь, чтобы развлечь тебя. Любовь моя, мой единственный, мой прекрасный Бесъ! Одного только хочу от тебя: люби меня. Люби меня. Люби меня».

9. Вдруг она видит выходящего из поезда взрослого мужчину в костюме и в шляпе. Он называется Нинераком и приглашает её в свой вагон. В его вагоне никого больше нет. Девочка видит зеркало, подходит к нему и спокойно замечает, что она уже не девочка, а вполне себе зрелая девица. Нинерак входит следом за ней. Они смотрят друг другу в глаза. Нинерак думает о том, насколько же она хороша! и — не слишком ли хороша для него? Она видит вместо его зрачков чёрный анфас любимого Беса. И Бесъ говорит ей: отдайся этому человеку, роди ему наследника, познай первые радости замужества, получи положение в обществе, стань дамой высшего света.

10. И вот она и Нинерак на брачном ложе. В миг наивысшего наслаждения Нинерака, она инстинктивно хватается за его уши. И так же, держа Нинерака за уши, она затихает в его объятиях, а он какое — то время не возражает, не помня ничего, кроме только что испытанного блаженства. Когда же чёрт дёрнул его спросить у жены, зачем она держала его за уши, она невозмутимо отвечает, что он в минуту страсти напомнил ей отчего — то один знакомый петербургский паровоз. Данное сравнение нисколько не рассмешило Нинерака; в глубине души он нашёл в нём в некотором роде нежный и, можно даже сказать, сильный комплимент…

11. В ту же ночь ей привиделся странный сон. Снилось ей, что она едет поездом в Москву по вызову своего непутёвого братца Стивы. Сходил налево, глупый. Вместе с ней посадили старушку с чёрными глазами и букольками — графиню Вронскую. В дороге они подружились, разговаривая друг с другом о своих сыновьях. Когда поезд прибыл на станцию Петербургской Железной Дороги, обе замечают, что перрон необъяснимым образом оказывается совершенно безлюден. Графиня посылает свою девушку — горничную разузнать, в чём там дело. Однако горничная как уходит, так и пропадает. Тогда она, Анна, сама вызывается посмотреть, что случилось. Только она сходит с поезда, как сразу же видит у противоположного конца маленькую, пыхтящую от прилагаемых усилий фигурку горничной. Та что — то тащит к своему вагону. Анна отправляется ей помочь. Приблизившись к девушке, она видит нечто невероятное и ужасное: то, что тащит горничная, оказывается половиной человеческого тела, а вернее, нижней частью мужского туловища. Сама не владея вполне своими чувствами, она спрашивает у горничной, где другая половина тела? Девушка отвечает, что другая осталась там же, позади поезда. И добавляет, что это две половины от двух разных людей. Она спрашивает девушку: отчего та решила, что от разных? Девушка отвечает: потому что одежда не одна. На нижней половине — черт — те что, кажется, так только какие — нибудь сторожа одеваются; зато на другую половину надета одежда получше, — может, это даже охотник какой, ведь отец её такой же, какое — то время обкладчиком участвовал у барина. Услышав такое от горничной графини, она спешит ко второй половине. Найдя её лежащей между рельсов, она видит бородатое лицо крестьянина, того самого, маленького и страшного, которого она видела однажды беседующим с Левиным, гостившим у Стивы. Это был некий тверской крестьянин — Архип. Он участвовал в окружении той несчастной медведицы. Она вспоминает отвращение и в то же время неодолимое влечение к этому дьявольски уверенному в себе и вместе с тем покорному своей жизненной доле существу. Она вспоминает, как их глаза встретились, и она поняла, что он — это не он, а кто — то другой, кто смотрел из его тёмной глубины. Она увидела в нём своего любимого — Беса. Она вспоминает, как он, перед тем, как она отдалась ему, всё копошился над своим мешком в сенях и скоро — скоро так приговаривал, чуть ли не грассируя, что — то по — французски; она даже запомнила несколько этих удивительных и страшных своей заурядностью слов: «Il faut le batter le fer, le broyer, le petrir…» (» Надо ковать железо, толочь его, мять…» — франц.).

12. Когда она дотаскивает «свою» половину до назначенного места и, оставив часть туловища лежать на перроне, поднимается в свой вагон, то ни графини, ни девушки с собачкой и первой половиной, она нигде не находит. Более того, выглянув из вагона, она обнаруживает пропажу и второй половины. Вместо второй половины на перроне стоит какой — то молодой офицер с геликоном на плече. Только увидев даму, он начинает играть военный марш, похожий на что — то то ли из Шопена, то ли из Бетховена.

13. Она сходит на перрон и просит офицера прекратить игру. Офицер перестаёт играть. Она спрашивает, кто он и не знает ли, почему нигде никого нет? Офицер отвечает, что он Алексей Вронский, а что до того, что нигде никого нет, то это не совсем так. И действительно, она замечает графиню, которая стоит неподалёку и беседует о чём — то со Стивой. Девушка с мешком, не обращая на неё никакого внимания, сидит на лавочке и гладит собачку у себя на коленях. Половин нигде не видно. Чуть заметная улыбка изгибает румяные губы Анны. В выражении её лица появляется что — то особенно ласковое и нежное. Она видит, что Бесъ задумал что — то новенькое. Она видит, что Бесъ покинул Нинерака, как он покинул когда — то Архипа, и теперь вошёл в сына графини Вронской…

— — —

14. Вдруг она слышит крики и визг Стивы, горничной и собачки. Все оборачиваются к ним и видят, что Стива поддерживает бесчувственное тело графини, девушка пытается отбиться от пристающего к ней карлика, а собачка — атаковать другого карлика, ползущего в сторону Стивы с графиней. Вронский бросается на помощь к девушке, она, Анна, — к графине. Вскоре выясняется, что это никакие не карлики, а те самые половины. Нижняя, безголовая, тем не менее угадав соблазнительные формы юной горничной, попыталась овладеть ею, несмотря на присутствие людей и собаки; другая половина, безногая, по — видимому, наоборот, хотела помешать первой, но наткнулась на противодействие собаки, которая, видя, ползущего двурукого зверя, ещё больше распалялась от его невозмутимой беспомощности. После первых же бесплодных попыток прекратить всё это безобразие, Вронский понимает, что силой ничего не решить, поэтому прибегает к другому, на его взгляд, более действенному способу. Он предлагает безногой половине сто рублей, обещав при этом, что столько же получит и его товарищ, если оставит в покое девушку. Безногий соглашается и вынуждает согласиться с ним безголового, прельстив того возможностью весело потратить полученные деньги на обитательниц ближайшего Дома Терпимости. Обе половины на глазах у людей соединяются друг с другом, и положив деньги в карман, насвистывая незатейливый мотив, уходят прочь.

15. Когда половины убираются, в чувства приходит графиня. Стива поздравляет Вронского с удачной сделкой. Неожиданно появляется Нинерак. Он не замечает ничего странного в поведении жены, Вронского, Стивы и старой графини. Единственное, что ему кажется новым, — это поезд. Он обращает всеобщее внимание на машину, но присутствующие по — своему истолковывают его неожиданную мысль. Нинерак обратил внимание на то, что данный паровоз вовсе не тот, который был всегда. Это другой паровоз. Стива возражает Нинераку, уверенный в том, что тот очевидно ошибается. Графиня полностью соглашается с мнением Стивы. Она, Анна, не может ничего сказать в виду того, что никогда не обращала внимание на подобные пустяки. Что до Вронского, то он лишь простодушно смеётся, слыша подобные ребяческие домыслы, чем мгновенно разряжает всю напряжённую обстановку, созданную неуместными предположениями Нинерака.

16. Но Нинераку совсем не до смеха. Он требует от Вронского объяснений. Вронский не знает, что сказать, так как, по его мнению, всё и без объяснений понятно. Нинерак даёт Вронскому понять, что он не удовлетворён таким ответом и считает, что граф затеял опасную игру. Вронский должен был бы в этот момент расхохотаться, слыша подобные абсурдные обвинения в свой адрес, но вдруг замечает, что рука его находится не там, где ей следовало бы находиться в данной ситуации, — а именно чуть ниже спины жены Нинерака, и поэтому, чувствуя себя пойманным на месте преступления, заявляет о том, что он всегда к услугам Нинерака. Теперь очередь Нинерака смеяться. Нинерак обращает всеобщее внимание на то, как ничтожен этот малый — Вронский. Графиня вне себя от возмущения и требует от сына самых решительных действий. Стива пытается вмешаться, но Вронский просит оставить их с Нинераком наедине. Нинерак и Вронский заходят в вагон поезда и не появляются какое — то время.

17. В отсутствии Нинерака и Вронского Стива, графиня, горничная с мешком и собачка тихо — тихо сидят на лавочке, стараясь не думать о поединке и всё — таки думая только о нём и ни о чём другом. Одна лишь Анна беспокоится меньше всех. Она смотрит не на лестницу вагона, не туда, где должен вот — вот появиться один из победителей, а на своего Беса, не в силах налюбоваться его неземной чернотой. Паровоз, чёрный паровоз — вот единственное существо, которое нужно ей в этом опустевшем, в этом обезумевшем мире.

18. Нинерак и Вронский выходят из вагона, серьёзные, как члены какой — то новой, только что созданной благотворительной организации.

19. Все счастливы оттого, что не произошло худшего.

20. Никто не замечает исчезновения Анны и поезда.

21. Анна тем временем идет вдоль железнодорожного пути. Рядом её сопровождает поезд. Они похожи на сутенёра и проститутку, которые влюбились друг в друга и теперь думают, как быть дальше. На самом деле и Анна, и её возлюбленный Бесъ знают, что делать. Они просто решили последний раз пройтись. Бесъ больше не хочет переодеваться в людей. Он хочет любить Анну таким, каков он есть на самом деле, — обычным чёрным, чёрным, как сама любовь, паровозом…

— — —

22. Анна и графиня просыпаются почти одновременно. Графиня недовольна тем, что дала себе волю заснуть при Анне. Анна улыбается и рассказывает ей часть своего сна. Фрагмент с «половинами» восхищает графиню. Она находит в нём что — то немецкое, — что — то от Гофмана или Гауфа. Анна не решается спросить у графини о её сне. Графиня сама говорит, что давно уже не видит снов вообще. Но даже если бы и видела, то не смогла бы ничего с толком пересказать, особенно так увлекательно и легко, как Анна. Вдруг их беседу разрушает шорох в углу купе. Они видят, что горничная с собачкой куда — то пропали и вместо них в углу стоит какой — то маленький страшненький мужик с топорщащейся бородой и зачем — то копошится в мешке. Копошится, копошится и приговаривает на чистом французском: « Il faut le batter le fer, le broyer, le petrir…» Графиня прижимается к Анне, словно инстинктивно надеясь, что это всё ещё сон Анны, и только от неё, от Анны зависит их спасительное пробуждение, и произносит молитву…

***

Хозяйка, словно бесцеремонная мамаша, растормошила меня посреди глубокой ночи. Голоса вместе со сном, мгновенно пропали без следа. Она тут же извинилась за столь неожиданное вторжение в личное пространство гостя и стала просить о срочной помощи: ей нужно было извести какую — то тварь, проникшую к ней в спальню и не дававшую спать вот уже второй час. Я быстро кое — как оделся и ринулся следом за хозяйкой, освещавшей дорогу сильным альпинистским фонариком. Надо сказать, что, пока мы стремительно продвигались вглубь дома, меня больше удивляла не лёгкость ног в общем — то далеко уже не молодой женщины, а то, что комнат по ходу действия обнаруживалось значительно больше, чем мне представлялось раньше со слов гостеприимной дамы. Мы шли, шли и шли, ни на секунду нигде не задерживаясь, и тем не менее спальня хозяйки не становилась ближе. Однажды, от нетерпения, я чуть было не спросил, далеко ли ещё идти? Но вовремя сдержался, так как сама мысль об этом показалась мне в высшей степени бестактной; дом, сам по себе, был настолько миниатюрен и лишённый каких — либо пристроек, что мой вопрос мог быть расценён как неуместный сарказм. Однако, как бы то ни было, мы тем временем, продолжали идти и идти, не останавливаясь, вперёд. Масса самых разных мыслей начала одолевать меня. В особенности, одна из них: что за тварь могла докучать хозяйке до такой степени, что маленькая женщина горела желаньем уничтожить её? Неужели банальный пасюк? Может, просто рыжая вечерница? Вряд ли. Крыса, воюющая с человеком в спальне? Бред. Тем более, безобидная летучая мышь. Бродячая псина? Гадюка? А может, это всего — на всего кошмар? Всё — таки пожилая дама… Так я пытался размышлять на полном ходу, пока хозяйка вдруг не остановилась. Едва не сбив её с ног, остановился и я. Перед нами темнотой курился открытый идеально прямоугольный дверной проём. Изнутри, из самой глубины помещения, слышны были какие — то невразумительные, чуть ли не свистящие, подобия звуков. В комнате явно кто — то находился и что — то куда — то говорил. Вдруг хозяйка, стоявшая прямо передо мной спиной, стала отвечать неизвестному на его же тарабарском языке. Неизвестный, терпеливо выслушав женщину, вновь что — то членораздельно, но не понятно для меня, ответил хозяйке. Он отказывается уходить, шепнула она мне. Кто это, спросил я. Мой муж. Ваш муж? Зачем тогда вы меня звали? Затем, что он не уйдёт, пока я не отдам ему вас. А я не хочу ему вас отдавать. Что же мне делать? Чем я могу помочь? Идите — ка лучше спать. Я разберусь с ним. И простите. Просто опять взялся за старое. Думала, с прошлым покончено. Как дура поверила этому ничтожеству. Но тут появились вы… Ступайте, ступайте. Теперь я разберусь сама. Он давно уже не тот, что раньше, поверьте мне. Идите же. Ну!..

*

Помню, как я быстро возвратился к себе в комнату и долго не мог попасть в хоть какой — нибудь из безостановочно разверзавшихся передо мной и вновь захлопывавшихся снов. Я думал не о типе, оставшемся там, в глубине тёмного проёма, и не о том, от чего меня якобы уберегла хозяйка. Мне не давал покоя язык, тот поистине удивительный язык, на котором друг с другом говорила эта странная чета. Что — то пронзило всё моё существо, от бритого темени до плоских, исписанных ползунками, стоп, когда я вдруг впервые услышал те звуки в тени стен. Что — то очень, очень знакомое. Настолько знакомое, что что — то попыталось схватить душу, подступившую к горлу, но она, увернувшись, бросилась вверх и резко попала в самое ничто памяти, и пошли без спроса и ограничения слёзы из глаз…



*

Проснулся я чуть ли не в полдень. Почему — то только теперь я вспомнил про своего верного «макарова». По — видимому, чары провинциального, непривычно бесшумного, чуть ли не призрачного, городка, так подействовали на меня, что я совершенно забыл о своём единственном друге, впрочем, не успевшем заметить моей оплошности, так как всё это время, как ни в чём не бывало, продолжал спать в тайнике — в левом внутреннем кармане ветровки, «молния» на котором, в отличии от «молнии» правого кармана, где хранился паспорт, не была поломана… Когда я появился в гостиной, там меня уже ждала хозяйка. Она улыбнулась (той самой — «отсутствующей» улыбкой — как на старенькой допотопной фотографии!) … Добрый день, молодой человек. Как спалось после вчерашнего приключения? Спал, как убитый? Ну, тогда садись со мной. Я тут кое — что приготовила и притом специально для тебя. В честь вчерашнего героического порыва… Что это? Так… Ну, ладно, ладно, так уж и быть, скажу… Это раздвоенный кончик языка твоего отца… Мясистый такой… Вкуснотища… Мечтателятина… Ты же слышал этого старого гада вчера. Вот и подумала, надоела его болтовня! Укоротила ему язык! И приготовила, как видишь, с кухивикой. Ну, как Мисс Вселенную обычно готовят для корпоративов класса альфа. Знаю, были эксперименты. С «короной для короля», с «маленьким драконом», с «божьим кустом», с эстрагоном… Но кухивика — всё — таки особь статья. Это как… Что с тобой? Ты побледнел. Неужели я что — то забыла? Да нет вроде. Готовила, как обычно. Да и кухивика не требует точной дозировки, знаешь ли. Ничего, ничего. Пройдёт. Ну, ну. Тихо. Всё же хорошо. Всё очень у нас хорошо… Это правильно, что ты тогда взял всю вину отца своего на себя и дал увезти тебя за холмы этим странным высоким созданиям. Но вот ты вернулся, Максимус II, мой малыш. Конечно, ты всё позабыл. Даже свистящий язык наш священный, язык, от которого произошли все языки на свете и во тьме, отца своего, мать. Всё забыл. Стал каким — то чужим. Но всё равно ты наш. Ты — из нации маломногов… Твой отец, Максимус I, потомственный хранитель таймера, повредился умом и теперь его больше нет с нами, да будет земля ему пухом, как говорят в этом промежуточном местечке без корней. Сколько ты пробыл там, за Горизонтом? Пятнадцать лет? Трижды пять лет. Вот видишь… А отец всё это время ждал тебя — денно и нощно. Представляешь? Ходил к Горизонту. Разговаривал с ним, стоя, как и полагается, под горящим зонтом… Но Горизонт молчал. Тогда он решил поставить на таймер Землю эту всю… Устал ждать, видите ли… Он хотел это сделать ещё вчерась. Да. Полз уже туда, к месту, с имплозионом. И тут вернулся ты, сынок… Он, когда услышал об этом, разволновался, попросил привести тебя. Однако, хочу тебе сказать, сразу всё про тебя просёк. С первого взгляда. Ведь на тебе места свободного нет от этих чернильных значочков космополитических. Даже лицо в них, как в маске. Одно слово: оборотень. Что они сделали с тобой, мальчик мой? Отец отказался говорить с тобой — наотрез. Всё, как всегда, понял по — своему. Принял роковое решение… Он ведь что мне вчера ночью сказал — то? Сказал, что всё, мать, это конец, конец окончательный. так сказать, Adieu, Adieu! My Native Shore (*) … Он хотел «уйти» всех. Всё и всех, понимаешь? Мог вполне это самое сделать. Он один. Имел право. Имел. Но я не позволила. Ибо я одна могла ему не позволить. Ждал от меня согласия! Зеркала от меня проходного ждал. Вот ему что, а не согласие! Отказала ему в зеркале. Мы, маломноги, такие, да… Ну, и в общем, остановила я его. Остановила единственно возможным способом… Укоротила язык гаду, одинарный он у него теперича, людинский, а не раздвоенный! Ха — ха — ха! Не долго ему осталось…. Он — другой, он уже не наш сын, не Максимус, отдай его мне, сожру этого максима максимыча и дело с концом, так мне кривенько свистел твой безумный отец там, в темноте стен… А ещё сказал, что ты стал жильцом, то есть просто стал добычей, превратился в ничто: в человечка! В человечка! Зато теперь он сам стал таким же! Не хочешь его язык, так я сама его сожру, вот так, вот прямо так и сожру, с радо…

Выстрел.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —



(*). Byron.«Childe Harold’s Pilgrimage», Canto the First, IV (фр., англ.). «Прощай, прощай, родной мой берег. Байрон. «Паломничество Чайльд — Гарольда», Песнь Первая, IV.

УТИНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ

Его здесь не стояло.

А. Ахматова

Сонными глазами Сэм глянул на свои некомандирские. Часовят на петухлом люциферблате набомбежало петровно надцать… Снова освободилось поле зрения, — плоская вершина Холма, над зеркалинской железной дорогой, халвичным заводом, главпочтамтом, гостиницей (все, начиная с жд и заканчивая гостиницей, имени Девятого Мая). На этом пустыре много чего было. Были кованные ворота (всем воротам ворота), которые стояли сами по себе, держась на одном только честном слове из трёх нацарапанных на них букв. Была бесхозная отлучённая от рельсы «американочка» с помятым боком и без «рожек». Но в смысле цвета — всё как надо — бордовая. Занесена на вершину Холма, по легендам, единственным смерчем за всю историю города… Бегала по воздушным лесенкам туда — сюда мелким суперагентом одна и та же неприкаянная чертица, миллиардная невеста малькулимота… Проносились как всегда не точно, абы как, выпущенные из невидимого лука слепые ласточки… Валяли дурака: не верующая ни в христа, ни в аллаха страничка из брошюры о кристаллах, помахивавшая на ветру уголком в такт «Боже, Царя храни», и часть параграфа из учебника по истории, — «Бродячие камни в Долине Смерти. Фото…». Грустила без математики мать — и — мачеха… Лежали куски апсирта, останки зонта, пережившего свой антишпионский яд… Были там, на пустыре холма, и половинка карнавальной маски, и даже левая митенка безнадёжно канувшей в лету светской львицы; были дырявые сидоры, был очечник дуровского карлика, когда — то, в дореволюционное время, на гастролях в Завитке, ежедневно водившего слониху Радху по проспекту Мира… Рассеянное внимание Сэма скользило от одного предмета к другому, подобно дождю — и — ветру, пытающемуся на ходу исправить одну из бесчисленных своих грамматических ошибок… Вроде всё было на месте: зловеще в себе заперлась каждая видимая вещь. Мысль рыскала по лысине холма и ни с чем возвратилась к «американке», спавшей и видевшей чудесный сон о возлюбленном своём — о «вагоне имени генерала Духонина», этой «свиньи, начинённой свинцом», как запальчиво заметил однажды Великий Победитель «временных» в тесном кругу с валютными шахматками, в гостях у «неподражаемой вдовы Покс», сменившей на болотном посту не менее феерическую, тогда уже покойную, фрау Питкер, бывшую гвоздодёркой милостью божьей и лично знавшей писателя Эриха Марию Ремарка, автора «Чёрного обелиска» и большого поклонника её анального сфинктера.

***

— Девушка, соедините меня
с Эрихом Марией…

— Соединяю.



Но были на Лысом Холме и люди — собственно, жители города Н. На поросшей редкой законной травкой плоской вершине собралась какая — никакая публика. Однако её нисколько не занимало то, что творилось у неё под ногами. «Чёрный снег на Солнце!» — вот за чем они все пришли сюда. Студенты, оба отчего — то в футболках не с головой Моба Барли или Бхагавана Че, а с оттиском обложки «Тёмной стороны Луны» и речёвкой на английском — «There is no dark side of the moon really!.. Matter of fact it’s all dark!» (*).

— — — — — — — — — — — — — — — —

(*). На самом деле у Луны нет «утиной» стороны.

В сущности, она вся — «утка».

Панк — квартет «Чужие здесь не ходят» из местного Дома Творчества, не желавший обниматься с бетховенскими миллионами и прикреплять к одиноким сердцам ливерпульские «жучки». Неунывающие пенсионеры из стачечного Общества Греко — Римских Борцов За Социальную Справедливость с плакатом — «А нам всё авно!» Молокососы с «харями», вымазанными в «Раме». Антифашисты, требующие отмены галактик, имеющих форму свастики. Активистки Бесконечного Марта, протестующие против феллиниевской «8 1\2». А ещё целый пандемониум из дизайнеров средней руки, адвокатов бога, папарацци, маммарацци, возлюбленных Софии, возлюбленных Марии, чеболвеков с перечёркнутой «С» на груди, чеболвеков с неперечёркнутой «Д» под сердцем, курсантов новозаветного училища, торговок мороженным и счастных многодетных пар… Наконец, была какая — то дворняга, пёс по кличке Макаров, на удивление покорно сидевший неподалёку от Сэма и откровенно высмеивавший невменяемый двуногий оптимизм людей. Все они, энцы несчастные, ждали солнечного затмения, «чёрную метку», назначенную местным ТВ своим любимым телезрителям ровно на 15. 00 по московскому времени…



Публика сидела, стояла, прохаживалась туда и сюда, словно неприкаянная бродячая труппа актёров; до безумия скучала, не знала, куда ей смотреть; впечатление было такое, будто какой — то плутовской руководитель экскурсии перед тем, как улизнуть по своим делам, успел тем не менее намолоть столько вздора и так громко и навязчиво, что теперь никому не хотелось ни смотреть, ни слушать, — а только потихоньку шалить, предварительно избрав среди себе подобных «белую ворону».

Байконур повернул морду, глянул на Сэма всё понимающим глазом и, сладко зевнув, размяв отвислые уши, принялся «смеяться» над двуного — бесхвостым, по — своему, по — пёсьи, беззвучно плеща длинным языком цвета коровьих лёгких и как бы говоря оруэлловским голосом: четыре ноги хорошо, две — плохо. Поддержав животное, один из дерзких «чужих» исподтишка метнул в сторону Сэма и колонны камешек — куриного бога.



Сэм проигнорировал этот выпад, подобрал с земли чистенький на вид, кем — то забытый журнал про кинозвёзд «Кинематограф и (неразборчиво)»…



ИЗБРАННЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ К СТАТЬЕ ОЛЕ ЗАКРОЙГЛАЗКИ О ФИЛЬМЕ «ICE WIDE SHUT»

— — — —

39.; Своими словами Шаушга даёт понять, что для неё время — понятие условное (скорее одно из порождений человеческого сознания, нежели объективная данность) и что субъективное переживание времени для неё важнее его объективного течения. Эти представления созвучны концепциям относительности времени, которые проповедовали на рубеже XIX и XX вв. такие философы-иррационалисты, как Т. Густавсон, и которые породили такие художественные произведения, как роман-поток «Заколдованная планета» Силенциума Коптского.

40.; В этой фразе обращает на себя внимание настоящее время, в котором Пипистрелла говорит о пропавшей Шаушге. Иными словами, Пипистрелла убеждена в продолжающемся существовании Шаушги.

41.; Тёзка Шаушги из «Свастичной кометы» Инанна тоже считалась «потерянной безвозвратно».

42.; Любопытно то, что андроники считают обречённой Шаушгу, а не самих себя, хотя, по-видимому, догадываются о том, что с ними вскоре должно что-то произойти.

43.; На вечере масса информации передаётся невербально, через обмен взглядами. Например, когда Вёльва радостно восклицает: «Теперь я всё поняла…», Шукра резко отрывается от чтения и с подозрительным взглядом вопрошает: «Что именно вы поняли?»

44.; Вслух она говорит об «ангеле Зу Бза Зу», однако репродукция, которую она разглядывает в этот момент, изображает обложку альбома «Битлз» — «Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера».

45.; Несмотря на такие высказывания автора, кое-кто выдвигает антэротические мотивы на центральное место в творчестве Батурая (» Кнокиада», «Нематоды»). Поиск наносексуальных шифров в его творчестве вызвал отповедь со стороны как самого режиссёра, так и его биографа Драната Рабина. Последний считает грубым упрощенчеством сведение многогранного противопоставления духовного и физического, на котором построен «Пентаграмматон», к одному только последнему. По словам Рабина, «идеализация Шаушги со стороны Пипистреллы выходит за рамки человеческой влюблённости, по своей глубине напоминая присущее люциферианской эпохе стремление к всеобъемлющему духовному единению».

46.; Одеваются, разговаривают и ведут себя они совершенно по-разному. Друг с другом их сближает более всего привязанность к андроникам, которые привлекли их внимание во время игры в прозрачный мяч.

47.; По мнению Лейцингера, убедительность экранного воплощения этих образов несколько смягчает их ходульность.

48.; Например, он спокойно пьёт из горлышка бутылки после своего товарища, что прежде смущало его, возможно, из соображений гигиены.

49.; Как уже сказано выше, другие авторы, и в частности Рабин, крайне скептически относятся к поискам скрытой наноэротической проблематики в творчестве Батурая.

50.; В оригинале Шаушга добавляет к строчке лишнее «zlu», заостряя эффект рифмы.

51.; Из писавших о фильме только Рабин выдвигает на первый план субъективно-психологическое измерение показанных в фильме событий. Он относит «Пентаграмматон» к тем фильмам Батурая, в которых первая роль отдана не эмпирическому, а бессознательно-психическому началу. Исходящая от облака угроза трактуется им не как объективно существующая в природе, внешняя по отношению к андроникам сила, а отражение их внутренних страхов, своего рода Чёрный Монолит. Подлинная угроза, согласно этому исследователю, исходит изнутри персонажей и лишь усиливается на лоне природы. Она может быть описана как смесь страхов и желаний, порождённых наступлением эоловой зрелости. Именно эти чувствования вызывают нарушения в функционировании того мира, который показан в фильме (что, возможно, является порождением воображения пробуждающейся Шаушги).

52.; Векторы ибидо и жмуртидо сходятся воедино точно так же, как и в «Самоядах». Сам Батурай намекал на возможность рационального объяснения необъяснимых событий того фильма психическими отклонениями главного героя. Подробнее см. статью о «Самоядах».

53.; «Хоть бы ты замолчала на минутку!» — бросает на озере одна из андроник Смердюля.

54.; В киноведческой литературе для обозначения фильмов с мрачной темой, которые сняты в яркой, солнечной манере, используется термин «film soleil» (по аналогии с «film noir»).

55.; Каспар отмечает, что ко времени создания фильма вернулась мода на белые просвечивающие платья и длинные вьющиеся волосы.

56.; В фильме не раз повторяются ситуации разглядывания и подглядывания, как, например, когда Пирмин следит за спящей Этной или Шаушга любуется выбежавшей под дождь Пипистреллой.

57.; Подобным образом звуковую фактуру «Самоядов» обогащали древние звуки кухивики, о которых через год так проникновенно напишет Незейя Гурьягова в своей известной статье в маянварском выпуске журнала «Сто цветов» под названием «Мурмурация нетопырей»…



58.; Скажем, Жаботинский в своей книге о инонианском кинематографе восхваляет фильм Батурая как «одно из самых ошеломительных с визуальной точки зрения впечатлений в современном кино, будь то инонианском или зарубежном».

59.; Боев отмечает, что международный успех фильма Батурая оправдал инонианское кино в глазах тех его сограждан, которые воспринимали отечественную культуру как нечто вторичное, сугубо провинциальное.

60.; В качестве отличительных черт повествовательной техники рецензент журнала выделил туманную уклончивость и тонкий лиризм.

61.; История происшествий на Глазоподобном Озере убеждает Константинова в том, что «романтические увлечения, особенно у андроников, могут захлёстывать настолько, что сдержать их нет никакой возможности». Невинность андроников, их непознанные прелести создают ощущение такой форфории, что оно уносит их по ту сторону ада и рая.

62.; «Это совершенный триллер, ибо речь идёт о воздействии Тайны на наше воображение — не просто ноющего ощущения Незнания, но ужаса и пытки Непознаваемого» (Эмерсон).

63.; Для Шкуро инонианский артхаус 00-х — фильмы о той расщелине в ткани современной инонианской жизни, где повседневная логика теряет силу и может случиться всё что угодно.

64.; В этом отношении авторы цитируемой книги сближают его «Самоядами»: тот фильм предвещает конец современного «пустого» общества, а «Пентаграмматон» — люциферианской эпохи. Сексуальное освобождение, латентная наносексуальность, психическое насилие и властное подавление чувств — всё сходится воедино в обстановке загадки, допускающей многозначные толкования. Сходным образом может быть охарактеризованы и «Самояды» — батурайский фильм, наиболее близкий к «Пентаграмматону», почти с ним парный.

65.; По Рабину, фильм напоминает зрителю о том, что далеко не все события заключают в себе предначертанный смысл; некоторые из них случаются «сами по себе».

66.; С точки зрения исследователя инонианского кино Д. Тараторгина, Ж. Батурай в «Пентаграмматоне» последовательно увязывает атмосферу угнетения сексуальных влечений со школой конца XX века, а с её антиподом, Глазоподобным Озером (как и с миром южной природы в целом), — надежду на удовлетворение этих подавленных потребностей. «Попадание» андроников в «незнаемое» равнозначно указанию на то, что пробуждение чувственных влечений, заложенных в человеке природой, так же опасно, как и неодолимо…

***

На глазах у заждавшейся публики то ли что — то вроде чёрного снега (!) стало засыпать ослепительный шарик, то ли само солнце принялось выворачиваться на глазах у людей наизнанку.

«Кролик! Кролик, беги! Беги!», — почему — то весело заорали тётеньки и дяденьки с подрёвывающей или смеющейся ребятнёй на затёкших руках.

И вот солнце скрылось под толстым слоем загадочной Тени…

Сэм невольно вспомнил с детства заученные наизусть, по заданию матери, строки из любимой сказки, — «… Вдруг стало темно, но совсем не так, как от облака, когда оно закрывает солнце. Я оглянулся назад и увидел в воздухе большое непрозрачное тело, заслонявшее солнце и двигавшееся по направлению к острову; тело это находилось, как мне казалось, на высоте двух миль и закрывало солнце в течении шести или семи; но я не ощущал похолодания воздуха и не заметил, чтобы небо потемнело больше, чем в том случае, если бы я стоял в тени, отбрасываемой горой…»

По — прежнему в преждевременном вечернем воздухе свирелила лишь какая — то птица в низине. Скорее всего, дрозд. Даже он не удержался и завёл свою дьявольскую шарманку про солнечную корону…

Людьё приумолкло без единого присвиста, больше прислушиваясь не к блаженной птахе с оранжевым клювом, а к собственной пульсирующей крови и к казавшейся живой и разумной Тени на поверхности солнца.

Сэму вспомнились слова в стареньком одиноком аликином телевизоре: солнце — это своего рода генератор времени и поэтому во время затмений включается трансформация не до конца ещё изученной энергии времени…

Он стоял у известняка, истерично расписанного грязными соплями и молодецкими фекалиями, глядя в небесное пространство, на маленькую, размером с Луну, абсолютно чёрную планетку, задержавшую на несколько минут как будто загипнотизированное солнце…

Когда гигантская тень, удовлетворённая, сползла с невозмутимого светила (или оно всё — таки просто — напросто вновь повернулось к людям своей ослепительной стороной), редкая разношёрстная армия зрителей стала втихомолку расходиться, подобно получившим подробную инструкцию заговорщическим элементам или нечестивым участникам шабаша, в конце концов вознаграждённым за свою верность чёрным порошком сжёгшего себя мессира Леонарда.

Сэм снова обратился к своим наручным никударикам. Стрелки, как оказалось, всё время лежали на дне циферблата, указывая поверх «Востока», «семнадцати камней» и квадратика с датой на те же «20. 01». Так и не завелись! Он покрутил винтик сбоку. Труханул зазнавшиеся котлы… Внутри часового позолоченного пуза тупо зацокали трудолюбивые язычки химер.

ПОКУПАТЕЛЬ ГОРИЗОНТА

Косберг сработал…



Г. А. Гарин

Чёрт — те что бормоча себе под нос, не вынимая рук из карманов джинсов, нехотя отфутболивая в разные стороны банки из — под пива и колы, плёлся он пару часов спустя обочиной шоссе след в след за собственной обострившейся, по — прежнему неотлучной, тенью. Вокруг не было видно ни души, ни здания, ни даже малейшего намёка на что — нибудь, кроме голого поля зрения. Только изредка злорадно проносилось туда и обратно одно и то же серое авто с серебристым оленем на капоте. Но Сэм не принимал его в расчёт, словно назойливого слепня. Это при том, что порой оно вовсе не казалось ему безобидным недоразумением, в мгновенье ока вырастая из далёкой точечки до крупного металлического зверя на змеящихся сквозь марево колёсах и с той же стремительной злонамеренностью уменьшаясь до точно такого же пунктика, только уже на другом конце плоской, расплавленной до черноты, павшей туши радуги.

Беременное солнце с ослепительным зародышем под сердцем начало спускаться по небесной трамвайной ветке.

Скомандовав джинсам «вольно», Сэм справил нужду там же, на обочине, в траву — мураву, чуть не сбив и не спалив на лету огромную, как свидетельство о браке, дикарку — крапивницу. Эх, ты, дурочка —



БАБОЧКА, — и, ж. Насекомое с двумя

парами крыльев. А бабочка крылышками

бяк — бяк — бяк — бяк.

ж



ГУСЕНИЦА, — ы, ж. Червеобразная личинка

бабочки с несколькими парами ног. Круж —

жите меня, кружжите!

~



КУКОЛКА, — и, ж. Насекомое в стадии

уже не ползающей, но ещё не обретшей

крылья. Little Doll — 3: 21.

0



А не пойти ли нам в поля, подумалось Сэму, когда он перебазировал внимание с бабочки на развернувшуюся перед ним блёклую, поделённую на небо, землю и даль, благодать. Имею полное право побродить по бесцветной травке, погрезить вон под тем одиноким гордым, похожим на гриб, деревом, которому, по всей видимости, до поры до времени и доверили сторожить открытое, как вопрос, пространство. Ни сегодня — завтра Кто — то купит Всё Это, включая… горизонт, — говорил Сэм вслух сам с собой, приближаясь к роскошному дубу — единственному дереву, которое осталось после сноса парка.

Интересно, продолжал он, но уже не вслух, а мысленно, что происходит с деревом, когда оно в один прекрасный день остаётся стоять в полном одиночестве? Такое чувство, что умеет говорить по — нашему. А, может, и лучше нашего… Эх, ты, дуб неморальный.

Сэм несколько раз прошёлся вокруг дерева, любуясь его взрывоподобной статью и кроной, почти чёрной, с просветами, до мурашек напоминавшими невесомые кусочки раскалённого льда, которые с лёгкой руки поэтов принято называть «звёздами»… Прислонившись к широкой, твёрдой, как камень, колонне, закурил он оставшуюся пахучую сигаретку.

Зачем его оставили?

В шевелюре дуба запутывался то один, то другой тысячекрылый зеленокожий ветерок. Они переговаривались друг с другом во весь голос, не превышавший силы нежного шёпота, дразня и так благодарную всем ветрам листву упоминанием всуе мировой розы.

Птицы не показывали носа.

Похоже, я тут один, подумал Сэм.



***

Тщательно раздавив скукожившегося сигаретного червя носком сквозных башмаков, он зашагал дальше, непосредственно в глубину и простор полей. Пока он шёл, то тут, то там появлялись, как из — под земли, на незнакомые звуки шагов, горбы скифских курганов. Они своеобразно паслись, поедая не бог весть какие корешки, и с нескрываемой ностальгией вспоминали о кашках, колокольчиках, «любишь — не любишь», которые все куда — то, словно сговорившись, пропали; под ногами у Сэма не было ничего, кроме голого прекрасного чернозёмного песка.

За первым же холмиком, походившим на капсулу гигантского яйца, вкопанную в почву до половины, Сэм носом к носу нашёл на местную детвору: на светловолосого, безжалостно расстрелянного канапушками, пацана лет десяти и на рыженькую девочку лет семи. Пацан на поводке держал седую козу с саранчовым глазом и добрым розовым выменем. Девчонка вертела в руке какую — то шальную палку. Дети ничуть не испугались незнакомца. Сэму показалось, что они его как будто даже надеялись встретить именно там, где, и в самом деле, встретили. Заговорили с ним охотно, но при этом осторожно, как если бы на нём была, к примеру, шляпа, вроде пресловутой циммермановской, в которой изображали такого же пресловутого террориста — разночинца на рекламных щитах по всему городу в сопровождении довольно двусмысленного слогана, — «Народ Пушкина Победит!»

*

— Привет.

— Привет…

— Коза у вас хорошая… Вот только травы здесь маловато. Что — нибудь находит?

— Она находит. А вы не к яме идёте? Ну, к той…

— Да нет. Так, гуляю. Никогда тут не был, хотя часто проезжал мимо… А что за яма?

— Остановите её.

— Остановить кого?

— Яму. Вы её сами увидите, если ещё пройдёте дальше… Она там. Немного не доходя до горизонта.

— Хорошо. Поглядим.

— Мы тут все зовём её «Ямой». Ещё с прошлой осени в ней завёлся этот — чёрный рыцарь. Он всё — таки упал. Как и предрекала знаменитая Кассандра Бобруйская. А отец почему — то называет его, начитавшись вечерних газет, «последним мечтателем». Хотя, по — моему, он больше похож на «первого мироеда».

— Почему?

— Землю ест как никто.

— То есть вот так прямо в одиночку и ест?

— Да, всё время. Постоянно. Не может остановиться.

— Постой. но ведь была и другая версия, альтернативная. Про метеорит…

— А, да. Точно. Но говорят, что это и есть — мечтатель. В головах у всех всё перепуталось.

Вдруг заговорила до того всё время молчавшая девочка:

— Юрка только про это телевизор смотрит. Даже про свои любимые кроссворды с фрагментами забыл.



Сэм продолжил разговор о метеорите.

— Мне всё — таки кажется, что это метеорит и не более того. Причём, это не такая уж большая редкость. Упало на землю небесное тело. Подумаешь, чудо! Мало ли их падает и ещё упадёт…

— Но ведь в том — то и дело, что это не метеорит! У метеорита не может быть голода. Это чёрный принц. Я уверен. Там уже яма целая образовалась, пока администрация ушами хлопает. И она постоянно растёт… Её нужно остановить.

— Как там, в газетке — то, было? «С неба звёздочка упала…». — Да уж, звёздочка… Пастух из Н — ской Общины сообщил о падении крупного метеорита в двух км от его дома…

— Наш папка, — уточнила девочка.

— Ваш отец… И вот прибывшие на место встречи с космическим гостем милиция и геофизики обнаружили кратер диаметром в 20 м и глубиной в 8 м. Идём дальше… При ударе о землю метеорит этот поднял в воздух на высоту 150 м столб пара и пыли. Приборы на месте падения небесного камушка, да, ни фига себе камушек, приборы не зарегистрировали какого — либо превышения естественного фона радиации, ну и т.д., и т. п. Кто — то высказал осторожное предположение, что упавший объект — это не что иное, как известный всем «Чёрный рыцарь, он же Графитовый Принц»…

— Это они исказили юркиного «чёрного принца», — опять исправила ошибку, улыбнувшись, девочка, вероятно, будущая учительница, подумал Сэм.



— Значит, это произошло где- то здесь…

— Яма стала больше, чем была раньше. Уже не 20 м, а все 50. А глубина тоже другая — метров за 10. Правда ведь, Умка?

— Правда, — серьёзно поддакнула будущая классная руководительница Умка.

— А что, далеко к ней идти? — спросил Сэм у обоих.

— Недалеко, нет, — ответил Юрка.

— Ладно, тогда пойду. Можно вот так — запросто?

— Да.

— И никто не охраняет?

— Неа. Вообще.

— Почему?

— Боятся, наверно..

— Эту самую яму?

— Ну, да. Говорят же, что растёт и растёт. Как бы остановить никто не может. Ну, и ещё говорят: авось сам уйдёт с миром.

— Ладно. Поглядим на вашего чёрного рыцаря… Со мной пойдёте?

— Не — ет. Идите вы один. Вы — не здешний.

— А что, раз не здешний, то не жалко?

— Не в этом дело. Просто, раз вы не отсюда, не из наших мест, то с вас другой спрос.

— Какой другой спрос?

— У вас нет страха.

— Ну, страх он есть у всех.

— А я бы пошла, но только не прямо сейчас, а как — нибудь сразу потом, — добавила Умка.

Нет, она не учительницей будет, подумал Сэм. Проверять тетрадки с красными чернилами в шариковой ручке… Объяснять старшеклассникам, почему коллекция снежинок Патриарха лучше коллекции перевёрток писателя Чехова… Нет, это не её однозначно. У такой как вырос однажды в детстве из головы космонавт, так и будет там цвести, а она и рада, пусть цветёт и пахнет, дурачок, кто — то против, что ли?



***

А я помню, что когда заснула,

то из моей головы стал расти

цветок такой — кухивика.

Он похож на Лапу,

сказал дядя по имени Дхармс.

Он был немного не в себе.

А кожа её белее белого,

добавил вдруг другой дядя по имени Поэ.

Он тоже был чутка сам не свой,

как и дядя Дхармс…

Да, но вот я проснулась, а тот цветок,

в отличии от тех двух чокнутых дядечек,

никуда не делся, не пропал вместе со сном,

остался в моей голове

и на солнце превратился

в одинокого маленького космонавта.

У — у — у! Страшно, да?

А вот и нет.

Это значит только то, что я опять выросла.

И опять выросла не совсем.

Но до завтра и этого вполне достаточно.

А что будет потом…

Потом, потом!

Суп с кротом.

—

Сэм пошёл один.

Дети, оставшись позади, не двигались с места, как вкопанные. Во все глаза смотрели вслед незнакомцу, уменьшающемуся, как в сказке, в размерах, думая: «Надо же! И правда, пошёл! И при этом как ни в чём не бывало улыбается и хлещет травинкой по траве. Интересно, кто он такой? На Гагарина чем — то похож…»

***

О так называемых «мечтателях»

(справка)

…Ещё совсем недавно, каких — то полвека назад, казалось, что нет на земле отряда существ более многочисленного и неистребимого, чем эти «мечтатели», или как их называли охотники — «мироеды». Особенно в годы правления Мавра Третьего стаи «мечтателей» расплодились настолько, что в прямом смысле слова затмевали белый свет. Их насчитывалось, по приблизительным подсчётам специалистов, около триллиона особей. В передаче «Апофеоз Мира» Никъ Бабб даже привёл «точную цифру»:

50906 60905,

которая, по его мнению, должна была читаться следующим неожиданным образом:

город дорог,

то есть, как те самые «слова — близнецы», упоминающиеся в Книге О в качестве названия Последней Третьей Столицы Двуглазых Людей. Речь о естественных людях, о ниспонаномиматамимонанопсинах… Возвращаясь к «мечтателям», следует отметить, что материканцам было известно, в каком направлении «мечтатели» совершали миграцию, где опускались, чтобы «перевести дух»… Их убивали на лету палками, из двустволок, даже из рогаток и воздушек… Когда же «мечтатели» опускались на землю, то начиналась настоящая бойня… «Мечтатели» не боялись ничего, а тем более стрелков, и прибывали волна за волной, подобно мароккской саранче… К слову сказать, мясо «мечтателей» было вкусным. Гурманы между собой его так и называли: «мечтателятина»… Поэтому уничтожение «мечтателей» (об их клонировании до сих пор ведутся дискуссии) было поставлено на поток… Тела подвергались засолке и продавались по цене 1 р за тушку… Обитали они в основном в норах гигантских обрывистых берегов вдоль реки Леты… Некоторые наиболее удачливые свидетели рассказывали, что видели колонию в сто млн пар, беспрестанно занимавшихся спариванием или поеданием собственных «священных» экскрементов… Но «мечтатели» питались не только своими «галлюциногенными» выделениями… Когда «мечтатели» зимой спускались глубоко под землю, а точнее, под реку Лету, по — ближе к очагу земного солнца — сердца Земли, окружённого пустотой звёздной, они питались ещё макромикрами, открытыми в своё время Джакомо Казановой, адептом Иксамерона… Макромикры — это люциферы размером не более 1,5 см… Особенно питательны их любвеобильные личинки…



…Отряд двоякодышащих эльфов, к которым относятся макромикры, — самые примитивные представители однообразных… Но вернёмся к «мечтателям»… В обычные дни года, как правило в тёплые, они опускались на «город дорог» такими огромными стаями сразу, что их тяжести не выдерживали крыши домов… Часто «мечтатели» давили друг друга… Две мировые войны — прекрасный тому пример… «Мечтателятиной» до отвала наедались не только верхи, но и низы… Не только «сливки» общества (магнаты, премьеры, президенты, монархи, папы, жрецы, жрицы), но и простые обыватели, — полицейские, студенты, пролетарии, интеллигенты, попы, туристы, поэты, воры, шлюхи, бомжи, словом, все — все, в той или иной степени «выведенные из себя» бесстыдными зеркалами «мечтателей»… Истребление «мечтателей» поистине не знало границ… Пожалуй, впервые в истории человечество объединилось и в едином порыве противостояло безжалостному врагу… Воздушки, обрезы были у каждого свободного гражданина, и отстреливать «мечтателей» никому не запрещалось… Закон допускал, что житель Материка может быть белым или чёрным, но ни в коем случае не цветным, то есть какого либо из семи цветов радужного спектра… К 1961 г. численность «мечтателей» резко сократилась… Правозащитники от нечего делать «забили тревогу насмерть» и попытались взять «мечтателя» как уникальный вид под охрану, но безуспешно… В конце 60 — х только одно охотничье общество «Каисса», состоявшее из разнополых членов, добыло за одно Вербное Воскресенье около 45 тыс. «мечтателей»… В 80 — х на свободе оставалось лишь несколько сотен «мечтателей»… Ещё через десятилетие численность их сократилась до 50… Вскоре был замечен последний «мечтатель»… Его «пасли» всей областью N до тех пор, пока он не исчез… В 1991 г. ректор Завитокского Университета, всемирно известный демонолог Коллектив Авторов назначил премию в 5 млн р тому, кто поймает или укажет место обитания пары «мечтателей»… Премию эту так никому и не вручили — «мечтатель» исчез с лица Земли как вид… По некоторым данным, последние несколько сотен «мечтателей» пали не от рук материканцев, а от какой — то неизвестной болезни.

Газета «Жёлтый Краснобай», 1991 г., 30 января, №15 (47)

***

Коссберг видит, видит тебя… Земля вроде не горелая, чистая. Не пробита… Камень? Нет. На глаз не разберёшь… Ну, привет от Коссберга. Что дальше? Дальше, спрашивают тебя, камикадзе несчастный? Шевельнись хоть. Подай признаки. Красавчик… Свернулся пистолетиком… А маленькие люди сейчас сидят по домам, тебя, пришельца дорогого, обсуждают, непутёвые косточки моют. И никто не знает, чем этот гость на самом деле тут занимается. А гость лежит себе мирно, да так лежит, что кратер вокруг него разрастается. Как взрывная волна… Что же ты, сволочь, делаешь, а? Землю нашу ешь! В прямом смысле. Грубо ходишь, чувак. Грубовато, да. Почва под тобой, она ведь тает, как снег. Тает, но не испаряется, не переходит в газообразное состояние. И, похоже, тебе это нравится…

Сэм крадучись прошёлся по самому краю воронки, по всему её кругу, чувствуя на своих ресницах живое дыхание ямы. «Принц» тоже повернулся вокруг своей оси вместе с ямой, безропотно подчинившись желанию человека. Сэм пошёл в обратном направлении, и «принц» со всей воронкой так же повращались в другую сторону. Сэм остановился. Хотел закурить, но вспомнил, что единственную оставшуюся сигарету уже выкурил.

Между землёй и небом, на месте исчезнувшей флейты Пана, висели те же серые бездыханные облака. Орёл лежал на одном из них, на самом протяжённом, распластав огромные крылья, в летаргическом забытьи. В полной мере увидеть его мог только какой — нибудь сказочный великан, да и то, — приподнявшись на носках. И если бы великан заглянул в колыбель из невесомого свинца, то он увидел бы, что в зыбке у доисторического хищника одна половина — кошачья, а вместо птичьей кривоклювой головы — прекрасная девичья…

Сэм пристально всматривался в облик «мироеда» и пытался на расстоянии расщепить его атомную таинственность.

Замкнувшаяся в себе «вещь» тем временем темнела на дне воронки, соединяя в себе классические свойства Акакия Акакиевича Башмачкина и Инкогнито из Петербурга.

Вдруг Сэму показалось, что в ушах у него лопнули какие — то доселе ему не известные пузыри, и слух резко и свежо обострился, расцвёл. Стоя на краю кратера, он услышал дыхание «принца», его живую похрюкивающую тишину! Причём, он слышал её так отчётливо, будто в уши ему вместо пузырей незаметно, одним движением, вставили специальные микрофоны, вроде тех, что надевают на голову международные люди на международных собраниях и прочих пленумах. Не удержавшись, Сэм дал себе волю и повелительно зашептал на гостя сверху:

Эй, попаданец, слышишь Коссберга? Правда, что ли, землю жрёшь? Так говорят: жрёт, мироед бешеный. Землежор… И ничто не может его остановить… Слышь, ты… Не слышит… Ничего не слышит… Ну, да, малость оглох, сука, от падения… Что — то говорит там… То ли говорит, то ли жуёт… Чёрный принц… Говорят, даже объявление давал в газеты: ищу, мол, себе варвару красу золотую косу, самый красивый пришелец… Принц… Да какой ты принц! Мироед ты… Что, вкусная Земля?.. Ну, жри, жри, тварь… Чтоб ты подавился… А ты подавишься… Ты обязательно, сволочь, подавишься… Тебе конец… Слово Коссберга верное… Не нам конец, правильным землянам, а именно тебе, вражина дырявая… Что, получил по мордасам от Юрки?.. Получил, получил… Я же вижу, что получил по полной программе… По полной программке сломал он тебе хлебало альдебаранье… Г. А. Гарину — слава! Спас планету от Чёрного Принца… На фиг тонкие ходы! Как дал под зад тебе, что аж рухнул вниз, чувачок… Молодца, Г. А. Гарин!.. Мужик Г. А. Гарин!.. Наказал стукачка околоземного! Сверг с графитного трона самозванца! Жри, жри! Что остановился? Нажрался, что ли уже? Нажрался… Сдох, падла. Сдох. Умер. Не дышит. Коссберг и тут сработал. Сработал. Да. Всё. Конец графитовому принцу. Предел. Точка.

СПЯЩИЙ

Sachez qu`aucun home comme il faut ne lit Gogol.

Le comte A. Orlov*

(*Ни один приличный человек не читает Гоголя (фр.)).

Граф А. Орлов

Распахиваясь четырёхглазой личиной и вновь складываясь в слегка покачивающийся из стороны в сторону хищный плавник, ;;;;; (*) осторожно, но со знанием дела, подобно эквилибристу, балансирующему на канате с шестом и першами, перебазировался с века на веко… Достигнув ямочки на обрыве липкого от крови, пота и грязи подбородка и не доходя до развороченной осколками грудной клетки, ;;;;; внезапно сорвался с последнего места и молниеносно взвился над дном долины, изрытым взрывами и усеянным трупами людей, машин и бог знает чего ещё. Но куда устремился этот жалкий сор? А устремился ;;;;; к вершине колоссальной снежно — белой шар — горы, одиноко и устрашающе расположившейся в центре долины, посреди земли и времени, и их тяжёлых испарений, подобно отрубленной голове давно уже незапамятного божества. Ненадолго, будто примагниченный, ;;;;; пристал к её асбестовому темени; однако, разочарованный тем, что все мысли красавицы отчего — то вращались вокруг некоего столь же ослепительного, как она, но только чёрного, куба на противоположном конце мира, ;;;;; снова сорвался прочь и по каким — то своим, доступным только ему, простейшим на свете, ступенькам принялся стремительно погружаться и погружаться в чащу чащ открывавшегося и открывавшегося перед ним другого мира, на полном ходу уворачиваясь от уцелевших после битвы голодных ветров, которые упорно принимали его за какой — то неизвестный вид летательного аппарата: пускай крошечный, с листик акации, но, очевидно, необыкновенный на вкус и хруст.

;;;;; долго ещё не удавалось встретить достаточно безопасный полустанок.

Перепрыгивая из зеркал населённых в нежилые и наоборот, ;;;;; никак не мог найти то, что ему было теперь особенно нужно: уютное, сытное местечко. Не терра инкогнита, которую ему со всех сторон вовсю рекомендовала огранённая, подобно алмазу, планета, представляя её неким цветком обетованным, а хотя бы та же слеза косули под пологом тёплого леса или ещё лучше — долгожданная, разбитая проливным дождём, соль… Самые разнообразные ландшафты неизбывно тасовались в колоде путешествия, сменяли друг друга, как будущие, уже неизбежные, зрители перед кассой, в очереди за билетами на новый приключенческий фильм о диком западе… Вот ;;;;; заметил под собой тихую океанскую лагуну с довольно протяжённой острой песчаной косой. Лепестками роз на ней, точно подобранные и разложенные по порядку, темнели многочисленные, вооружённые солнцезащитными очками, купальщики и купальщицы всех возрастов и калибров. Пресловутые людины… Все как будто чего — то ждали. Точно — не его. Чего — то иного, того, чего сами не знали и, по большому счёту, не хотели, боялись знать… Махнув на них и на их фальшивые ожидания, бесшабашным беспризорником перепрыгнул ;;;;; через первый же подвернувшийся на пути частокол в частной зоне, частокол с дыряшливыми кувшинами и одним надтреснутым людинским черепом, который, в отличии от горделивой посуды, жалко красовался на кривой палке, потупив пустые глазницы и оскалив гнилые зубы в сумасшедшей улыбке… Вовсю маневрируя, он, тем не менее, вернулся на миг — другой, оседлал бедный черепок, «попечатал» на нём лапками и концом хоботка и даже успел набрать короткий русский стишок а ля дхармс:

сладкая парочка без подоплёк:

черепушка энд мотылёк…

…Но нужно, нужно было двигаться дальше… И вот, размотавшись плазмоидным клубком, влетел ;;;;; в распахнутое окно не то столовой, не то игрового зала, и тут же вынужден был срочно убираться вон, без оглядки, так как гадательные кости, покатившиеся по зелёному сукну, отпугнули ;;;;; своей взрывной волной, и он, в то же время заметив свою соплеменницу, бежавшую по воздуху в сторону Каштановой Аллеи, бросился вслед за ней, причём, чуть ли не по прямой, против своих обычных правил, — как прищепка на задетой за живое верёвке. Впрочем, очень скоро ;;;;; вынужден был оставить преследование цветной незнакомки. Она оказалась красивой, но безнадёжной фата — морганой, навязавшейся в сознание одними лишь второстепенными образами, вроде синей гагаринской пятирублёвки, ослепительного обрывка писчей бумаги, блика лужи с раздавленным газетным корабликом, далёких фигурок двух девочек в синем и красном и безрезультатно пристающих к ним солнечных зайчиков. Кто — то включил кусочки зеркала вместо фонариков: прямо от неба… ;;;;; резко повернул в другую сторону, сделал присущую ему молниеносную лемнискату… и тут же угодил из огня в полымя, — в чудовищный людинской поток, неостановимо ползший и продвигавшийся по центральной улице и заглушавший своим плеском и грохотом даже подземный гул неутомимого солнца…

Б а у т а. Гля, 10 000 ангелочков на кончике иглы

пасьянс раскладывают…

Б а л а к л а в а. Сто пудов, это они тут по карманам

шевелят…

…Эти осатанелые от радости головы, флаги… Транспаранты, транспаранты, руки, руки, рты, рты, чучела, чучела, маски (маски! маски!?) жезлы, трубы, трубы, барабаны, барабаны, барабаны, бубны, бубны, рупоры!.. Полностью положившись на свою природную дерзость, ловкость ихневмона и бесстрашие кобры, ;;;;;, по головам, между головами, а кое — где и сквозь головы, помчался к истоку демонстрации, к истоку и её же концу…

Время — бремя!.. Третий Глаз — Глаз Народа!.. Наш Вождь — Слепой Дождь!.. Верни Нам, Зеркало, Что Наковеркало!..

Но не суждено было ;;;;; достичь конца людинской гусеницы, призывавшей на помощь «божественного наездника»… ;;;;; метался из стороны в сторону, чудом уворачиваясь от пальцев, флажков, плевков, шляп, мишуры, мелких денег, трусов, лифчиков, пуль, всевозможных ртов, плетей и пр., пока не попал вместе с каким — то падучим зазубренным листком в звёздочку разбитого окна одинокого старинного вагона трамвая, то есть, возможно, в обитель самой тишины, всеми так шумно и оттого безуспешно разыскиваемой. И ;;;;; увидел среди странно знакомых, но почему — то уменьшенных в размерах гор с долиной между ними, лежащего великаном того самого смертельно раненого солдатика — адамита, однажды попробованного им на вкус. Вот только теперь он лежал без той страшной раны, с целой грудью, чистый, без военной формы, но в каком — то странном костюме совсем из других времён и пространств. «Проснись, Великан! Глаза разуй!» — обратился ;;;;; к «великану» по имени на чистейшем русском языке. Но «великан» не услышал залётное существо и продолжал мирно спать, слегка похрапывая, на сидениях под окном, с блаженной, прогнувшейся под тяжестью интересного сна, улыбкой на лице, разделённом на две равновеликие половины светом и тенью…

—



—

На распластанных крыльях с нагими глазками ;;;;; рассёк воздух над самыми веками сновидца, и, миновав тем же образом половину вагона, наконец опустился у подножия небольшой пирамиды, к плоской вершине которой вели узкие ступеньки очевидно из осиной бумаги. ;;;;; стал замысловатыми шажками подниматься по ним наверх, то держа атом своих крыльев на тончайшем на свете замке, то как ни в чём не бывало расщепляя его на симметричные, как иконы, страницы, являвшиеся в то же время и обложкой его интимного, ещё никем не прочитанного, дневника… Однако, когда ;;;;; взобрался на верхнюю площадку зиккурата, то ему пришлось задержаться на ней дольше, чем он рассчитывал, так как плато, на которое он, ;;;;;, ступил, оказалось двухуровневым, — было разделено на две части, причём, дальняя, в какой — то степени, превосходила ту, где теперь сидело существо с развёрнутой своей маской вместо крыльев. ;;;;; обратил внимание на ряды больших чёрных знаков; в строгом порядке, рядами, они лежали на бледной гладкой, как человеческая кожа, поверхности вершины, прикреплённые к ней намертво, — точно так же, как «глаза» к чешуе его крыльев. Пройдя по чистому полю, отделявшему край плато от начала строк, а затем — и сами строки, ;;;;; добрался до середины, до границы между восточной и западной сторонами. Чем — то ему приглянулся один из знаков — прямая и тонкая, точно лезвие бритвы, черта, и ;;;;; пробежал по этой чудо — чёрточке, будто по чёртовому мосту где — то высоко — высоко в горной глуши, в обратном направлении, и вступил в пределы, по всей видимости, заглавной буквы — буквицы. ;;;;; попробовал побродить по узорам, вившимся вокруг этого, в отличие от прочих, красного знака, как вокруг некоего образца, и вдруг понял, что данный символ, это «устремлённое вниз око», — не что иное, как русская литера «А», однажды уже где — то (вот только где?) виденная им. После такого неожиданного и вместе с тем тривиального открытия ;;;;;, совсем осмелев, отправился перебираться из значка в значок, угадывая их кончиками лапок и спиралевидного хоботка, — нанизывая их одного за другим на невидимую нить строки. Однако, добравшись до вожделенного конца, ;;;;; вдруг пропал, как будто не был вовсе, — словно пламя свечи, которое одним движением длинного языка погасил — таки любитель строптивых чертиц — голодный дух — хамелеон. Перед тем же, как исчезнуть, на этот раз окончательно и безвозвратно, ;;;;; вошёл в круг последней буквы прочитанной им строки:

— А поворотись — ка, сын! Экой ты смешной какой. Что это…

— — — — — — — — — — — — — — — — —

(*). (Atha. — Мотылёк (арабск.).