- Люська! Люська! Поверни башку свою! Тыква! Смотрите, ребята! Тыква!
Школьный двор, залитый солнцем, звенел смехом после окончания первой смены. И насмешливые возгласы должны были бы потеряться на его фоне, но прозвучали так громко, что услышаны были почти всеми. На мгновение двор замер, прислушавшись, и Люся, маленькая и потерянная первоклашка, застыла у школьного крыльца, съежившись от страха и вцепившись в свой большой, несуразный портфель.
- Эй, Люська-тыква! Что?! Испугалась! Ребята, гони ее!
Мальчишки, которые еще несколько минут назад смирно сидели за соседними партами, кинулись к Люсе. Глаза девочки расширились от страха, руки невольно задрожали, и она попыталась бежать, но ноги не слушались.
Сколько раз Люся видела во сне этот момент потом? Не сосчитать!
Липкий, всепоглощающий страх, словно сладкой патокой заливающий все тело, не давая ему двигаться, хватал сначала за кончики пальцев на руках, выворачивая их и заставляя разжаться:
- Брось! Брось этот портфель! Пусть остается здесь, у крыльца! Домой ты придешь без него и тебе достанется! Да-да! Достанется! Тебя отругают как следует! И это правильно! За своими вещами следить надо! На новые не напасешься с вами!
Люся пыталась стиснуть кулаки, но ничего не получалось. Портфель все-таки падал на землю, а ноги, непослушные, ватные, начинали свой странный и страшный бег, который не приводил никуда, потому, что Люся словно прилипала к месту. Она вроде бы двигалась, но, в то же время, не продвигалась в пространстве ни на миллиметр. И ужас, настырный и гадкий, нарастал внутри, сжимая и выкручивая внутренности, пока не прорывался в пустоту сиплым шепотом:
- Не надо…
Она не видела во сне своих преследователей, лишь слышала их, но от этого было не легче.
Но потом в этот морок врывался звонкий детский голосок:
- А ну! Пошли вон отсюда! Я вам покажу, как маленьких обижать!
И оковы паники спадали, отпуская Люсю на волю, и она просыпалась, вся мокрая от пота, словно мышь, но уже спокойная.
Голосок этот волшебный образом менял сон на реальность, и Люся вспоминала, что она больше не первоклашка, а все плохое осталось далеко в прошлом.
Но это будет потом. А пока…
- А ну! Пошли вон! Я вам устрою!
Хрупкая кудрявая девчушка с пышными белыми бантами в длинных косах неслась через двор, не обращая внимания на окрик бабушки.
В отличие от Люси, Анечка всегда была под присмотром. У нее в наличии были дед и две бабушки, которые соревновались между собой за право забрать внучку после школы.
Маленький ураганчик с растрепавшимися косами храбро бросился в драку, и школьный двор снова замер, наблюдая и оценивая шансы тех, кто только что нагло хохотал над Люсиной большой головой.
- Вот вам! И нечего обзываться! Сами такие! – охаживала Анечка портфелем Люсиных обидчиков.
Люся в панике пыталась сделать хоть шаг, чтобы помочь своей нежданной защитнице, но у нее это не получалось. Коленки дрожали, в глазах потемнело, и последнее, что она услышала, прежде, чем темнота все-таки накрыла ее, был возглас Аниной бабушки:
- Детка! Отпусти мальчика! Ему же больно!
«А мне не больно?» - Люся еще успела поймать за хвост эту мысль, но тут же упустила ее, почти с радостью приняв забвение и тишину.
Суетившиеся вокруг нее взрослые разогнали детвору, и отнесли Люсю в кабинет медсестры.
Мама, которую вызвали с работы, с директором говорить отказалась.
- Что творится у вас?! Почему ребенка обижают?!
- Понимаете…
- Нет! Не понимаю! И понимать не хочу! Наведите порядок! А потом мы поговорим!
Она осторожно приподняла с кушетки и обняла за плечи Люсю, бездумно пялившуюся в потолок уже добрых полчаса, потому, что вставать ей категорически запретили.
- Ты как, дочка?
Люся, уткнувшись в мамину грудь, вдохнула такой знакомый запах лаванды и молока, и засопела, борясь со слезами.
- Не надо, маленькая! Не плачь! – мать жесткой узкой ладонью смахнула слезу со щеки Люси. – Все хорошо будет! Я обещаю! Никто тебя больше не обидит!
Как же Люсина мама ошибалась тогда…
Обидят ведь! Еще как обидят… И не раз. И прозвище это обидное – «Люська-тыква», прочно закрепится за ней и будет преследовать ее долгие годы.
И только один человек все это время будет смотреть на нее иначе, чем другие. Не замечая асимметрии, которая со временем станет почти незаметной. Не видя несовершенства, а чувствуя душу.
А душа у Люси была огромной. В ней хватало места для всего живого. Для родных и близких, для котов и соседских собак, для букашек-таракашек, которых Люся могла часами разглядывать, сидя на корточках у какой-нибудь дорожки в парке, и склонив набок тяжелую свою, умную голову.
Голова Люсина, и правда, была умной. Учителя с первого класса поражались Люсиной фотографической памяти и обилию знаний, которые девочка тщательно скрывала, опасаясь новых насмешек.
- В такой тыкве и должно быть много мозгов! Только ты все равно тупая, Люська! Поняла! И никогда умной не будешь!
Люсины обидчики не успокаивались, конечно, но хотя бы кулаками больше не махали. Анечка билась за подружку так, что с ней опасались связываться. Вот только завязать языки бантиком противным мальчишкам она не могла. А потому, грозила кулаком издалека, и поправляла воротничок подруге:
- Люсь, ты их не слушай! Ты – красивая! По-своему, конечно. Бабушка говорит, что каждый человек красив по-своему.
- Что во мне красивого, Ань? Правильно они все говорят… Я на тыкву похожа…
- Нет! – Анечка яростно спорила с подругой. – Ничего подобного! Не давай им так делать! Не давай себя обижать!
Люся молчала в ответ. Ей было, что сказать подруге, но это было слишком тяжело.
Люсина мама ведь тоже была умной. Очень умной. Вот только счастья ей это не принесло. Она встретила Люсиного отца и карьера ее, как талантливого физика, была окончена. Елена стала просто женой и матерью, ведь в семье, по мнению папы Люси, не было места сразу двум гениям. А уступать свое он жене не собирался.
Отец Люси работал в космической отрасли. Числился там светилом, которому место было в далекой-предалекой галактике и никак не меньше. На банальные житейские проблемы и хлопоты он не разменивался. Для этого были женщины. Жена и мать.
Бабушку со стороны отца Люся терпеть не могла. Та приходила к ним в дом, садилась в кресло, в котором позволено было сидеть лишь отцу, и начинала изводить маму Люси.
- Сколько можно повторять?! Лена! В доме должен быть порядок! А у тебя пыль по углам и в холодильнике пусто. Чем таким важным ты занята? Почему дети чумазые? Умыть! И приведи уже себя в божеский вид! Юрочке же неприятно смотреть на такую женщину! Хотя бы голову можно было вымыть?
Люсина мать, у которой на руках было трое детей, включая грудного младенца, на претензии свекрови отвечала молчанием. Опускаться до склок было не в ее характере. Она бросала короткий взгляд на старшую дочь, и Люся точно знала, что нужно делать. Она выкатывала коляску брата в коридор, и ждала мать. А после того, как Елена выходила с младшим сыном на руках, ведя за руку среднюю дочь, в любую погоду, они всем семейством, за исключением отца, шли гулять.
Бабушка всегда приходила в одно и тоже время, по вторникам и четвергам. И мама Люси быстро научилась подстраивать свой график под эти визиты.
Мужа своего Елена любила. Но любовь эта была болезненной и кособокой, как казалось Люсе. Нельзя ведь любить человека от всего сердца, если он совершенно с тобой и твоими желаниями не считается?
- Леночка, у нас дети! Какая может быть карьера?! Ты – мать! Ты – жена! Вот и занимайся делом! Физика для женщины – это нонсенс!
- Юра, у меня степень, если ты забыл.
- Нет, что ты. Я помню! Но где бы ты была со своей степенью, если бы не я?! Я дал тебе возможность реализовать себя как женщине! Этого мало?! Впрочем, о чем это я? Правильно говорит мама! Ты успела вскочить в последний вагон, а теперь забыла, кто подал тебе руку и помог забраться на ступеньку!
Люся, по малолетству, не понимающая, что происходит, с годами начала размышлять над услышанным. И выводы, которые она делала, прислушиваясь к разговорам родителей, были отнюдь не утешительны.
Мама отца, безусловно, любила. Отец маму – нет.
Выражение «махровый эгоист» Люся услышала однажды в школе, и очень хорошо запомнила. Теперь, глядя на отца, с каким-то садистским удовольствием отчитывающего маму после очередного визита бабушки, Люся видела вовсе не румяного, чуть полноватого, наполовину уже лысого, мужчину, а толстую уродливую, почему-то волосатую, гусеницу. Эта гусеница смешно поднимала передние ножки, возмущенно грозя ими небесам, и Люсе больше всего на свете хотелось раздавить ее сандаликом. Но это было невозможно.
Впрочем, мама Люси, как было уже сказано, была все-таки умной женщиной. И терпела она до поры до времени.
Только став старше, Люся поняла, как зависимы люди от обстоятельств.
У мамы не было своего жилья.
Так получилось, что дом в деревне, где она жила когда-то с родителями и который перешел ей по наследству, сгорел в страшном пожаре, испепелившем полсела. Елена даже узнала об этом не сразу, а спустя какое-то время, от соседки, которая прислала ей письмо. Погрустив об утерянном родном гнезде, которое мечтала передать детям, Елена задумалась. А, поразмыслив хорошенько, принялась действовать.
Где и как женщина ее возраста, при наличии такого количества детей, могла бы получить жилье?
Нигде и никак.
Елене это было известно. А потому, она пошла на то, чтобы дать свое согласие соседке, которая давно уже уговаривала ее взять на себя обязанности сиделки.
- Леночка, я не буду стоить вам ровным счетом ничего. Вы же знаете, я дама не капризная. Ползернышка в день и чистые простыни – это все, что мне нужно. А я, взамен, оставлю вам свою квартиру.
- Моим детям, Розалия Павловна.
- Нет, Леночка! Ни в коем случае! Лично вам! И оформим мы все это должным образом. У нотариуса! У женщины должен быть свой угол! Особенно, если жизнь у нее складывается не очень-то хорошо…
Розалия Павловна была единственным человеком, который знал, что творится на душе у Лены.
- Милая моя! Это печаль! – Розалия Павловна закатывала глаза и вздыхала.
- Что именно? – Лена намывала пол в гостиной Розалии.
- То, как мы, женщины, зависимы от мужчин! Увы! Но это так! Мало найдется тех, для кого собственное «я» в приоритете. Мы природой предназначены к тому, чтобы думать о других. Но, знаете, что я вам скажу?
- Что?
- Когда женщина думает о детях больше, чем о себе – это хорошо и прекрасно. До определенного предела, разумеется. А вот, когда она думает о мужчине, но перестает заботиться о себе – это катастрофа! Это прямой путь к тому, чтобы потерять себя и больше уже не найти!
- Вы думаете, я такая?
- Нет, моя дорогая. Не думаю. Иначе, тебя бы здесь просто не было. Муж ведь не знает, чем ты занята в эти часы?
- Нет!
- И это мудро. Не потому, что ты скрываешь от него правду. А потому, что ты для себя все уже решила.
- Что я решила?
- Сама мне скажи.
- Я уйду от него…
- И правильно сделаешь! Я не склонна давать непрошенные советы, но в твоем случае отступлю от правил. Уходи, Леночка! Беги, как можно дальше! Не вздумай жить в моей квартире! Продай ее, как только меня не станет! И купи себе что-то другое. Да, здесь хороший район, но покоя ни тебе, ни детям, эти люди – твои муж и свекровь, не дадут никогда. Никогда Лена! Они будут преследовать вас, портить жизнь, требовать невозможного! Но поверь мне, как только вы скроетесь с глаз, тут же забудут о вас, найдя себе новую жертву.
- А если не забудут?
- Лена, я психиатр или где?
- Кто, Розалия Павловна, кто…
- Неважно! Важно то, что я знаю, о чем говорю! Я могла бы сейчас оперировать медицинскими категориями, но ты меня вряд ли поймешь. Не потому, что глупа, а потому, что знаний не хватит. У тебя другая специализация. И она еще найдет свое применение, вот увидишь! Но, разумеется, лишь в том случае, если ты сама что-то для этого сделаешь. Поняла?
Лена кивала, соглашалась, а Люся делала себе зарубки на память, гадая, последует ли мать советам Розалии Павловны.
А еще мечтала.
Она мечтала о том, что когда-нибудь будет такой же умной, как эта женщина. Сможет понимать человеческую природу так, как умела это она. Как только Люся поняла, что Розалия все знает об отношениях родителей и понимает, что они из себя представляют, выбор профессии для Люси стал очевиден. И она шла к своей цели так же, как и мама, часами просиживая у постели Розалии, которая из-за сложного перелома позвоночника, полученного ею в давней аварии, не вставала на ноги, но от этого не стала менее активной. И Люся у ее постели сидела не одна, а вместе с будущими студентами, которых Розалия готовила к поступлению в университет.
- Слушай, девочка. Очень внимательно слушай! И складывай в закрома своей памяти все, что сможешь здесь услышать. Пригодится! – Розалия ласково трепала по щеке Люсю. – Я сделаю все, чтобы ты стала лучшим врачом, которого видел этот город!
Обещание свое Розалия Павловна сдержала.
Люся поступила в университет, окончила его с отличием, и устроила свою жизнь так, как сочла нужным, памятуя о пережитом матерью.
К тому времени Елена давно уже разошлась с мужем. Правда, исполнить свое обещание, данное Розалии Павловне, так и не успела. Отца Люси не стало всего через пару месяцев после того, как заявление об уходе было сделано и начался сложный процесс развода. К счастью, подать в суд родители не успели, и бабушка бушевала, обзывая мать последними словами, когда узнала, что квартира, счет в банке и накопления, которые отец хранил почему-то дома, а не у своей матери, достались невестке.
- Еще хоть одно слово я от вас услышу в свой адрес, и вы не получите ни копейки сверх своей доли.
Голос матери звучал так уверенно и в нем было столько льда, что Люся восхищенно замерла в дверях кухни, где металась раненым тигром бабушка.
- Да как ты смеешь?!
- Смею! И всегда смела. Вы просто не умеете разбираться в людях. То, что я позволяла вам себя так вести, не значит, что я не могла дать вам отпор. Это был мой выбор. Не ваш. А вы сочли происходящее моей слабостью. Зря.
Мама не улыбалась. Она произносила слова, роняя их, словно камешки в ручей, и бабушка вдруг притихла, растеряв свою уверенность. Люся, конечно, понимала, почему это произошло, но наблюдения свои предпочла оставить при себе. Просто прошла на кухню, встала рядом с мамой, и попыталась скопировать ее взгляд. Получилось так себе, но и этого хватило, чтобы бабушка вдруг съежилась, словно из нее ушла вся спесь и прежняя уверенность, а потом разрыдалась.
Утешать ее Елена не стала. Налила воды в стакан, поставила на стол, и принялась ждать, пока та успокоится.
В тот день Люся поняла – чтобы победить, не обязательно махать шашкой. Иногда достаточно дать понять, что слабость, которую ты охотно демонстрировал когда-то, была тактическим ходом. И последствия этой игры могут быть самыми разнообразными. Главное, не делать вывод самому, а дать противнику поразмыслить над возможными последствиями.
Доля, которую мать сочла нужным выделить, бабушке была выплачена, а после этого дети были собраны в гостиной и им задан был лишь один вопрос.
- Вы хотите общаться с матерью вашего отца?
Ответ всех троих был однозначным.
И с тех пор ни Люся, ни ее сестра и брат, с бабушкой больше не встречались.
К тому времени обидное прозвище, данное Люсе когда-то в школе, было давно забыто. Мать перевела ее в другую школу в шестом классе, по совету Розалии пристроив дочь туда, где были сильны химия и биология.
- Ей это нужно для поступления. Девочка хочет быть врачом. И мы должны сделать все, чтобы у нее это получилось.
Анюта рыдала, прощаясь с подругой, до тех пор, пока Люся не повысила голос, устав объяснять, что не улетает на Луну, а просто переходит в другую школу.
- Что ты ревешь?! Я же не переезжаю никуда. Как виделись, так и будем видеться каждый день!
- Нет, Люсь! Ты не понимаешь! Не будем…
В чем-то Аня оказалась права. Времени на беготню по кружкам и подготовку к урокам требовалось теперь в разы больше. И у Люси едва хватало минутки, чтобы помочь с домашним заданием брату и сестре. С Аней они виделись все реже.
А потом родители Анюты купили новую квартиру, переехали, и связь окончательно прервалась, несмотря на телефон и входящие в моду соцсети.
Жизнь шла своим чередом.
Люся окончила университет. Вышла замуж. Родила сына. Развелась, памятуя о требовании Розалии помнить о своих желаниях. И успокоилась…
У нее было все, что может желать женщина. Квартира в центре города, хорошая работа, любящая родня и ребенок. Не было только постоянного мужчины, но это нисколько ее не смущало. Она давно уже избавилась от комплекса «тыквы» и ей не было необходимости бояться полуночи, ожидая от нее каких-то сюрпризов.
Лишь иногда, в периоды каких-то особенных волнений или усталости, Люсе снился старый сон, и она слышала голос Анюты, которая звала ее.
Связь с подругой была потеряла так давно, что Люся, пару раз попытавшись найти Анюту через интернет, оставила эти попытки, решив, что прошлое нужно оставить там, где ему и место. Далеко позади.
Однако, жизнь странная штука. И иногда судьба, играя своими нитями, путает их, и преподносит такие сюрпризы, что появляется возможность отдать старые долги.
- Стой! Я кому сказал! Стой, гадина! Догоню – жива не будешь!
Люся, которая ехала по дорожкам парка на велосипеде, пытаясь догнать сына, не обратила поначалу особого внимания на вопли, несущиеся с соседней аллеи.
Мало ли, кто там кричит? Может, хозяин на собаку сердится.
И лишь когда ей под колеса метнулась стройная фигурка в окровавленной курточке-ветровке, Люся чуть не расквасила себе нос, резко затормозив, и попытавшись увернуться от столкновения.
- Аня, ты?!
Подруга Люси почти не изменилась. Несмотря на возраст, она так и осталась миниатюрной, кудрявой блондинкой. Только сейчас в ее глазах не было уверенности и боевого задора. В них плескался такой страх, что Люся, не задумываясь, рванула на себя велосипед, загораживая им подругу, и сунула руку в карман, чтобы достать оттуда телефон.
- Стоять!
Она рявкнула это так, что сын удивленно обернулся, а потом, оценив обстановку, нажал на педали, спеша позвать на помощь дядю и отца.
С бывшим мужем Люся осталась в хороших отношениях и частенько давала сыну возможность побыть в компании обоих родителей, считая, что это полезно для психики мальчика.
Мужчина, гнавшийся за Аней, даже не думал останавливаться. Он почти добежал до Люси, готовый снести ее вместе с велосипедом, чтобы добраться до своей добычи, когда услышал, как она почти кричит в трубку:
- Да! Наряд! Нападение!
С одной стороны, на дорожке появился мужчина с овчаркой, тут же глухо заворчавшей на нетрезвого преследователя Ани, а с другой стороны в сторону Люси уже бежали брат и бывший муж, которых позвал ее сын. Поэтому, она не испугалась, когда у нее из рук выбили телефон, а просто толкнула изо всех сил велосипед в сторону и от себя, сбивая с ног того, кто тянулся к Анне, вцепившейся в ее руку.
- Лучше лежи. Не вставай. Не надо. – почти ласково сказала Люся, наступив на раму велосипеда, и придавив им Аниного преследователя, который барахтался на земле, ругаясь отборным матом.
И в ее голосе было столько силы и столько власти, что даже Аня испуганно съежилась, так и не выпустив Люсину руку.
- Люся! Ты в порядке?! – подоспевшие мужчины скрутили дебошира и отодрали от Люси рыдавшую Анюту.
- Я-то? Да в полном. А вот Ане досталось.
Люся вздохнула, и обняла подругу:
- Ну? Привет, что ли?
- Привет… - Аня вдруг обмякла в Люсиных руках, и все засуетились, вызывая скорую и пытаясь решить, что делать дальше.
- А жизнь-то штука цикличная… - протянула Люся, глядя на Аню, лежавшую на больничной койке в просторной палате.
Именно в тот день Люся в последний раз услышала тоненький голосок Ани, воинственно взывающий к совести тех, кто обижал когда-то «Люську-тыкву». Больше этот сон, ставший на долгие годы ее кошмаром, никогда не тревожил Люсю. Они поменялись ролями с Аней. И теперь уже Люсина очередь была выяснить, что случилось и помочь той, что когда-то не жалела себя для ее защиты.
- Что с тобой, Анютка? Что не так? – Люся гладила руки подруги, отмечая и старые синяки, и новые кровоподтеки, оставленные совсем недавно.
- Все не так, Люсенька. Все не так… - Аня, не открывая глаз, тихо плакала.
- Это твой муж?
- Сожитель. Мы не расписаны. Просто живем вместе. Он принял меня с дочкой, когда мамы не стало. Ох, Люсь, ты же ничего не знаешь! У меня теперь никого нет. Понимаешь? Совсем-совсем никого. Ни мамы, ни папы, ни бабушек… Все ушли… Я осталась совсем одна. Мой первый муж играл… Я его любила… А он играл… Я терпела. Пыталась ему помочь. Беременная ездила по всему городу, разыскивая его и вытаскивая из сомнительных заведений. Он бил меня. А я терпела. Думала, что он меня любит, а это просто болезнь… Нельзя же сердится на больных людей? Ведь, нельзя? Правда, Люсенька?
- Нельзя. Но держаться от них нужно подальше. Как от бешеной собаки. Ты же не станешь с ней целоваться, боясь, что она тебя заразит? Вот так и с такими, как он. Вы разошлись?
- Нет. Его нашли недалеко от центрального вокзала как раз перед тем, как я родила Настену… Мне сказали, что он попал под поезд… Не знаю, насколько это правда…
- А тот, что сотворил с тобой вот это? Он откуда взялся?
- Он друг… Друг моего первого мужа и мой. Мы дружили семьями. Он расстался с женой и пришел ко мне. Не подумай ничего такого. Он уходил из семьи не ко мне. Просто уходил… Попросился пожить у меня какое-то время. Я пустила. А потом мы сошлись… Я не знаю, почему так получилось, Люсь… Мне было так плохо одной… Так холодно… Я надеялась, что он сможет мне помочь…
- Помог?
- Зачем ты так зло? Ты же все видела…
- Прости. Видела. Да. И больше не хочу такого видеть. Ключи от квартиры твоей где?
- В кармане, кажется…
- Отдыхай!
- Нет! Я не могу! У меня же Настена! Я возвращалась с работы… А тут – он! Встретил меня в парке и принялся ругать. Я сама не поняла, что случилось. Мне нужно домой, Люся! Забрать Настю из садика! Который час?!
- Поздно уже. Нужно ехать. Пойдем-ка в коридор. Ты позвонишь в детский сад и попросишь, чтобы Настю отдали мне.
- Как тебе? Почему?
- Потому, что, насколько я понимаю, забрать ее больше некому?
- Некому… - Аня устало кивнула.
Судьба усмехнется, вновь соединив оборванные нити, и намотает их на новую шпульку.
Вот так!
Теперь эта история пойдет по новому пути. И каким будет этот путь, зависеть будет только от этих двоих. Они давно уже не те девочки, которые сидели когда-то за одной партой. И многое в их жизни изменилось настолько, что понять кто из них силен, а кто не очень, теперь довольно сложно.
Но это и не нужно. Время все расставит по своим местам.
Одно хорошо – эти двое больше не потеряют друг друга.
Судьба посветлеет лицом и добавит на шпульку еще две ниточки – тонкие, золотистые.
Вот так…
Пусть дети этих двоих узнают друг друга. И станут поддержкой один другой так, как это случилось когда-то с их матерями.
И пусть обидные прозвища никогда не прозвучат в их адрес, а глупое «Люська-тыква» останется в памяти лишь как воспоминание о моменте, который дал толчок к той самой дружбе, о которой принято твердить, что ее не бывает.
Судьба хмыкнет, вспоминая эту поговорку, и пожмет плечами.
Подумаешь! Кто-то не слишком умный придумал такую вот глупость. Уж ей ли не знать, что случается на этом свете, а что нет?
А она точно знает, что женская дружба существует. И не такая уж она и редкость. Особенно там, где в основе ее лежит одно простое правило.
Дай, и тебе вернется.