В помещении канцелярии тюрьмы Ла Форс, куда доставили Жаннет, было мрачно и холодно. Девушка закусила губы, пытаясь унять нервную дрожь. Заметив ее испуг, начальник тюрьмы, презрительно скривил рот и бросил в ее сторону дежурные вопросы:
- Имя, фамилия, возраст, род занятий?
Жаннет ответила то же, что отвечала задержавшим ее гвардейцам.
- Замужем?
Она замотала головой.
- Родные есть?
- Нет, гражданин. Я сирота, - тихо отозвалась Жаннет.
- Место проживания? – сухо вопросил начальник тюрьмы, сцепив перед собой желтые узловатые пальцы и бросив взгляд на секретаря – молодого парня в красном патриотическом колпаке, сидящего рядом и старательно фиксирующего ответы в журнале записи арестованных.
Жаннет сглотнула, сразу же подумав про Тьерсена. Выдавать его было нельзя, возможно они захотят явиться к ней домой с обыском.
- Улица… улица Ратушная, дом 12, квартира 4, - сказала она первый попавшийся адрес, пришедший в голову. И моля Бога, чтобы они все-таки не пошли туда.
- Хорошо, - начальник тюрьмы улыбнулся еле заметно, одними уголками губ.
- Отведи ее в камеру, Леон, - обратился он к парню в таком же красном колпаке, стоявшему у двери.
Тот шагнул к арестантке и грубо бросил ей:
- Давай, вставай!
Жаннет вздрогнула и медленно поднялась, ощущая боль в связанных за спиной руках. Леон толкнул ее в спину, направляя к двери.
- Шевелись живее, «подозрительная»!
Они шли по длинному мрачному коридору, к стенам которого были прикреплены горящие факелы. Леон толкал ее в спину, вынуждая двигаться быстрее. Они прошли больше половины коридора, когда Леон рявкнул:
- Стой!
Жаннет вздрогнула и остановилась. Справа была дверь, к которой он подошел, доставая из кармана ключ. Вставил его в замочную скважину, но не стал поворачивать, а вернулся к арестованной:
- Давай-ка развяжу тебе руки.
Жаннет ощутила, как он развязывает веревку, а через пару мгновений потирала затекшие кисти, на которых остались красные полосы.
- Спасибо, - поблагодарила она.
Леон быстро повернул в замочной скважине пару раз, и дверь открылась с протяжным скрипом.
- Иди давай! – бросил он девушке, грубо толкнув ее в спину.
Жаннет переступила невысокий порожек, и вошла в мрачное и довольно большое помещение. Дверь за ней с лязгом захлопнулась, заскрежетал ключ.
Девушка сделала несколько неуверенных шагов вперед, осматриваясь. Здесь было темно и сыро. Окно, забранное решеткой, находилось наверху, почти под самым потолком. На грязных матрацах, брошенных вдоль стен, сидели и лежали люди. И мужчины, и женщины. Их было много. Очень много. Жаннет невольно поразилась этому, хотя и знала, что тюрьмы Парижа последние месяцы переполнены. Но одно дело просто знать, а другое – увидеть вот так, собственными глазами. Не решаясь куда-либо приткнуться, девушка так и стояла, перебегая глазами с одного человека на другого. В камере был полумрак, и она не могла разглядеть их лиц. Неожиданно, какая-то пожилая женщина поднялась с матраца, на котором сидела в дальнем углу и стремительно приблизилась к вновь прибывшей.
- Жаннет, девочка, и ты здесь! – она услышала восклицание Марион. А через мгновение уже обнимала пожилую женщину. Марион повела рукой по вздрагивающей спине Жаннет и заглянула ей в глаза:
- Боже мой, девочка… Я так надеялась, что тебя не тронут! Надеялась, что ты не придешь! Нас арестовали три дня назад, - она перешла на шепот.
- Я не могла не прийти, - также шепотом ответила Жаннет, - а где отец? Он жив?
- Пойдем, сядем туда, - Марион подбородком кивнула на пустой матрац, — это место Клода… его вчера забрали в трибунал, он уже не вернется… так что можешь теперь спать там.
Жаннет послушно пошла за Марион, и они сели вдвоем на рваный грязный матрац, из которого торчали пучки соломы.
Марион взяла Жаннет за руку и тихо прошептала ей:
- Жером жив, но его поместили в одиночную камеру и не дают ни с кем общаться. Его считают главарем роялистского заговора, - она печально и горько усмехнулась, вытирая глаза.
- Как получилось, что вас арестовали? – спросила Жаннет, нагнувшись к ней совсем близко.
- Донос, - ответила Марион, - донесла соседка, жившая наверху. – Флер. У нее трое маленьких детей, а муж-республиканец недавно погиб на фронте. Она не так давно переехала в наш дом, так как за прежнее, более хорошее жилье стало нечем платить.
Казалась мне милой и сердобольной, иногда я разговаривала с ней, встречая на улице, и она всегда жаловалась мне на свою тяжелую судьбу, что теперь они ютятся вчетвером в маленькой комнатке. На той неделе она зашла ко мне попросить немного лука для похлебки. Я не пустила ее дальше порога, она не могла ничего увидеть. Я про Жерома…
- Я понимаю, - кивнула Жаннет, - и что же дальше?
- Я дала ей луковицу, мы поговорили пару минут, стоя на пороге. Она ушла, а в четыре утра за Жеромом пришли гвардейцы.
- Вы уверены, что донесла именно она? – спросила девушка, слушая рассказ старой Марион со слезами на глазах.
- Она… - кивнула та, - мне так и сказали при аресте, мол, гражданка Флер Терви проявила гражданскую бдительность и открыла местонахождение «опасного роялистского заговорщика», о чем сразу же и сообщила властям. Что ж… - старая Марион вновь горько усмехнулась, - наверное, власти оценили ее «патриотизм» и теперь разрешат ей с детьми жить в нашем подвале. Как знать…
- Какая же она гадина! – Жаннет невольно повысила голос, а правая ладонь ее сжалась в кулачок.
Старая Марион успокаивающе погладила ее по руке:
- Господь накажет ее, девочка… может быть, накажет. А может, и нет. Сейчас наступило время подлых людей. Подлых и жестоких. Ладно я-то… мне 78, считай, всю жизнь прожила, умирать не страшно. Но Жером… Мой бедный Жером. А ты, девочка! Господи! – Марион всхлипнула и обняла Жаннет, крепко, совсем по-матерински. И девушка, прижавшись к ней, почувствовала, как по лицу потекли слёзы.