Когда я обращаюсь памяти своего раннего детства, то должен констатировать: картина окружавшего меня мира была написана в совсем в другой стилистике, чем применялась, скажем, даже пять лет спустя. На пейзажах и интерьерах присутствовали лишь предметы, расположенные в непосредственной близости, а удаленные были едва намечены, или отсутствовали вообще. Но и ближайшие из них представали в упрощенном виде, без деталей, а то и искаженными, как в наивной живописи.
Эти особенности раннего детского восприятия легко объяснимы: в этом возрасте происходит загрузка долговременной памяти зрительными и слуховыми образами: окружающие предметы выделяются, при помощи взрослых обретают название, и их образы направляются в архив. Пока там еще не густо, каждый новый предмет регистрируется независимо от других, и только по мере наполнения архива ребенок начинает сравнивать каждую новую вещь с образами, уже хранящимися в памяти; так начинается процесс рефлексии, и постепенно налаживается мышление; у меня это происходило, начиная примерно четырех-пяти лет; именно на этот возраст приходится взрывной рост количества запомненного (у других особей критический возраст может оказаться другим; например, у писателя Андрея Белого, как следует из его автобиографических повестей, качественный скачок произошел раньше).
При поездках в метро я неоднократно ловил на себе взгляды 2 - 3-летних младенцев; в них выражалось упорное внимание к моей персоне – простая фиксация непосредственно видимого без каких-либо признаков его обдумывания, что подтверждает мои представления о раннем детстве.
Что побудило меня задуматься на данную тему?
Дело в том, что сейчас я претерпеваю обратный процесс: из моей памяти быстро исчезают образы, понятия, имена, картины, и даже целые кластеры запомненного материала. Образы прошлого, один за другим, как исполнители «Прощальной симфонии» Гайдна, задув свечу, удаляются со сцены в сгущающуюся тьму.
Октябрь 2023 г.