Скалистый берег Белого моря. Тяжелые, свинцового цвета, волны размеренно и лениво хлюпают о прибрежные камни. Редкий для этих суровых краев штиль. Июль. Холодная белая северная ночь. Жиденький, экономный рыбацкий костер. Густой запах кипящей ухи.
У костра нас трое. Моя пятнадцатилетняя дочь зябко кутается в принесенный из машины плед и молча, задумчиво смотрит на огонь. Отблески костра причудливо играют на ее юном лице.
Местный рыбак — большого роста, кряжистый, весьма преклонных лет старик с обветренным точеным скуластым лицом и совершенно седой короткой «шкиперской» бородой. Помор. Красавец. С него хоть портрет пиши.
Дед неспешно подгребает палочкой угольки костра, изредка снимает длинной ложкой накипь в котелке. Его лица почти не видно. Огонь освещает только руки. Огромные, грубые, натруженные, заскорузлые руки с узловатым пальцами и следами поблекших от времени тюремных татуировок.
У костра мы с дочкой гости. Несколько часов назад вернулись с Большого Соловецкого острова, вышли перед сном прогуляться по берегу и встретили старого рыбака. Мне приходилось часто бывать в этих суровых местах и я знаю местные правила. Это не те южные районы России, где сначала узнают кто ты и откуда, и уже только потом, взвесив оценив полученную информацию, решают — продолжить с тобой знакомство, или нет. Здесь, на северАх, любой встречный — гость, которого надо без распросов обогреть и накормить. Захочет — сам о себе расскажет. А нет — так нет. Поморы лишних вопросов не задают.
Вот и сейчас ведем со стариком неспешный разговор. Представил дочь, назвался сам. В двух словах рассказал о цели нашей поездки. Рыбак одобрительно кивнул головой:
- За восемьсот верст, значит, приехали могилке бабушкиной поклониться… Это по-людски… Это правильно.
Старик пристально посмотрел мне в глаза и добавил:
- Здесь, в Соловецкой земле много разных людей упокоилось. Ваша-то из каких будет?
Рассказал. Коротко. Старый рыбак немного оживился.
- Из дворян, говоришь... Учительница.. Когда померла?… А-а-а… Давно было… Я не застал.
Дед надолго замолчал. Задумался. Потом, не поднимая глаз от костра, тихо, еле слышно прошептал:
Je connois bien mouches en lait,
Je connois ; la robe l'homme,
Je connois le beau temps du laid,
Je connois au pommier la pomme,…
Мне показалось, что я ослышался. В недоумении взглянул на дочь. Она — удивленно - на меня. Нет...не ослышался…
А старик, между тем, продолжал. Уже громче и увереннее:
... Je connois l'arbre ; voir la gomme,
Je connois quand tout est de m;mes,
Je connois qui besogne ou chomme,
Je connois tout, fors que moi-m;mes…
Это было невероятно. Старый помор читал, грассируя, на прекрасном французском языке:
...Je connois cheval et mulet,
Je connois leur charge et leur somme,
Je connois Biatris et Belet,
Je connois jet qui nombre et somme,
Je connois vision et somme,
Je connois la faute des Boemes,
Je connois le pouvoir de Rome,
Je connois tout, fors que moi-m;mes…
Дочка привстала, широко распахнув глаза, и раскрыв от удивления рот. Она училась во французской школе, часто бывала в Париже, и, в отличии от меня, понимала что именно читает старик. Да и я уловил в тексте знакомое повторяющееся начало каждой строки: «je connais» — «я знаю»...
...Prince, je connois tout en somme,
Je connois coulour;s et bl;mes,
Je connois mort qui tout consomme,
Je connois tout, fors que moi-m;mes.
Рыбак замолчал все так же задумчиво глядя на огонь. Я чувствовал, что он весь был еще там… далеко от этого сурового берега. Потом он встряхнул седой головой и с легкой улыбкой посмотрел на нас.
- Это же Франсуа Вийон…., - прошептала дочь.
- «Баллада примет»… - добавил я растерянно. - Как? Откуда?
- У нас в доме ссыльная жила. - начал свой рассказ старик, - Из дворян. Красивая такая… В школе учительницей работала. Я-то только в первый класс пошел… Отца не помню. Мать вся в хлопотах. Кроме меня еще четыре рта было. Не до воспитания нашего ей. Прокормить бы. Да и не грамотная она была. А учителька эта, Наталья Сергеевна, нам и книжки читала, и рассказывала по вечерам столько интересного, что мы с открытыми ртами ее слушали. Вот как ты, дочка, когда я стих французский читал.
Старик улыбнулся, вздохнул, сделал паузу, вспоминая, продолжил:
- Услышал я, как-то, как учительница эта не на нашем языке сама с собой разговаривает. И такой этот язык красивый, и так он мне в душу запал, что стал я эти слова по памяти повторять. И так ловко это у меня получалось, что выучила меня учительница стиху. Тому, что вы слышали. Говорила, что способности у меня к языкам очень большие. О чем тот стих толком я не понял. Мал еще был. Но запомнил его на всю оставшуюся жизнь. И часто потом в уме повторял. В голос-то не читал. Засмеют люди… Вы о своей бабушке-учительнице рассказали, вот я Наталью Сергеевну и вспомнил…
Рыбак снял с костра котелок, достал из лодки миски и разлил по ним ароматную уху. Я сбегал в машину и принес бутылку водки. Сам не пью, но в поездках запас держу. Именно для таких случаев. Старик одобрительно крякнул.
- А дальше-то что было? - нетерпеливо спросила у деда дочка.
- А плохо было дальше. Год у нас учителька прожила. Много за этот год чему меня научила. Почитай, все, что я знаю — это от нее. А потом донос на нее написали. И отправили ее обратно на острова. В лагерь. Там где-то, сердечная, и сгинула. Время тогда было такое… подлое. Да и сейчас… - старик махнул рукой.
Вздохнул сокрушенно и продолжил:
- Сильно я тогда по ней тосковал. Считай, что осиротел. Она же из другого мира было. И мне его чуточку приоткрыть успела. И этот мир мне очень понравился. Там люди другие жили. Лучше нас. Умнее, добрее, честнее. А в этом мире ее сгубили. Да и не ее одну. Вот и твою бабушку… Хорошо, хоть не под корень. Есть кому приехать. Пусть и могилку не найти, так хоть этим местам поклониться. Давай, сынок, помянем всех невинно убиенных.
Мы с дедом выпили. Помолчали. Он долго смотрел на волны. Потом, будто решившись, тихо сказал:
- Я ведь знал кто донос на учительницу написал. Его потом на рыбном промысле Господь к себе забрал. Ну, не так, чтобы сам Господь… и не так, чтобы к себе… Ну, знаю, что не правильно это. Но не мог я ему простить, сынок! Ведь, останься она с еще нами, вся моя жизнь могла по-другому пойти. И не только моя. Скольких бы еще выучила, на путь разумный наставила! А так… Лучших, ведь извели, суки. Вот теперь и живем в говне… Прости, дочка...
Попрощались мы со стариком далеко заполночь. Светало. Нам с дочкой предстоял еще долгий путь домой, в Петербург. Настя прочитала деду найденный в интернете вариант стихотворения Франсуа Вийона в русском переводе Олега Лодыженского:
Я знаю мир — он стар и полон дряни
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит экю в кармане,
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто "за" и тех, кто "против",
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю шлюх — они горды, как дамы,
Я знаю дам — они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух.
Я знаю, как зерно клюют павлины,
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь — она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю мир — его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
Я знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю — только так, а не иначе.
Я знаю все, но только не себя.
- Все так, доченька, все именно так… - смахнул слезу старый помор и повторил последние строку по-французски:
- ...je connais tout, fors moi-m;me…
Кемь. Попов остров
июль 2013 г.