Ведьмы гиблого леса
Часть II Запретный плод
Глава 3 Дневниковые записи Эрнестины
Эрнестина последовала совету Стеллы: попросила прощения у отца и пообещала, что через год отдаст Генри Райту руку и сердце.
Однако ее самочувствие от этого не улучшилось. Она заперлась в своих комнатах на все лето, и оплакивала судьбу, которая дамокловым мечом нависла над ней. День венчания всегда представлялся ей далеким, а замужняя жизнь – иной, как будто нереальной жизнью. Ей казалось, что все происходит не с ней, не наяву. И она жила, как будто во сне. И вот внезапно проснулась. А убежала из церкви, потому что не в силах была осознать происходящее. Теперь брак с Генри Райтом предстал пред ней со всей неизбежностью. Реальность была такова, что ее продавали в замужество за человека, который ее не просто не любил, а даже не уважал, которого не любила и не уважала она. И теперь все негодование она выплескивала на страницах своего дневника:
«Меня ждут постоянные язвительные насмешки с его стороны, его постоянное высокомерие и превосходство, постоянная ложь и клевета, величание возрастом…
Он старше меня немного-немало на шесть лет… Ему двадцать пять. Мне в этом году девятнадцать... Но он постоянно подчеркивает мой юный возраст, всегда пытается ткнуть носом в то, что я – маленькая!
А сам все время так слащаво подписывает письма: amo tanto, beso-beso, eres mi musa! Терпеть невозможно!
И я же должна быть умной женщиной! Должна относиться понимающе и снисходительно к этим его «неумелым ухаживаниям», к тому, что он сам ведет себя, как мальчишка. Но он ведет себя со мной так, потому что считает, что я не достойна его… Мерзкий сноб!
Всем порассказал, что мы с ним любим друг друга! Я лишена внимания благородных мужчин!
А каждый раз, когда в споре ставлю его на место, сразу унижает. Возрастом. Не умеет проигрывать.
«Зачем вы полезли в какие-то взрослые вещи?» - сказал он мне, прочитав последнюю мою новеллу. – «Пишите сказки».
Эрнестина фыркнула.
«Я давно прошу Вас написать мне о своем детстве, а Вы все никак не соблаговолите! Займитесь, наконец, детской литературой, это точно получится. Я для вашей пользы. У вас нет еще жизненного опыта, чтобы начинать более серьезную работу. Поймите, вы не для того становитесь моей женой, чтобы просить меня об издании вашей книги о взрослых чувствах, которые вилами по воде писаны».
Я спросила, можно ли не о своем детстве.
Способность переплавлять тот жизненный опыт, который уже есть, - это и называется творческими способностями, а если этого не умеешь с самого детства, значит, таланта нет. Генри Райт обо мне так и думает.
И о чем тогда мне писать человеку, который не считает меня взрослой, и говорит, что у меня нет дара слова? О том, что мои детские работы читали вслух на литературных вечерах? Что гостившие у нас дети разыгрывали сценки, которые придумывала я? О том, что пишу с тех пор, как знаю алфавит? О том, что я была маленькой звездочкой своего отца, и все прочили мне литературное будущее, как и Ванессе? Или что росла без матери, которая умерла при четвертых родах, а потому чувствую близость свою с сиротами? Последнее его не касается…
А сказки… Это когда чудеса случаются в контексте метафор реалистичной жизни или когда недостаточно «горькой правды», просто красивая история с хорошим концом, или с грустным, - и тогда не воспринимается, как реалистичное произведение. Когда не хватает зла…
А настоящая детская литература – это глубокие воды. Для этого нужно знать, как воспитывать детей! В моем же случае он имеет ввиду просто детский лепет.
Может, он нарочно злит меня, чтобы я усерднее работала?
Мне кажется, что в глубине души Генри – скромный и застенчивый молодой человек, и эта его язвительность, въедливость, этот яд и даже злоба – всего лишь маска. Потому что… иногда он пишет мне трогательные вещи и даже поддерживает…
Сказал, например, что должен же кто-то писать, когда Ванесса образумится. И приглашал на литературный вечер, правда, в качестве гостя.
Но это так, дань справедливости. Должна же я найти в себе силы прожить с ним жизнь. Потому что тот, кто выставляет напоказ свои чувства, не любит нисколько!
Однако, я немного боюсь его. Каждый раз, на каждую мою мысль мне представляется то, что он скажет: как исказит смысл, как превратит в словоблудие, перевернет в глупость, короче говоря, наполнит грязью мои слова, и станет смеяться. Меня тошнит от этого, и заставляет злиться.
Я постоянно проигрываю в словесных прениях с воображаемым Генри Райтом, и, конечно, с реально существующим. Бьюсь об заклад, он будет только рад, если узнает о том, что стал объектом моих навязчивых мыслей. В своем королевстве кривых зеркал он жестокий тиран.
А ведь любовь – это не просто нежное слово. Это глубокое всепоглощающее чувство. Это – энергия, которая, если не находит себе выхода, начинает разрушать. Поэтому, наверное, от любви и умирают, и убивают себя. И только умение отдавать себя – есть способность любить. Такому самопожертвованию нужно учиться всю жизнь.
Так, по крайней мере, я думала, пока не пообщалась с Генри Райтом.
Теперь все по-другому. Все происходит не так. Смешно, наверное, скажу, но: не так, как в рыцарских романах… Я всегда мечтала стать для любимого прекрасной дамой, пред которой он будет преклоняться, которую он будет защищать. А если нет любви, что тогда? Тогда нет Бога.
И если не замуж за Генри Райта, то в монастырь… Но, если нет Бога, о каком монастыре может идти речь?..
Ох, сестра Амалия! Благодаря твоим наставлениям в вере и рассказам о чудесах, о жизни с Богом, дружбе и взаимовыручке монахинь в святой обители, монастырь и вообще монашество, всегда представлялись мне, как настоящий Рай на земле. Я часто хотела быть одной из них. Но мне всегда казалось, что если и уходить в монастырь – то в конце жизни, как иногда принимают постриг на смертном одре, смывая все грехи. Хотелось свою семью, родить детей… Но теперь все это – просто мечты, далекие от реальности. Я ведь даже Библию полностью еще не прочитала, не поняла. И больше нет Бога. А будущий муж – негодяй.
О, Генри Райт! Как я тебя ненавижу! Как презираю! Ты погубил мою душу, погубишь мою жизнь… Но ты пожалеешь. На Страшном Суде, когда откроются тайные дела человеческие, и все тайны души.
Но еще здесь на земле, в этой жизни, как я хочу, чтобы ты был осмеян, унижен, осрамлен, чтобы ты плакал и уповал на смерть, как на единственное возможное избавление! Чтобы ты задыхался от гнева, но ничего не мог сделать, как я сейчас.
Как же тебе отомстить? Я – бесправная женщина, а ты сделал меня еще более бесправной. Я бессильна причинить тебе вред. Я – собака, которая лает, но не кусает, а твой караван идет. Мне не хватает зла… Как ни парадоксально это звучит! Но я научусь… Сестра Амалия давно говорила, что умом я – взрослая. И я не дам отобрать у меня это достижение!»
Эрнестина уже плакала. У нее не осталось эмоциональных сил писать дальше. Мучила жажда мести за уязвленное самолюбие, но сознание своего социального бессилия подавляло ее. Она отложила перо и бумагу, скинула парчовый халат и легла в постель, на шелковые перьевые подушки, завернувшись в пуховое одеяло. И полночи мечтала о том, как ей выпадет случай посмеяться над Генри Райтом, и о том, как сладко это будет.
______________
amo tanto (исп.) – люблю нежно
beso (исп.) – поцелуй
eres mi musa! (исп.) – ты моя муза