Памяти моей бабушки посвящается.
Неведомая сила тянула Марию в бездну болота. Точно большой удав захватил малое беззащитное существо. Она тщетно пыталась найти ногами опору, чтобы опереться и вытащить обессилевшее тело на твердую почву. Весь этот кошмар виделся Марии дьявольской забавой, который играл с ней в смертельную игру. Женщина истошно кричала, рыдала, причитала, звала на помощь, но голос ее тонул здесь же, в болоте, не пролетев и десятка метров… Мария понимала, что никто не придет на помощь, не освободит ее измученную из адского плена, и никогда не найдут ее, навеки сгинувшую в бездне болота. А ведь они, возможно, где-то рядом: муж и друзья, совсем близко собирают клюкву. Слезы безысходности, обиды, жалости лились из глаз Марии. И в эти последние секунды земного бытия вся жизнь всплыла в памяти…
На день мученика Трофима, в прохладный августовский вечер в году 1894, в семье известного Тобольского мастерового краснодеревщика Егора Исаевича Соболева появилась на свет дочь Мария. Мать девочки, Параскева Степановна, трудно переносила роды, но с каким замиранием сердца любовалась своей красавицей. Девчушка родилась крупной и крикливой. Егор не отходил от дочери и ночами сам возился у зыбки, пеленая и подкладывая затем к груди матери. Не высыпался отец, но, тем не менее, был полон сил и много трудился. Заказы у него были расписаны наперед. Егор имел талант к столярным делам от Бога. Все мог сладить из дерева: от малой игрушки до избы. А уж какую мебель делал столяр, в округе лучше не сыскать. Заказы шли из всего Тобольска и окрестных мест. Бывало, заглядывали купцы с заказами из Тюмени и Ишима. Все выполнял в срок. Ночь не поспит, а сделает. Вел Егор хозяйство своим порядком. Каждую субботу садились с женой за большой круглый стол, раскладывали по частям заработанные за неделю деньги, расписывали в расходы, после чего аккуратно укладывали в кованый сундучок, закрывали на замок, ключ от которого хозяин держал при себе. Человек он был непьющий и имел склонность поругивать жену Параскеву, страстную любительницу приложиться к рюмочке с сестрой Пелагеей. Характер у Егора был точно кремень. Слов попусту говорить не любил, а уж если пообещал, непременно выполнит. Мужик он был крепкого телосложения, ростом не менее семи футов и весом пудов восемь. Обладал при этом богатырской силой. Бывало, чтобы позабавить купцов заезжих, накладывал на телегу камней до тридцати пудов и мог перевернуть телегу всем на удивление. А из железного прута завязывал узел, а после обратно развязывал. При такой-то силе, был характера спокойного и людям слова плохого не говорил, за что уважали его горожане.
Соболевы имели в Тобольске два добротных дома, стоявших по соседству, содержали их в порядке. Прислугу не имели, и Параскеве одной приходилось управляться с немалым хозяйством. Но, несмотря на семейные хлопоты, уличала момент после посещения церкви захаживать к сестре, где засиживалась в застолье допоздна. А когда муж открывал ей ворота, всегда приговаривал: «Тудыть твою этого попа, опять утреню с вечерней спутал.» А уж перед идущей следом Пелагеей, которая всякий раз непременно провожала Параскеву домой, вовсе запирал ворота на засов. И той приходилось, наругавшись вволю, отправляться домой уж не хмельной, но разобиженной.
Подросший к тому времени старший сын Соболевых Иван, не менее чем родители радовавшийся появлению на свет сестренки, в глубине души размышлял о своем: «Подрастет Машка и будет матери во всем помогать, а я смогу по – настоящему учиться у отца плотницкому делу, а не то что теперь. Воду носи, полы мой, в конюшне держи порядок.» К тому же, Иван любил читать, но для этого удовольствия время у него оставалось только ночью.
А кто позволит лампу всю ночь жечь, керосин переводить?! Часто учитель словесности в гимназии журил Ивана за то, что он засыпал на уроке. А в остальном, мальчишка был в лучших гимназистах. Памятью обладал исключительной, знания впитывал, как губка. Он единственный из детей Соболевых окончит духовную семинарию и уедет на Украину. Внимания к сыну стало меньше, и он немного ревновал родителей к Марии, но пора была становиться мужчиной и не принимать глупые мысли близко к сердцу.
Когда Марии исполнилось двенадцать лет, родители впервые решили отправить ее на лето в село Абалак, что в трех десятках километров от Тобольска, где проживала сестра Егора Агафья, женщина одинокая, с неудавшейся семейной жизнью.
От долгой поездки на тарантасе, Марии сделалось плохо, и два дня девочка пролежала в постели, приходя в себя. Но уже через неделю Мария полюбила свободную деревенскую жизнь. И если в Тобольске она находилась под строгим присмотром родителей, не смея лишний раз выйти за ворота, то здесь, в деревне, Мария упивалась свободой и могла позволить себе задержаться вечером дольше положенного на улице, посмотреть, как медленно уплывает раскаленное солнце за лес, посмотреть на сонную реку и увидеть звезды не из окна своей спальни. И, невзирая на слова тетушки, грозившей отправить с первым почтовым в город, она была свободна.
Деревенские ребятишки, всегда неопрятные и запачканные, смотрели на Марию с насмешкой, выкрикивая в след: «Городская вошь, куда ползешь?! Под кровать дерьмо клевать!» В своих нарядных платьицах она всегда казалась им чужой барской дочкой. Городская жизнь, о которой рассказывала им Мария, была далекой, как звезды на небе. Сколько до них не тянись, не подпрыгивай, все равно не достанешь. Деревенские девчонки с завистью смотрели на чистенькие и легкие платьица городской девочки, которые она меняла едва ли не каждый день. Долго смотрели ей вслед, когда она прохаживалась с тетушкой. Впрочем, тетушка в деревне считалась приезжей, и к ней не могли привыкнуть, как к своим бабам.
Самым любимым платьем у Марии было то, что привез ей в подарок купец
Кривошеев с ишимской ярмарки по заказу отца девочки. Платье было длинное и с бахромой, кругом были рюшечки. Выглядела в нем Мария совсем взрослой девочкой. Туфли в поездку отец купил у сапожника Гаврилы, жившего в трех домах от Соболевых. А какая в этом наряде была шляпка. Она была с лентой вокруг тульи, а концы лент спускались со шляпки как косички.
Тетушке было приятно прохаживаться по селу со своей городской модницей. На этот случай в ее сундуке лежало платье, которое одевала Агафья исключительно редко. Но в приезд своей племянницы все в ее доме переменилось. Женщина жила теперь каждым вздохом девочки.
Но, как бы не хороша была деревенская свобода, спустя неделю Марию поманило домой, в город. Вот если бы рядом был брат Иван, все бы было веселей. Но парень подрос, и на него возложили обязанности помогать отцу.
Заказов в это лето шло много, а выполнить все необходимо было в срок.
Мария, чтобы скрыть свою печаль, старалась уединиться от деревенских ребятишек, уходила в ближайший лесок, который начинался на краю села.
В тот день девочка и не подозревала о страшном событии, которое поджидало ее совсем рядом, и причинило столько неприятностей юному сердцу.
Был обычный день, девчонки собрались побродить по лесу, посмотреть, не созрела ли черника. Уговорили пойти с ними и Марию, на что девочка согласилась нехотя. Но уже в лесу она почувствовала свободу и умиротворение. Запахи хвои, пение птиц, величие вековых елей и запрятанные в могучем бору небольшие полянки, освещенные солнцем: все это захватывало сознание девочки. Здешние места Мария знала плохо и далеко от девчонок не уходила.
Она и не заметила, как, свернув с тропинки, оторвалась от подружек. Ей совсем не было страшно. Остановившись у вековой ели, она с удовольствием разглядывала могучую красавицу. Птицы наперебой щебетали на ветках соседних деревьев, обсуждая между собой появление в лесу человека. Для них сегодня эта новость была главной. В лесу было душно от перенасыщенных запахов, комары назойливо кружились над Марией, желая впиться яростно в лицо, руки, ноги. И что за чудо, на соседнем дереве с ветки на ветку перепрыгивала белка. Она наверняка заметила девочку, но не испугалась ее, а привлекала к себе внимание. Мария пошла к соседнему дереву, белка перепрыгнула на другое дерево, приглашая девочку за собой, и она шла и шла. Вдруг рядом хрустнула ветка, Мария перевела взгляд с белки в сторону звука, и вдруг перед ней предстал человек. Это был грязный обросший мужчина с длинной бородой, на нем была засаленная холщевая рубаха до колен, оборванная в нескольких местах, волосы на голове были свалявшиеся. Весь его вид напоминал лесное чудище, о котором маленькой Марии рассказывал отец и пугал ее перед сном. Темные, несколько колючие глаза заставляли замереть. В руках незнакомец держал палку с крючковатым концом. Мария замерла, словно злой колдун заколдовал ее.
- Хлеба, - едва выговаривая, произнес незнакомец.
Девочка вся съежилась от страха, но собравшись духом, крикнула: «Мама!» И побежала. Она бежала прочь, не чувствуя под собой землю. Ей казалось, что чудище вот-вот схватит ее, и на этом жизнь девочки оборвется. Ее платье зацепилось за сук поваленной сосны, Мария упала, ударившись в дерево. Но даже страшная боль не могла остановить ее. Девочке казалось, что через мгновение костлявая рука схватит ее за шею. Не в силах больше бежать, она закричала: «Помогите!» и упала на землю. В тот же миг Мария потеряла сознание.
Очнулась она в кровати. Открыв глаза, увидела перед собой старушку, которая
шептала непонятные слова и словно наматывала невидимые нити на свои руки.
Девочка подумала, что это потусторонний мир, о котором ей много рассказывала старуха соседка в первые дни приезда в деревню. До конца не осознавая всего происходящего, Мария вновь погрузилась в состояние, граничащее со сном.
Приглашали священника, который читал молитвы, окропил ее святой водой.
Лишь на третьи сутки девочка пришла в себя, она страшно осунулась и выглядела восковой куклой, уложенной для игры в кровать.
Тетка Агафья давала ей пить разные отвары, и вскоре Марии стало легче. Она рассказала всю историю, случившуюся с ней в лесу. Местные жители сказали, что все девчонке почудилось, и никаких чудищ в лесу нет. Многие посчитали, что ей мог встретиться медведь, который в летнюю пору людей не трогает, а только пугает.
Марии было обидно, что никто ей не поверил. Она еще долгое время вспоминала лицо того страшного человека в лесу, едва не лишившего ее жизни.
История эта стала всеми забываться, как вдруг в один из дней в деревне появился городовой пристав, который собрал всех жителей у торговой лавки, рядом с домом местного старосты Агафонова и сообщил, что в здешних лесах скрывается беглый каторжник, и всем надо быть осторожными. Попросил Агафонова снарядить мужиков с ружьями и прочесать близлежащий лес, пообещал прислать из города наряд в помощь местному населению.
Только теперь всем стало ясно, какой опасности подвергалась девчонка, убежав одна в лес. Рассказ Марии оказался сущей правдой, и тетка Агафья боялась теперь оставлять Машу одну, надумав, что беглый каторжник может отыскать девочку и убить, потому что она могла запомнить его лицо. Всю ночь не спала Агафья, а утром упросила соседа Митрия и на подводе увезла девочку в Тобольск.
Так рано закончившееся деревенское лето, навсегда осталось в памяти Марии.
Осенью в Тобольск, в дом известного краснодеревщика Соболева съехались купцы со всей Сибири. Съезжались они ежегодно после торгов и кутили без малого две недели. Хозяин давал распоряжение подавать разные угощения, стараясь угодить всем гостям. Была здесь нельма и муксун, стерляжья уха, выставляли на столы красную икру, не скупились на мясо, которое подавали большими кусками. Для этой цели забивали скотину, стоявшую в загоне. Удивлял гостей и восточными сладостями, привезенными под заказ. Стол был уставлен яствами, и все гости удивлялись широте души мастера , с каждым поднятым стаканом пели ему дифирамбы.
Не скупился хозяин на забавы для гостей. Для услады гостей были привезены девки из деревни, выбирай на вкус, кому посбитнее, а кому сама худоба.
Здесь Мария могла увидеть всю безудержную спесь купцов, которые бросали деньги под ноги и плясали на них. Они ловко закручивали из купюр цигарки, набивали табаком и затем курили, посмеиваясь при этом во все горло. Георгию Соболеву эти встречи сулили большие заказы, а что до пьяных купцов, то щедрость их в такие часы была непредсказуема. Заказы, как принято, подписывались с пьяной руки мгновенно, а там суди – ряди за бахвальство. Несмотря на беспокойное время, а шел тогда 1905 год, и по России прокатились вспышки возмущений простого люда, купцы знали свое дело: торговали да веселились.
Марию удивляли экипажи, на которых купцы добирались в Тобольск с разных мест. Одни приехали на пролетке, верх у которой был откидной. Сидения были обиты дорогой кожей. Побогаче купцы и вовсе приехали на ландо, карете с откидными кожаными верхами – спереди и сзади. А кто – то приехал на шарабане без откидного верха. Девочке все было в диковинку, но больше всего ее удивила одежда купцов. На улице было не холодно, но многие надели сюртуки. У одних они застегивались на две, у других на три пуговицы, лацканы были покрыты шелком. Больше всех поразил Марию купец Шишкин, на котором был надет штучный, украшенный орнаментом жилет под сюртуком, сам мужчина был большого роста, отчего длиннющая, расчесанная в разные стороны борода, казалась совсем неправдоподобной.
Наряды купцов, их веселый нрав, обнимание и целование с хозяином, шутки да прибаутки врезались в детскую память Марии и остались в ней навсегда. Впервые увидела она настоящих артистов, которые прямо во дворе распевали песни, да пританцовывали. Затем гости перемещались в дом, и начался пир. Мария смотрела на пировавших и видела, как гости один за другим поднимались с мест, кланялись хозяину и говорили речи.
- А что, Григорий Иванович, добрался ты ноне до Петербурга? – обратился Иван Меньшиков к Григорию Герасимову, потомственному купцу, отец которого еще в конце прошлого века являлся лучшим покупателем на Макарьевой ярмарке.
- Побывал я на Апраксине дворе, подивился его богатству, да и сам кое-какие торги вел, словом, удачной выдалась поездка,- неторопливо и важно, откинувшись на спинку стула отвечал гость, утирая губы полотенцем,- все удалось продать, да не сумел лишь с графиней Апраксиной встретиться, а женщина она, сказывают, недурна собой.
Все гости засмеялись, и тут же был предложен тост за женщин, с которыми еще не свела судьба встретиться.
- А что еще антиресного видел в стольном граде? – с какой-то ироничностью спросил Ефим Брюхнов, среди купеческого брата слывущий сквалыгой.
- А все интересно,- продолжал Григорий Герасимов,- вот, к примеру, проехал я там на тарантасе по булыжной мостовой, чуть мозги не вытряс, а грохоту от них. А вот поверите, перед домами, где тяжелобольные люди лежат, мостовую соломой застилают, чтобы не грохотала.
- Да ты нам о Пассаже расскажи, бывал там? – не унимался Брюхнов.
- И в Пассаже был и в Елисеевском был, в «Зингер» заглядывал. В Пассаже то думал потолки обвалятся. Все как в тюрьме висят над тобой, а в одном зале потолок стеклянный, небо видать. Вы не поверите, как они товар предлагают. По – разному его показывают. Это, значит, чтобы покупали лучше. Вот в часовом магазине видел замысловатые часы с надписью «Верное время». А названия кругом на французский манер. Уж в простой парикмахерской в витрине зеркало выставлено и надпись на французском, а прочитать я ее никак. Ну да, от этого хуже не побреют.
А еще забавная штука со мной приключилась. Случился у меня запор, что делать, иду в аптеку, а там написано в витрине «Пилюли Бежно правят легко и нежно». И во всех магазинах эти самые, как их, муляжи продуктов, огромные, в глаза бросаются. Думаю и у себя в лавках надо на столичный манер осетров большущих сделать, да и возьму- ка я себе стихотворца, который будет стихи писать, да товар мой прославлять.
- Ну уж это ты загнул,- прервал Григория Степан Алексеевич Привалов, человек опытный в торгах, не раз объехавший многие ярмарки,- нам в провинциях своя мудрость да смекалка нужны.
- А не случалось ли с кем еще казуса какого, - с хитрецой спросил купец Завьялов,
Мужчина с плутоватыми, заплывшими глазками, лоснящимися щеками и большим животом. Его лицо выражало полное удовлетворение происходящим. – Мне довелось барышников не раз видеть на рынке, которые торговали лошадьми, купленными за бесценок, а проданными втридорога.
- А я, господа, сам видел собственными глазами цирк с продажей лошади,- поддержал разговор Мефодий Киселев,- продавали надутую лошадь.
- Как надутую?- заинтересовались гости.
- А вот так! Купил один мужик лошадь подешевле. Обрадовался, что такая тучная и так мало просят за нее. Повел он, значит, ее по улице, а она возьми, да споткнись. И вдруг, представляете себе картину. Из задницы у нее вылетает пробка, а бока здесь же опали. И перед ним заморенная лошаденка падает на землю и судороги ее бьют…
- Издохла?! – с любопытством выкрикивает Порфирий Бутин, купец, имеющий свои торговые ряды на Ишимской ярмарке.
- Стало быть, померла,- усмехнулся Мефодий,- жадный скупился – товаром поплатился, впредь наука, торги - важна штука.
- Хорошо говоришь про торги, - вступил в разговор самый пожилой из гостей Егор Дмитриевич Михеев. Год нынче неспокойный, забастовки, бунты, урожай хлеба плохой. Трудно было торговать. В Нижнем и вовсе неспокойно. В прошлом году мы не выезжали туда, говорят в конце июля только торги пошли, да и то быстро свернулись.
- А что в этом году там лучше дела? – любопытствовал Бутин
- Всякое было. Видел вооруженных людей, нападавших на Сибирскую пристань. После пьяных драк суматоха на ярмарке была жуть! И в этом году торговля была перемешана со страхом. Вот и судите, какие тут торги.
- А я слыхал, что на Макарьевской ярмарке круглую ночь кутеж идет. А средь бела дня можно застать расхаживающихся по мостовой низкопробных девиц более чем легкого поведения?!- поинтересовался молодой Данила Зубов.
- Так ведь, кому что! - как отрезал Егор Дмитриевич,- мы торгуем, нам дела нет до веселья. Этого добра всюду хватает. Хошь на Макарьевской, а хошь на Ишимской, да и в Тобольске всякое случается,
- А мне говорили, - не унимался Данила, - про арфисток, которые весьма просто зарабатывали деньги у натрескавшихся обожателей. Они были в сговоре с ювелирами.
- Все ты перемешал в похлебке! - остановил его Егор Дмитриевич,- арфистки увеселяют публику, отвлекают от гнетущих мыслей о будущем. Не забывайте, в России грядет что-то грозное и страшное, в писании об этом сказано.
- Да бросьте вы мысли тяжелые,- остановил диалог купцов Иван Меньшиков,- веселиться надо, гулять! Пьем ноне до утра! Давайте сюда артистов!
Враз в комнату вошли артисты с песнями, плясками и продолжилось гуляние,
которое продолжалось полторы недели. Георгий Соболев заключил устное соглашение с купцами на изготовление мебели, и работы теперь было, хоть отбавляй.
… Картинки жизни как в калейдоскопе возникали в памяти и исчезали. Мария словно хотела в эти последние мгновения жизни вспомнить все подробно, но страх оттого, что она утонет в одно мгновение, путали все картинки…
Вдруг в памяти Марии всплыл случай, который произошел с ней в возрасте восемнадцати лет. Она еще не была замужем, родители разрешали ей раз в неделю бывать на вечеринках у подружек. После одной из таких вечеринок, когда она задержалась дольше обычного, торопилась Мария до темноты успеть домой, а шла она одна, очень боялась, поэтому старалась не смотреть по сторонам, а только на дорогу. В одном месте у нее неожиданно подвернулась нога. Мария вскрикнула от боли и посмотрела по сторонам, не слышит ли ее кто-то. На высоком Чудском мысе Марии привиделось явление. На высоком откосе она увидела нагую женщину с маленьким голым ребенком на руках. Девушка замерла, дыхание перехватило, она не могла двинуться с места. И хоть видение было далеко, но Марии показалось, что женщина смотрит на нее и манит к себе рукой. Точно иглами пронзило тело девушки, сознанье охватил озноб, тревожно застучало сердце, и она, нашла в себе силы, преодолевая боль, бросилась бежать. Бежать было невыносимо больно, но она крепилась. Ей казалось, что женщина смотрит ей в след или спешит вдогонку. Но для чего?! Мария боялась оглянуться и всю дорогу ждала, что женщина каким-то непонятным явлением может вывернуть из любого переулка. И Мария, вопреки всем болям и страхам, торопилась домой к маме, которая сможет ее защитить.
Дома Мария рассказала матери обо всем, что видела.
- Плохи дела, доченька, - грустно посмотрев на дочь, сказала Параскева, - это тебе было виденье. Тяжелая судьба ожидает тебя на этом свете, ох тяжелая. Повторяй за мной молитву, а утром беги в церковь, молись, и проси у Господа прощения за грехи наши земные.
- За какие грехи, мама?! Я же ни в чем грешна.
- Все мы грешны, доченька. Грешны уже оттого, что появились на свет. Это тебе знак с неба.
- Знак с неба?! За что?! В чем я виновата?!
«Знак с неба» - вырвалось в сознании Марии. Болото тянуло ее в свою пучину и уже поздно было ждать спасения. «Молитва» - подумала Мария, та молитва, которую читала вместе с мамой. Только бы вспомнить. «Пресвятая Дева, великая и непорочная Богоматерь! Услышь меня, грешную и недостойную рабу Божию, услышь и не оставь меня в горе и опасности. Приди и покрой меня своим святым покровом, укрой от зла и укажи путь к спасению. Упроси Сына Твоего и Бога нашего не оставить меня и подать Руку, покрыть меня от зла. Аминь!» И произошло чудо, точно камень возник под ногой Марии, словно кто-то подтолкнул ее из болотной прорвы. Она вдруг оттолкнулась ногой о что-то твердое, потянулась до березки и, схватив ее, собрав остаток сил, потянулась и выкарабкалась на кочку. И то страшное болотное существо, отпустившее ее на волю, стянуло у женщины с ног сапог.
Отлежавшись некоторое время, Мария сломила молодую березку для слеги. Она осторожно выбирала себе путь по болоту при помощи слеги. И вот уже добралась до леса. Мария была не в силах радоваться, но и тревога покидала ее, как старая болезнь покидает тело, долго боровшееся за исцеление. Она жива, и это было главное, что сейчас трепетало в ее в сознании. Женщина присела к сосне и задремала. Неизвестно сколько бы она проспала, если бы не озноб, охвативший ее тело. Проснувшись, она сразу не могла понять, где находится, но, когда чувство реальности вернулось к Марии, не менее страшная мысль как острая игла пронзила сознание - куда идти?! Мария крикнула несколько раз мужа, он не отзывался. Становилось тревожнее и страшнее. «Все. Заблудилась окончательно. Не умерла в болоте, умру здесь, в лесу. Никто меня не найдет. Никогда.» Мария наскоро нарвала травы, обмотала ими ногу, на которой не было сапога, вскочила и побежала по лесу, не понимая куда. Ей просто хотелось встретить кого-нибудь в лесу. В ней еще теплилась надежда, маленькая надежда, что все будет хорошо. Она бежала, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь. А когда силы оставили тело, Мария упала на землю и зарыдала. Она плакала, причитая, громко, потому что ее никто не слышал, она плакала и одновременно читала молитву, ожидая еще одного чуда. Она плакала от безысходности, от женской слабости, от тоски по своим детям. Она понимала, что если не утонула в болоте, то не менее страшная смерть ждет ее в лесу, где суждено погибнуть от голода и холода, ведь не сегодня завтра пойдет снег. Но еще страшнее будет оказаться в лапах медведя, которых в этом лесу предостаточно.
Шел октябрь. На Севере в эту пору всякое случается в природе. Сегодня еще пригревает солнце, а ночью могут быть сильные заморозки, и все покроется снегом.
В эту пору и созревает на болоте клюква, которая северянам зимой и лакомство, и лекарство. Клюква, как драгоценные изумруды, рассыпана по болотным кочкам, пойди, бери дары природы, восхищайся ее щедростью. Клюкву не возьмешь как бруснику в горсть, надо поклониться каждой ягодке, и почувствовать ее прохладу теплом своих рук. И в каждом этом прикосновении чувствуешь душу болотной красавицы.
Мария пошла за клюквой вместе со своим мужем Яковом Харловым и друзьями Галиной и Николаем Бабкиными. Места эти были для Харловых незнакомыми, они недавно переехали в Нахрчи из Тобольска, бежали от преследования властей после того, как у них отобрали один дом с условием, что его перестроят и подселят рабочие семьи. Мебель, которую мастерил когда-то отец Марии Георгий Соболев, была вывезена, и позднее она оказалась в доме важного партийного работника. Все подворье, в котором были лошади, коровы, птица, свиньи, конфисковали в пользу городской бедноты, без выплаты причитающейся за это суммы. Они пробовали опротестовать действие властей, но неожиданно появился в доме посыльный с повесткой явиться в суд. В ту же ночь Харловы сбежали из города, прихватив с собой немного вещей и продуктов, на пароходе уехали подальше на север. А всю мануфактуру оставили на сохранение мельнику, который после их предал, сдав все оставленное советской власти.
Остановка в селе Нахрачи была вынужденной. Заболел старший сын Дмитрий. К тому времени у Харловых было два сына. Здесь их встретили приветливо, помогли на первых порах с жильем. А жилья в ту пору в деревне было не более тридцати землянок. Молодая семья Бабкиных подружилась с ними, как с родными. Это они пригласили Марию и Якова за клюквой. Еще накануне договорились идти на кулацкие болота. Путь предстоял неблизким.
- Готовьте вещички потеплее, да силушек побольше,- шутил вечером за чашкой чая Николай,- я ружьишко возьму. Постреляем уточек. Обратно попотеть придется.
- А за день управимся? – спросила Мария Николая, переживая за детей.
- Нет, за день никак не управимся,- предупредил гость, - переночуем в избушке,
а с утречка домой.
- А как дети наши? – тревожилась Мария.
- Мать моя присмотрит. Они с моим Вовкой крепко дружат.
-Да что ты в самом деле?! - вмешался Яков,- они у нас большие уже, не успеют
соскучиться. Да и узнавать нам надо эти места, если собираемся надолго
оставаться. Тетка Полина с ними справится.
Тетка Полина, по прозвищу «гусыня», была матерью Николая Бабкина.
В детстве она повредила себе ногу, которая неправильно затем срослась, и
Полина осталась хромоножкой. Но «гусыней» звали ее в селе не по этой
причине. Любила она собирать вокруг себя детишек, удивляла их рассказами,
придумывала всякие небылицы, устраивала различные забавы. Детского сада
в ту пору на селе не было.
Ночь перед дорогой выдалась беспокойная, Марии не спалось, думы в
голову лезли. Все размышляла о детях, которых вечером увели к тетке
Полине. Уснула Мария, должно быть, под утро или ей это показалось, только
легкий толчок Якова привел ее в бодрое состояние.
Утро выдалось холодным, но ясным. На крышах домов, траве лежал иней -
первый предвестник зимы.
- Одевайтесь потеплее,- предупредил Яков, - портянки намотай, чтобы ногам
не озябнуть.
- Так мы же будем двигаться,- возразила Мария, - В дороге жарко будет,
может, с собой взять?
- Смотри сама, будет холодно, переобуешься.
Николай с Галиной пришли в приподнятом настроении, за завтраком
шутили, нахваливая котлеты приготовленные Марией еще накануне. Не было
времени рассиживаться, дорога предстояла далекая.
Урман начинался за крайним деревенским домом. Могущественный и
таинственный, он хранил в себе дух русского севера, всегда впускал в свои
владения людей с трепетным ожиданием чего – то неизведанного. Всякий,
входящий в него, непременно ждал встречи с медведем, отчего беспокойство
долго не покидало его. И как бы человек не относился по- хозяйски к лесу,
для Урмана он всегда оставался гостем. А что даст в награду лес, принимай и
не осуждай. На сотни километров протянул свои владения Урман по Сибири
матушке. Бесконечная череда больших и малых рек, омывающих его берега.
Сотни болот, присосавшихся к его могучей стати, изболевшими и
выпревшими топям. Суровый сибирский лес всегда требует от человека
мужества, он испытывает его на выносливость, заманивая вглубь своих
владений кружевинками ягодных мест. Суров Урман, он не терпит
самоуверенных и самодовольных охотников, желающих взять его запасы
легко и все сразу. Богат Урман. Он заставляет поклониться ему в пояс, но не
через веру в легенды и тайны его живой души, а через поклоны ягодам, да
грибам, которые пожелаешь у него забрать. И только мудрые люди, входя в
лес, как это ведется исстари, поклонятся хозяину и поросят у него открыть им
богатства лесные, а уходя из леса непременно оставят на сучке дерева или
пеньке хлеба кусочек, да соли щепотку в знак благодарности и уважения. Так
это или не так, но у северян и по сей день этот обряд существует.
До Кулацких болот восемь километров шагать. И поближе есть ягодные места, да знает хорошо Николай, что там он и уток постреляет, ягоду наберет, зайцев погоняет. Но, пожалуй, главной причиной столь дальнего похода является неизменная сыновья преданность. Именно на кулацких болтах сгинул его отец много лет назад. Ушел на охоту по осени один и не вернулся. Всем селом его искали, да без толку. В сторожке, которую когда-то построил он своими руками, нашли одежду, убитую дичь, но не было там хозяина. Так и осталась эта тайна неразгаданной. И каких бы легенд не насочиняли земляки, ждет Николай, а вдруг объявится его отец, или останки его найдет. Живет в Николае эта надежда долгие годы.
За разговорами да шутками полпути прошагали, устроили привал.
- Удивляюсь я тебе, Николай, уверенно идешь по лесу, не думая, что можно
заблудиться,- с любопытством и чувством гордости за друга говорит
Яков,- как по селу шагаешь, без ориентиров.
- Я этот лес закрытыми глазами пройду,- не без чувства гордости отвечает
Николай,- с ранних лет с отцом по Урману шастаю, сколько намотал,
никто не сосчитал.
- Он в лесу свой, его даже звери не боятся, медведь и тот не тронет, -
улыбается Галина.
- А что, и медведь нам может встретиться? – испуганно спрашивает Мария.
- А как же, даже не один,- задорит Марию Николай,- окружат и начнут лапами
махать, только лицо успевай закрывать, ох как исцарапают!
- Да смеется он,- успокаивает Галина, - медведь, завидя нас, на двести
метров не подойдет, вон мы какие горластые, да веселые, он шутников не
любит, - успокаивает подругу Галина.
- А ружье ты заряженным носишь, - не унималась Мария, точно лес наводил на нее панический страх.
- Нет, не заряженным,- улыбнулся Николай, - боюсь пятку себе
прострелить по неосторожности. Пятку жалко.
Все засмеялись. Еще отдохнув некоторое время, скопив силы для долгого перехода, ягодники вновь отправились в путь. Солнышко пригревало и в лесу становилось теплее. Листва, облитая солнечным светом, выглядела яркой и праздничной. Пели птицы, перелетая с ветки на ветку, хозяин Урман предлагал им грибы, которые пока собирать не спешили, потому что прежде надо было набрать ягод.
Вскоре на поляне показалась избушка. Завидев ее, Николай словно
переменился в лице, стал серьезным, глаза его загорелись, он прибавил шаг.
Решительно открыв дверь, Николай на правах хозяина пригласил гостей.
Войдя в избушку, повел взглядом, ища каких то перемен, но все здесь
сохранялось, как прежде: сколоченные лавка и стол у окна, широкие нары,
вырытая под фундамент печи яма, которую никто пока не смастерил.
Жизнь здесь словно остановилась или напротив текла по своим никому не ведомым законам.
Уложив в избушке вещи, отдохнув недолго, ягодники пошли на болота
собирать клюкву. Расстояние от избушки до болот небольшое, но не зная
дорогу, можно легко заблудиться. Мария была удивлена увиденной картине,
столько ягоды она никогда не видела в жизни. Как крупные жемчужины,
рассыпанные кем –то на кочках, или рассыпанные бусы, рдели клюквины,
приглашая отведать их. А кислые какие!
Мария, увлеченная сбором ягод, изредка поглядывала на мужа, не теряя
его из вида. Ей хотелось собрать это богатство природы до последней ягоды.
К вечеру, умаявшись на болоте, все вместе пришли к избушке. И вновь Марию
удивило умение Николая хорошо ориентироваться в лесу. Пока женщины
готовили ужин, Николай сходил в лес и подстрелил глухаря, могучего лесного
красавца, сочетающего в себе мужество, некую птичью интеллигентность и
грацию.
Темнело. Сумерки, подкравшись из-за деревьев, словно стремясь напугать
людей, набросили на поляну темную шаль. Языки пламени костра кусали
темноту, не давая ей погрузить этот островок света в кромешную мглу. А
искры предательски покидали костер, улетая ввысь. Возможно, это яркие
звезды, рассыпанные на небе, манили их в бесконечные просторы, но они,
глупые, не понимали, что холодный осенний воздух остудит их, превратив
в невидимый дымок, который растворится в ночи. «Какая короткая жизнь у
этих искорок, точно человеческая жизнь. Одно мгновение. И мы вот также
пролетим искорками по свету и растаем в небытии. Но сколько желания
лететь, сколько смелости. Не боясь растаять в ночи, они летят, летят,
пробивая себе дорогу в океане тьмы», - так думала Мария, глядя на костер.
А у костра тем временем шла оживленная беседа о приключениях Николая.
Было ему немногим больше тридцати, но событий, произошедших в его
жизни хватило бы на многих. - Мария, ты не засыпаешь? – прервал ее мысли Николай
- Нет, нет, я слушаю тебя, - смутилась Мария.
- Ты, Маша, не замечала в лесу, как тебя какая-то неведомая сила водит? –
настороженно спросил Николай.
- Как это?
- Вот ты уходишь с одного места, ходишь – бродишь, а возвращаешься вновь
на это же место.
- Какая еще сила?
- Э- э, мне отец еще рассказывал, что в этих местах такое случается…
- Что случается? – уже тревожилась женщина. Ей казалось, что кто-то наблюдает за ней из темноты.
- Да перестань, Коля, пугать ее, - вмешалась в разговор Галина,- вымыслы все это. А ты, Маша, не слушай. Давайте укладываться спать.
- И то верно, - поддержал Галину Яков, смотревший до этого на все происходящее с любопытством. Он увидел в эти минуты свою жену маленьким ребенком, слушающим бабушкины сказки.
В избушке было холодно после жара от костра, согревшего ягодников. В яме,
где должна была разместиться печь, разожгли небольшой костер, дым от которого
обшарив все углы избушки, поднялся к потолку и полетел на простор через отверстие
в потолке и крыше. Разложив на нарах ветки ельника, друзья улеглись, прижавшись ближе друг к другу. Николай подождал, пока прогорит костер, залил угли водой и лег спать.
Марии не спалось. В голову лезли навязчивые мысли о нечистой силе, которая водит по лесу. Вдруг ей показалось, что кто-то подошел к избушке и смотрит в окно. Она обняла мужа, закрыла глаза, и все куда-то уплыло…
Утро следующего дня встретило их неласково. Тяжелые снеговые тучи медленно ползли по небу, пряча солнце за густой навьюченной шапкой. Еще накануне, ликовавшая разноцветная осень, вдруг явилась усталой серой старухой, готовой вот- вот расплакаться холодными дождями или высыпать из большого корыта снежные хлопья, которые монотонно и беззвучно полетят на золотую листву берез. Бабье лето, как женское счастье, быстротечно. Но и унылая природа не может остановить сбор ягод, за которыми шли такой долгий путь. Позавтракали. Николай посоветовал Харловым далеко друг от друга не удаляться.
- Болота здесь коварные. Рядом с кочкой такая топь может оказаться, что глазом не успеешь моргнуть, как засосет. Пойди потом выберись из нее.
- А мы все рядышком будем бродить, - успокоила супруга Галина, - далеко уйдем, крикнем тебя.
- Да уж, вы послеживайте друг за другом, ягодой больно не увлекайтесь, - настаивал Николай,- всю ягоду все равно не выберешь.
Можно ли описать восторг души Марии, когда она увидела настоящую сибирскую идиллию. Словно кто-то рассыпал драгоценные бусы. Все кочки как бархатные подушечки были усыпаны клюквой. И все ягодка к ягодке, как на подбор.
Незаметно Мария стала удаляться от мужа и друзей, она и сама не заметила, как как ягоды заманивали ее все дальше и дальше…
Все перемешалось в сознании женщины. Лес, окружавший ее со всех сторон, наполненный своими голосами птиц, шумом крон деревьев, играющих с налетавшим ветром, был нем к Марии. Он словно не желал выпускать ее из своих владений и заглушал все ее крики. Она рыдала, причитала, звала на помощь молитвой всех святых, ждала чуда, но его на этот раз не произошло. Прошло еще немало времени, пока ее истерическое рыдание сменилось наплывшей откуда-то надеждой на спасение. Она начинала понимать, что Николай, знающий в лесу каждый кустик, каждое деревце, непременное ее найдет. Просто не надо никуда бежать, а сидеть и ждать. Она, должно быть, начала засыпать, прижавшись к дереву, но сквозь эту дрему до нее донесся звук, не похожий на человеческий голос. Она встрепенулась, огляделась по сторонам, никого. Тогда Мария крикнула, что было сил «Яша!».
И вдруг в каких-нибудь ста метрах, в кустах, она увидела медведя, который вел себя странным образом. Он то поднимался на задние лапы и размахивал передними в воздухе, а то рыл передними лапами землю, далеко отбрасывая землю. Дрожь прошла по всему телу женщины. Сознание охватил озноб. Ноги и руки перестали слушаться, словно были парализованы. «Медведь», страшное, обжигающее и безысходное слово, сравнимое всегда с одним словом- «смерть». Нет, от него никуда не убежать и не спрятаться. Это судьба, от которой никуда не деться. «Как принять эту судьбу, когда хочется жить, жить, жить, когда тебя ждут маленькие дети. Ищут муж и друзья. Но что делать?! Закричать?! Он испугается и побежит. А вдруг на меня?! И это будет моим концом. Господи, почему это случилось со мной?! За что мне такое наказание?! Я не хочу умирать, мне страшно, мне больно! Это жестоко! Я боюсь, безумно боюсь даже пошевелиться. Но он не двигается ко мне, чего он ждет. Может, он не станет меня трогать?! Ему пора ложиться в берлогу. А если он ждет, когда наступит ночь. Ночью он нападет на меня и съест. У меня даже нет спичек, чтобы разжечь костер. Я слышала, что он боится огня. Господи, что же будет со мной, что же будет со мной?! Я боюсь…»
Медведь не приближался к Марии, но и не уходил, он словно ждал, что она предпримет в своих действиях, он готовился ответить женщине на ее поведение.
Мария, осторожно ступая по земле, под действием природного инстинкта самосохранения, начала пятиться от того места, где находилась, постоянно держа во внимании мохнатую живую скалу, готовую в любой момент обрушиться на нее.
Возможно, она сделала много движений, потому что медведь начал теряться в поле зрения за деревьями. И когда беглянка почувствовала своим человеческим естеством, что есть надежда остаться живой, она побежала от этого места наугад, не зная куда, не разбирая тропинок. Мария падала снова поднимаясь, забыв о ноге, оставшейся без сапога, с которой давно отлетела трава. Она не чувствовала боли от шишек, которые впивались в израненную ногу. Мария не хотела сейчас об этом думать, она бежала навстречу своему спасению. Но силы человеческие не безграничны. Они покинули ее в одно мгновенье, когда Мария, запнувшись о поваленное дерево, упала на землю и уже не в силах была подняться. Она плакала от безысходности. Сколько слез было пролито за этот день, сколько испытаний выпало на долю молодой женщины. Их хватило бы на всех деревенских баб. Но, видно, такая уж долюшка русской женщины: все преодолевать ради одной цели остаться в живых для детей и мужа. Она была им нужна и, возможно, этот долг перед семьей помогает женщине жить…
Начало смеркаться, когда Мария очнулась от сна. Впрочем, это был не сон,
а забытье, в которое как в глубокую пропасть падает человек, теряя связь с окружающим миром. Все это время, пока она была в небытии, спрессовалось в один миг, но чувство страха сохранилось, тревога нарастала. Вновь предстояла борьба за возможность жить, дышать, любить, радоваться жизни. Все эти прекрасные чувства остались в прошлом, возможно уже навсегда…
Мария прислушалась. Лес был наполнен своими звуками. Ветер с силой раскачивал верхушки деревьев, стараясь заглушить пение птиц, крики людей, зовущих потерявшегося человека. Скрипела сухая старая сосна, зацепившаяся при падении за молодую березу. Она словно просила у нее помощи, не желая падать на землю, где ей суждено было сгнить и превратиться в труху. И этот непонятный скрип насторожил женщину. Ей вдруг почудилось, что это подает голос медведь, напоминая о себе, и выжидая минуты, когда можно будет расправиться с гостьей леса. «Но чего же тогда он ждет?! Если ночь, так зачем?! Не все ли равно, когда напасть на беззащитную женщину?! А, может, темнота помогает ему сделаться еще могущественнее и страшнее. Этот последний миг жизни для жертвы должен стать шагом в бездну, из которой веет смертью. И все…» Мысли Марии становились навязчивей и неотвратимей. Она уже не могла больше ни о чем думать. Ночь. Эта последняя в ее жизни ночь пока еще не наступила, но все в лесу готовилось к ее наступлению. Нет, невозможно пережить эту ночь в лесу без костра.
«Он где-то рядом, а, может, закричать, медведь испугается?! Как же, испугается, он, наоборот, бросится и одной лапой убьет меня. А как хочется жить, как хочется увидеть своих малышей. Они сейчас думают обо мне, обо мне, которой скоро уже не станет на свете, словно я не жила никогда. А вдруг я всего лишь кукла, которая играет в театре Вечности свою маленькую роль. Узнаем ли мы когда-нибудь истинное наше предназначение на Земле?! А что, если меня призывает Господь, но тогда почему так жестоко?! Неужели только через такие страшные мучения я могу искупить свои земные грехи… Отче наш, Иже еси на небесех…»
Она читала молитву, путаясь, вспоминая, начиная снова. Ей вдруг сделалось покойнее, она старалась не думать о страшном, хоть ей удавалось это с трудом. И где-то в самых тайных уголках души теплилась надежда, что друзья и муж найдут ее до наступления ночи. Она ждала. Но надежда была тщетной.
Ночь явилась нежданной гостьей, накинувшей на землю большую темную шаль. В одночасье все погрузилось во мрак. Ночь заставила замолчать лес, стих ветер.
Безмолвие вызывало в Марии не меньший страх. Женщина прижалась спиной к дереву, заткнула рот платком, чтобы не закричать. Затем уткнулась лицом в колени и зажала уши руками, чтобы ничего не слышать. Она хотела не слышать того, кто приближается к ней, или колдует над ее телом. Мария гнала от себя навязчивые страшные мысли, но они как назойливые комары в летнюю пору в лесу, тучей впивающиеся в тело, раздражающие своим писком, готовы были разорвать голову. Время шло, но медведь не подходил.
Мария, уставшая сидеть в одном положении, не посмела шевельнуться, словно веря в то, что при малейшем движении все страшные силы навалятся на нее, как вурдалаки по сигналу Вия набросились на Хому, разорвут ее тело, вырвут душу и унесут за собой в ад. «Почему я вспомнила про Вия?! К чему все это?! Постой, а что мне говорил Николай? Нет! Нет! Нет! Только не надо думать о страшном!»
Ночь растянулась во времени как половодье весной. Всем думается, что большая вода – это начало Всемирного потопа. Так и ночь, навалившись своим мраком и холодной безжизненной пустотой на природу, желает править вечно.
Мария, устав сидеть в одном положении, расслабила руки, приподняла голову и начала слушать ночной лес, хотя глаза ее, по- прежнему, были закрыты. Это только кажется, что ночью в лесу тишина, напротив, жизнь леса в эти часы обретает свои тайны. Непонятные шорохи, полет птиц, ломающих сучья деревьев: все это имеет свой интерес. Вдруг хрустнувшая поблизости ветка и непонятный шорох заставили Марию вздрогнуть. Вновь заколотилось сердце и, уже немного забытое слово «медведь» всплыло в сознании. И теперь уже не веря ничему кроме молитвы, она спешно начала читать ее, сначала молча, затем, произнося вслух, надеясь в душе, что громкое звучание молитвы отгонит всякую нечисть и медведя.
А медведь не убежал от крика Марии, не потерял ее из вида, когда она бежала по лесу, он следил за ней и ждал, не набрасывался. Возможно, ждал смерти женщины. Среди охотников бытует мнение, будто сытый медведь людей не трогает, да и голодный жертву прежде закопает или закидает ветками и будет ждать, когда тело испортится, после чего съедает добычу. А что ждал этот медведь?! Время для него ложиться в берлогу и сном встречать зиму. А теперь он останется шатуном и будет всю зиму рыскать по лесу в поисках добычи. И беда тому, кто встретится на его пути.
Марии сделалось совсем тепло, и чья-то нежная рука тянулась к ее голове, как она ждала этого прикосновения, еще чуть- чуть и рука коснется волос. Вот уже все ее тело потянулось навстречу руке и… Мария очнулась от падения на землю. Она огляделась, брезжил рассвет, который в лес заходит неохотно, все кругом было белым – бело. Она не могла шевельнуть руками и ногами, они были словно каменные. А ногу без сапога, потерянного в болоте, она совсем не чувствовала. Первая мысль, которая пришедшая ей в голову в эти минуты была одна – «жива». Не унесла ее нечистая сила, не съел медведь. И, значит, надо бороться. Преодолевая боли, Мария растерла ноги и руки, попыталась встать, но тут же упала и снова, собрав силы, поднялась и как на протезах сделала несколько шагов, ноги не слушались ее, боль была невыносимая, слезы наворачивались на глаза. Она плакала, жалея себя, ругая себя, ненавидя себя. Но сквозь все эти женские слабости в ней рождалась какая-то уверенность, что она может остаться жить. Голод не заставил себя ждать, навалился ко всем прочим бедам. Она собрала в горсть бруснику, налитую и перезревшую на кустах, поднесла ее ко рту и вдруг так стало жалко себя, губы задрожали, и брусника посыпалась на снег. Как кровавые слезинки лежали бруснички на снегу. «Господи! За что мне все это, за что?» - крикнула Мария. Она «жадно начала хватать ягоду ртом, глотала не пережевывая, а слезы при этом скатывались, попадая в рот, и соленые слезы с сочной брусникой возвращали женщине силы.
Она ела ягоды и думала о своих спасителях, которые, как ей казалось, ходят где-то рядом, а кричать есть ли смысл, да теперь нужно было беречь силы, чтобы дождаться их. «Надо идти, - отчетливо врезалась в голову мысль, – теперь уже неважно куда, но стоять нельзя, день только начинается, и до темноты можно выйти к озеру или реке». С поваленной березы она сорвала кору, привязала ее платком к ноге и получился чувяк, с которым не так больно было ступать. И Мария пошла, не задумываясь куда, обходя болото, которое перевернуло ее жизнь. Могла ли знать тогда Мария, что идет совсем в другую сторону от той избушки, где провела в тепле, рядом с мужем. «Яшенька, миленький мой, прости меня глупую за этот поступок, ты места себе не находишь, волнуешься за меня. Нет, не найдешь ты меня в этом лесу. Упрятал меня Урман от тебя навеки. Сгину я, как мелкая снежинка на солнышке, как песчинка в пустыне. Ты найдешь, может быть, когда- нибудь косточки мои.
Мало мы пожили с тобой, ой как мало. Когда в церкви венчались в Тобольске, народу была тьма. Даже свечи плавились от жары. Пришли поглазеть на нас, а может и на купцов, которых отец пригласил. А какими жадными глазами смотрел на меня Ефим Смеляков, смотрел с грустинкой в глазах. Любил должно быть, а я вот за тебя, Яша, вышла… без моего слова сосватали нас родители. А что же я?! Неужели не любила?! К чему сейчас вспоминать, много всякого было.»
Свадьбу Харловы отыграли богатую. Георгий не пожалел на дочь денег, купцов пригласил знатных, угощений разных привезли, словом, все в радость дочери сделал. Это событие пришлось в канун великого переворота в России, который порушил вековые устои русских людей. Веками сложившиеся отношения в одночасье разрушались, как старые заборы, ломались судьбы, менялась Россия.
В классовой борьбе уничтожались не классы, а гибли люди от своих же земляков, россиян, мстивших за свое бесправное нищенское существование. Тогда им верилось в то, что, уничтожив хозяев, взяв власть в свои руки, можно будет разграбить, разделить богатство и жить в свое удовольствие и по своему разумению. И многим забывалось, что у богатых помещиков русскому мужику жилось совсем даже не плохо, по разуму и умению получали оплату. Да разве мог Георгий Соболев, не имевший купеческого чину, на равных разговаривать с богатейшими людьми Сибири, здороваться с ними за руку, вести беседы, да умные советы давать. И не кичились купцы, щедро одаривали мастера за мудрую голову и золотые руки. А революция запустила всех в жернова истории. Хорошие семена засохли после этой встряски и не могли дать всходы. Большинство из интеллигенции и купцов были расстреляны, другие сгнили в тюрьмах, а третьи и вовсе без вести пропали. А сорняки, расчистив себе почву, выросли и заполонили все вокруг. Да такими крепкими выросли, не вырубишь. И доколе эти сорняки будут душить матушку Русь, никто не знает.
Многое передумала Мария, бродя по лесу, всю свою жизнь перебрала, все пыталась найти в ней тот страшный грех, за который, возможно, наказана теперь. Старалась меньше отдыхать, потому что боялась наступления новой ночи, и верила, что сегодня ее обязательно найдут. Радости ее не было предела, когда вдруг среди деревьев Мария увидела синеву. Нет, она не могла ошибиться, это было озеро или река. Прибавив шаг, женщина вскоре вышла к озеру. Радостное чувство овладело ею, в этом Мария видела свое спасение. Но могла ли она тогда даже предполагать, что подобных озер в этих местах было много. Решение приняла для себя единственное,- идти вдоль озера, сколько бы километров оно не простиралось. Озеро Сахалтур раскинулось на добрых двадцать километров, и чтобы обойти его, требовалась большая выносливость.
Он появился за ее спиной. Встав на задние лапы, медведь заревел, угрожая беглянке, и одновременно предупреждая, что убежать от него невозможно. Рев эхом раскатился по озеру, нарушая тишину, воцарившуюся над озером. Мария обмерла. Но что-то подсказывало женщине, что только крик может уберечь от лохматого чудища. И женщина закричала, возможно, это был природный, звериный инстинкт самосохранения. Медведь походил на задних лапах, затем резко опустился на четыре лапы и начал мотать мордой, урча при этом и цепляя когтями землю. Это продолжалось не долго, но Марии показалось, что этот ритуал закончится набрасыванием на нее. И она была готова принять смерть, потому что понимала, что бегать от медведя бесполезно. Подойдя к березе, медведь нервно начал рвать кору, хватать березу, словно пытаясь вырвать ее. Все это зрелище закончилось так же быстро, как и началось, медведь убежал в лес, издавая грознее рычание.
Но и после ухода медведя, Мария стояла как вкопанная, боясь сделать лишнее движение, ожидая его возвращения. Когда шоковое состояние прошло, и она могла осмыслить происходящее, вкралась назойливая мысль – утопиться. « Он не оставит меня. Не сегодня-завтра, разъяренный, разорвет меня. Вот единственное спасение.» Эта мысль, разбухшая как на дрожжах, одурманило ее сознание. «А что мне стоит зайти в воду и вместе с вдохом погрузиться на дно и только сказать «мама», вода заберет меня и мои страдания.» Только другая мысль заставляла ее перечеркнуть малодушие и страх – дети. Как может она сгинуть в этом лесу, если они маленькие крошки ждут ее, скучают.
«Жить! Жить! Жить! – словно птичка в клетке, забилась в ней мысль, - Если суждено мне умереть от лап медведя, приму эту смерть, если нет, буду бороться за себя!» Она шла по лесу, стараясь прибавлять шаг, но сил было ничтожно мало.
Голод заставлял останавливаться и есть ягоду, чтобы сохранить силы. Временами отдыхая, она все шла и шла неизвестно куда. День клонился к закату, и Мария начинала понимать, что в этот день ее не найдут. Безумно пугавшая ее предыдущая ночь, зародила в ней некую смелость или отрешенность к своему страху. Теперь Мария целиком полагалась на судьбу. И вновь с наступлением темноты она прижалась к дереву, уткнулась головой в колени, закрыла глаза, заткнула уши и начала читать молитву, которая, как она верила, оберегала ее в лесу. Устав сидеть в одном положении, Мария поднялась, походила, нервно озираясь по сторонам, словно ожидая появления чего-то необычного. Ей чудилось, будто кто-то выжидает, когда она отвернется, чтобы схватить ее со спины. Она даже хотела закричать, но почему-то голоса своего она теперь пугалась больше всего. Она не разговаривала два дня и только нечеловеческие крики, которые она издавала при виде медведя, приближали ее к животным. Никогда еще в жизни она не могла оценить время, как в эти дни. Каждая минута, по ее убеждениям, растянулась до бесконечности, изматывая сознание женщины.
Утро следующего дня Мария встретила в тяжелом состоянии, рези в кишечнике и желудке были нестерпимы, к тому же поднялась температура. Слабость не позволяла ей подняться с земли. Ее трясло от озноба. Для себя она решила, что это возможно ее последние земные часы жизни. Пленница леса в мыслях начала прощаться со своими близкими и друзьями. Она вспомнила свою теплую детскую комнату в отцовском доме. Как было хорошо под ватным одеялом, в мягкой перине, где утопало детское тело. Пахло вкусными шанежками с творогом. И так ей хотелось, чтобы мама поцеловала и сказала нежно: «Пора, доченька, завтрак стынет…» Как нужны были ей в эти минуты мамины крепкие и надежные руки, чтобы поднять с холодной земли. Но нет спасения и нет надежды.
И когда все становится бессмысленным, потухает в глазах искорка жизни, а судьба вынесла окончательный приговор, когда невозможно выйти из лабиринта своих проблем, и ничто не удерживает тебя в этом мире, вопреки всему неисполнимому, мыслимому и немыслимому, находится маленький уголек, который не смогла потушить судьба. И этот уголек – дети. Ради них женщина сделает невозможное в своей жизни. Мария – сильная русская женщина, ломая все стереотипы хрупкого создания, поднялась и в каком –то бредовом состоянии пошла навстречу своему спасению.
Надежда не обманула Марию. Она совсем теряла силы, когда между деревьями увидела избушку. Откуда у женщины взялись силы, одному Богу известно, но Мария словно полетела к ней, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Нет, это была не та избушка, срубленная отцом Николая. Крыша здесь прохудилась, бревна сгнили и дверь висела на одной петле, поскрипывая на ветру. Избушку срубили когда-то братья Поповы, промышляя в этих местах. Один из братьев умер три года назад от неведомой никому болезни, другой перестал охотиться в этих местах, но избушка осталась ждать их. И вот теперь она принимала новую гостью. Совсем немного не дошла она до избушки, не хватило сил. Повалилась на промерзшую землю, разбив в кровь колено. Нестерпимая боль добавилась и без того к больному телу. Она тянула руки к избушке, но даже небольшое расстояние было большой пропастью. А медведь, крутившийся поблизости, словно чувствовал последние минуты жизни женщины, приблизился к ней так близко, что оставалось сделать несколько прыжков и вот она – жертва. Трудно объяснить поведение животного, выжидающего кончину жертвы. Кто-то из старых охотников говорил, что медведь самец никогда не нападет на женщину, но это скорее всего походило на байку. Медведь непредсказуем в своем поведении и всегда остается властелином леса, хозяином на своей территории. А это доподлинно известно охотникам, что каждый зверь в лесу свою тропу имеет и не позволит на нее никому зайти, будь то зверь или человек.
Медведь издал воинственный крик, запугивая человека или настраивая себя на бой. Но мог ли он понимать, что больная женщина неспособна даже истеричным криком ответить зверю. Мария поняла, что медведь уже не станет выжидать, он все решил и сейчас бросится. Она оглянулась на медведя, который стоял на краю поляны. До него было так близко, что она могла увидеть его грозные глаза. «Поднимайся!»- приказал голос, живший глубоко в ее сознании. Медведь рванулся к ней во всю звериную мощь. То, что сделала Мария в эти минуты, едва ли сможет поверить читатель, потому что до конца дней не верила в это моя бабушка, пережившая все это. Она вскочила, рванулась вперед, схватила рукой ручку двери и ввалилась в избушку. Медведь, готовый был схватить ее за ногу, промахнулся и проскочил вперед, ударившись о стену. Мария ухватилась за ручку изнутри и повисла на двери, откинувшись назад. Она не верила, что медведь не сможет вырвать дверь вместе с ней, но это была последняя надежда спастись. И уже в который раз Мария Находила успокоение в молитве, ее живительной силе, которая оберегала и спасала в безвыходных ситуациях. Она ждала, когда медведь вырвет дверь вместе с ней, но этого не происходило. И когда Мария поняла, что медведь ушел, рыдания с криком вырвались из ее души.
Наспех прикрутив поясом дверь к скобе, Мария обессиленная дошла до нар, когда-то сколоченными братьями Поповыми, упала на них и все поплыло в ее сознании. Больное тело горело как в жарком костре, хотелось пить, но воды не было, как не было и сил, чтобы подняться. А губы бессознательно шептали: «Пить, пить…».
Марии вновь явилось из памяти событие, которое невосполнимой утратой прошло в ее судьбе. В городе свирепствовала армия Колчака. Они искали всех мужчин, чтобы забрать в свои ряды. Все старались укрыться от них. Яков бежал из города, чтобы присоединиться к красной армии, у которой в тот год бои шли с большими потерями. Мария вспомнила, как она крепко спала в своей постели, когда вдруг страшный стук в дверь заставил проснуться всех в доме. Вот она бежит по темному коридору к выходу, кричит: «Мама, мама…» Мать выбегает из своей спальни, не понимая, что происходит. Они открывают дверь и в дом врываются какие-то люди.
- Здесь Соболевы проживают? – спрашивает грозно офицер.
- Здесь,- робко отвечает Параскева.
- Нам нужна Мария!
- Я Мария,- испуганно говорит дочь.
- Одевайся, поедешь с нами.
- Куда я поеду?
- Это уже наше дело. Вопросы не задавать, - настаивал офицер.
- Никуда я не поеду,- попыталась отговориться Мария.
- А это видала?!- офицер достает пистолет из кобуры,- приказ за неподчинение расстреливать на месте.
- За что вы меня хотите забрать? – плача произносить женщина.
- Там разберутся. Пошевеливайся, времени у нас мало.
- Прошу вас, не забирайте меня!
- Ты еще разговаривать?! Не оденешься, голой увезем!
- Нет, я сейчас…
Мария убегает в соседнюю комнату.
- Не забирайте ее! – кричит Параскева,- пожалейте беззащитную!
- Хватит орать! – приказывает офицер,- пошла отсюда!
- Не могу я оставить ее одну.
- Наряд,- приказывает офицер,- убрать бабу отсюда прочь!
Двое солдат хватают Параскеву за руки и выводят из комнаты. Мария выходит одетая, ее выводят из дома и везут неизвестно куда. Могла ли она тогда догадываться, что ждет ее впереди необычная встреча. Подъехав к большому дому, ее вталкивают в подъезд, где
спотыкаясь о ступеньки, она поднимается по лестнице на верхний этаж. Перед ней открывают тяжелую дверь и Мария попадает в освещенную комнату, в дальнем углу которой, развалившись в кресле сидит человек в военной форме, как позднее выяснилось сам атаман Сибири Колчак.
- Ваше Превосходительство, гражданка Соболева доставлена,- рапортует офицер.
- Оставьте нас одних,- приказывает Колчак.
- Офицер с конвоем покидают кабинет.
- Так ты и есть дочь Соболева?!- развязно спросил Колчак, покручивая на пальце револьвер,- времени у меня на тебя нет. Прикажу солдатам – пустят в расход.
- Мария Соболева, - неуверенно произносит девушка.
- Соболева?! Георгия дочь, который не большого чина, да крутого нрава. Что же он отказался мне помогать?! – непонятно, спрашивал или сам задавал себе вопросы генерал.
- Я не знаю ничего,- готовая заплакать, говорит Мария.
- Ну, да дело сейчас не в нем. К Соболеву у меня будет отдельный разговор.
Я сейчас о твоем муже. Это правда, что он собрал шайку, чтобы помогать Красной армии?
- Я не знаю о нем ничего.
- Будешь упрямиться, в карцер брошу, там у тебя все вспомнится.
- Я его давно не видела.
- Меня обманывать не надо. Ты знаешь, кто перед тобой стоит?
- Нет…
- Вот, дура баба! Все знают, все мне поклоняются, а ты не знаешь. О Колчаке ничего не слышала?! Может тебя расстрелять?!
- За что?
- Просто так. Точнее за сокрытие врагов. Он отказывается мне служить?
- Я, правда, о нем давно ничего не слыхала. Я дома сижу, никуда не хожу, не знаю, что в городе творится.
- Молчи! Нет у меня желания с тобой разговоры вести. Девка ты крупная, да не
умная! Даю тебе срок до утра. Слышишь, до утра. Сейчас, -генерал посмотрел на часы,- два часа ночи, а вот в десять часов следующего дня сама придешь ко мне, тебя пропустят и расскажешь мне, где прячется твой муж. Ваша судьба теперь зависит от вас самих.
Колчак достал дорогой портсигар, вынул папиросу, дунул в нее, и, не прикуривая, спросил.
- Хочешь меня еще о чем-то спросить?
- Как же я его найду?! Мне ничего не известно.
- Смелая ты. Никто еще так со мной не разговаривал. Выпороть тебя, да бросить в подвал на съедение крысам?! Муж твой большевик, мы это знаем. Рано или поздно, он будет в моих руках. А дома Соболева мы силой можем взять, вышвырнуть вас на улицу и дело с концом. Богатство ваше мне не нужно, я не бандит с шайкой. Мне муж твой нужен, чтобы пресечь его смуту. Скажешь, где муж награжу сполна, не скажешь – расстреляю всю вашу семью. Поняла меня?
- Поняла,- от испуга еле вымолвила Мария.
- Срок у тебя небольшой и спать тебе сейчас не придется. Ищи своего мужа, ты знаешь, где он прячется. Иначе мы сами найдем, и я лично расстреляю его. Будет работать на меня – во много раз лучше заживете. Ступай!
Мария вышла на улицу и готова была упасть не то от страха, не то от ощущения свободы. Словно над ней висел дамоклов меч, готовый разрубить ее тело и приговор отменили. Но надолго ли?! Из этого состояния ее вывели выстрелы, которые начали раздаваться где-то рядом. Мария прижалась к стене дома и замерла. Крики, топот ног, лай собак: все перемешалось в этот ночной час. В нескольких метрах от нее пробежал, прихрамывая мужчина, он запрыгнул на забор, готовый прыгнуть в темноту и скрыться, но вдруг совсем рядом раздался выстрел, человек на заборе вскинул руки вверх и тело его повисло на заборе. Мимо Марии, обгоняя друг друга, к убитому бежали солдаты. Сняв тело с забора, они бросили его на землю, осмотрели и, поняв, что человек мертв, пошли обратно. Мария стояла ни жива ни мертва, она боялась не только пошевелиться, но даже дышать. Ей казалось, что они заметят ее, и тогда с ней случится то же самое. В возбужденном состоянии, обсуждая произошедший инцидент, солдаты не заметили Марию. Постояв еще некоторое время, девушка осторожно, боясь нарушить ночную тишину, небольшими перебежками добралась до дома.
Мать встретила ее заплаканная, что-то причитая, или читая молитву.
- Доченька, жива! Жива моя кровинушка! Что они с тобой сделали? Изверги они, что такое с тобой сотворили?
- Мамочка, родная, -теперь уже рыдала Мария, - беда к нам пришла. Убьют они нас.
- За что же нас убивать? Мы зла никому не сделали.
- Ты знаешь, где я была?! – немного успокоившись сказала дочь.
- Где, доченька?
- Меня сам Колчак допрашивал.
- А что он тебя допрашивал?
- Нужен ему Яков. Он узнал, что муж мой собрал отряд, который против его собирается воевать.
- И что же теперь делать?
- Я сама не знаю. Яков уже с лета не появляется в городе.
- Не хотела я тебе говорить, доченька, у Ершовых Яков прячется, уж неделю как приехал.
- Как же так, а почему он ко мне не пришел?!
- Нельзя ему пока, доченька, в свет выходить. Убьют.
- А что мне теперь делать?
- Бежать тебе надо! Прямо сейчас! – засуетилась Параскева.
-Как бежать?! – испуганными глазами смотрела Мария на мать.
- А вот так! Пойдем сейчас к Ершовым, Якова отыщем, он тебя увезет на лодке подальше от города, а на рассвете сядете на пароход и подальше на север, куда глаза глядят.
- А как же ты?
-Я, доченька, как-нибудь выкручусь, у соседей в подвале на время укроюсь. Мне еще с отцом встретиться надо. Но об этом молчи. Меня искать, как тебя, не станут.
- А как же наши дома?
- А гори теперь все синим пламенем! Большевики не успели отобрать, пусть эти забирают. Все равно кому отдавать, не убережем наши дома. А ты беги, не задерживайся.
- Мамочка, я не могу тебя оставить!
- Дура! Беги, пока время есть! Иди наверх к себе и собирай вещи.
- А мы хотели отпраздновать годовщину свадьбы.
- Какая уж теперь годовщина?! Будет время, будут и песни, теперь только слезы да печали. Беги, собирайся.
Мария наспех побросала в большой платок вещи и встав перед иконой на колени, принялась молиться. Параскева тем временем достала из горки * бутылку с настойкой, хлебнула из нее, заткнула бумажной пробкой, собралась поставить, но вновь откупорила бутылку и еще раз приложилась к горячительному. Мария быстро спустилась по ступенькам в гостиную и вместе с матерью решительно вышли на улицу
Быстрыми шагами они спешили в промозглую ночь к дому Ершовых, где мог находиться Яков. Еще издали собаки Ершовых залились звонким лаем, словно почуяв, что кто-то идет именно к ним. Мария и Параскева боялись встретить на улице военных, поэтому всякий раз останавливались, еще и для того, чтобы перевести дух. Сам Степан Ершов хорошо знал Георгия Соболева. Это он посоветовал приглядеться к Якову. «Парень толковый, да ладный, - говаривал купец,- и муж для Марии будет подходящий. А что ростом не вышел, так где же для такой невесты богатыря искать».
Степан Ершов долго не открывал ворота. Выжидал. Спустя время подошел к воротам и негромко спросил.
- Кого лешак по ночам водит?!
- Степан Павлович, это я Параскева Соболева.
- Ты что же, матушка, ночами шастаешь?
- Впусти, я тебе все расскажу.
- Оглядись по сторонам, нет никого за вами?!
Параскева вгляделась в темноту, но никого не заприметила.
- Никого, Степан Павлович.
-Проходи тогда.
Параскева вошла в ворота, следом заскочила Мария.
- А это еще кто?!- заинтересовался Степан.
- Дочка моя Мария.
- Мария?! Ты что же не спишь, по городу ходишь?
- Дело у нас, Степан Павлович.
- Дела все днем решаются. Ночью только темные и грязные дела творятся.
- Не обессудь, Степан Павлович, дело у нас неотложное.
- Ну, пойдемте в дом. Время сейчас такое, уши у всех выросли, подслушают, сдадут куда надо.
Степан и гости прошли в дом. Хозяин зажег одну свечу, чтобы не выдавать нахождение людей ночью в доме.
- Садитесь к столу. Чаи распивать не будем, вижу, торопитесь.
- Степан Павлович, Яков нам нужен.
- А где я вам его возьму?! Ушел он давно, пока не возвращался.
- Как ушел?!- вскрикнула Мария.
- А вот так! Взял и ушел, а ты не кричи. Ночью шепотом говорят, особливо сейчас.
- Ты Степан Павлович не огорчай нас, мы ведь нужду имеем, не пришли бы иначе,- обиженно сказала Параскева.
- Ладно, ладно, говорите о своей нужде.
- Ты не поверишь, где ночью Маша была?!
- Ну, ну, толкуй, я слушаю.
- Колчак ее вызывал на допрос.
- Так уж и Колчак?!
- Маша, расскажи сама.
- Приехали к нам военные, меня забрали и повезли неведомо куда. В каком-то большом доме я поднялась в комнату, а там он сидит. Сам Колчак.
- А он что, представлялся тебе?!
- Представился. Спросил, знаю ли я с кем разговариваю, а потом сказал, что с Колчаком.
- И о чем же он тебя спрашивал?
- Ни о чем, а о ком, о муже моем. Говорит мне, что если до утра не выдам его нахождение, всю семью пристрелит.
- Суров он, однако, ну, а ты что ему пообещала?
- Да у меня язык онемел от страха.
- Говорила же что-то все равно?! Иначе он бы пристрелил тебя.
- А вот ничего не сказала, только плакала.
- Ну, ну, слезы бабе подмога. Только вот чем я вам смогу помочь, пока не знаю.
- Нам очень нужен Яков,- настаивала Параскева.
- Если нужен, придумаем что- нибудь,- через паузу сказал Степан- за мной идите, вопросов не задавайте, и чтобы ни одного лишнего шороха.
Степан вывел их задней дверью из дома и повел по темной ограде вглубь двора. Затем они вышли в маленькую дверь, которая была в заборе и пошли по темному переулку. Шли они недолго, но Марии казалось, что в любую минуту их могут схватить белые. Мог же Колчак организовать слежку за ней, мог?! И вот уже он вошли в какой- то дом, где сидело несколько человек, среди них был Яков.
- Яшенька!- вскрикнула Мария и бросилась к мужу в объятия.
- Маша, откуда ты?! – удивился Яков.
- Привел вот к тебе,- сказал Степан,- настояла на встрече, дело у нее важное.
- Какое дело, милая моя?
- У Колчака я была, велел мне указать место, где ты скрываешься, иначе всю семью расстреляет.
- Вот, смотрите, мужики, какая честь моей жене оказана, сам Верховный пригласил на беседу.
- Это его способ баб запугивать,- высказался Еремей Тихов,- с мужиками не сладит, так хоть баб в обморок отправит.
- Надо решать, что нам делать?!
- Бежать вам надо, Яков, с Машей, укрыться подальше,- вмешалась в разговор Параскева.
- Не тот я человек, чтобы от белых бегать.
- Тебе решать, как жену уберечь, - спокойно сказал Степан,- оставлять в городе ее нельзя.
- И мне нельзя сейчас из города уходить.
- А ты ее в деревню к моей сестре отвези, там ее укроют, никто не найдет.
- Не могу я уехать, вот просто не могу.
- Решай, Яков Васильевич, на то и голова тебе дана,- снова вступил в разговор Степан.
- Ладно, надо решать,- задумчиво сказал Яков,- сейчас мы с Машей улизнем из города, а в следующую ночь я постараюсь вернуться.
На том и порешили. И вот уже город позади, и в кромешной тьме лошадь, едва различая дорогу, уносит Харловых подальше от беды. Рассвет следующего дня встретил их ярким солнцем, Мария спала на телеге, забыв о ночном кошмаре, а Яков время от времени поглядывал на нее и любовался своей женой.
В село приехали к обеду следующего дня, но все их ожидания беззаботной жизни исчезли, когда они узнали, что всех мужиков насильно забирают служить к Колчаку. Якова не обошла эта напасть. Он сидел в комнате с Марией, когда без стука вошли неизвестные люди.
- Прошу предъявить документы,- потребовал один из пришедших.
- Какие документы?! - пытался выкрутиться Яков.
- А такие. Вы же не проживаете в селе, приехали внезапно. Откуда и зачем?
- Жену привез, больная она у меня,- выкручивался Яков.
- Чем болеет, и откуда приехали?
- Из Абалакова.
- Непонятно тогда, зачем из села в село ехать?! Укрываетесь от кого?
- Да нет, мы мастеровые.
- А документики прошу предъявить, - настаивал офицер.
- Да нет их у меня, мы неграмотные.
- А говоришь складно. С нами пойдешь, проверим тебя.
- Да никуда я не пойду.
- Не брыкайся, у нас не забалуешь! Схватить его!
Два солдата подошли к Якову, тот попытался оказать сопротивление, но его сначала избили, а затем увели из избы. Марии сказали, что это были белые, Якова забрали служить Колчаку. И страх вновь встретиться с Колчаком, погнал Марию дальше на север. Каких только событий не случилось в ее судьбе в те времена. Попала она в одном селе в большой дом, где у сумасшедшей хозяйки в двухэтажном доме жило сто двадцать кошек и котов. В доме стоял смрадный запах – не продохнешь. Хотелось бежать прочь от этого безумства, Видела Мария события пострашнее этого, когда русские люди воевали друг с другом, топили в проруби, добивая тонувших досками, вырывали языки, жгли дома, насиловали женщин. И где тут разобрать, кто красные, кто белые, все они были жители одной страны – России. А какою скорбью, ненавистью и безумством был наполнен дух народа провожавшего в Тобольске последнего русского царя. И это видела своими глазами Мария, стоя на балконе городского банка, когда царскую семью выводили на прогулку, на площадь. Сколько народу собралось тогда посмотреть на свергнутого царя, перед его отправкой в Екатеринбург на расстрел. Мария запомнила наряды жены и дочерей, царя, черный военный костюм цесаревича. Помнит Мария, как многие люди плакали, видя скорбные лица царской семьи. События революционных лет заставили Марию спрятать все увиденное далеко в тайники души до окончания своих дней.
Сколько времени пролежала Мария в бредовом состоянии, неизвестно. Время потеряло для нее смысл. Важным оставалось одно – выжить, сохранить силы до прихода Якова и Николая. Теперь она надеялась, что сможет остаться в живых, если не замерзнет. Она непонятно какими силами цеплялась за жизнь. Едва отступила температура, Мария вышла, придерживаясь за стенку, из убежища. Страшный голод, высосавший все силы, требовал искать пищу. Мария огляделась по сторонам, прислушалась, нет ли поблизости медведя, и, едва перебирая ногами, пошла в лес за ягодой. Теперь уже это было единственным ее спасением. Увидев небольшую кружевинку, женщина упала на колени и стала с жадностью хватать ягоды и глотать их, не пережевывая. Оставаться здесь было небезопасно. Медведь мог в любую минуту, почуяв запах человека, явиться за своей добычей.
Набрав в ладони ягод, Мария отправилась в свое укрытие. Накрепко замотав поясом дверь к скобе, она оглядела внимательно избушку. Ее насторожила большая дыра в потолке, через которую проглядывал кусочек неба. Медведь мог забраться на крышу и проломит потолок. Окно было небольшого размера, и в него он мог лишь просунуть свой нос. Дверь, висевшая на одной петле, тоже не лучшее средство защиты от лесного великана. Но что могла сделать она – беззащитная женщина. Из всех продуктов, сохранившихся в избушке, она обнаружила остатки соли, почерневшей от времени. Мария не знала, сколько суждено было ей здесь пробыть.
Страшный холод может усыпить женщину, и смерть заберет ее как подарок.
К вечеру вновь начала подниматься температура, рези в желудке были невыносимы, нога без сапога была бесчувственной. Все эти муки ей предстояло пережить. Но как?! Она старалась думать о детях, которые ждут свою мамку и плачут.
«Милые мои, хорошие деточки, погибает ваша мамочка, а вы и не ведаете о том. Может вам сказали, что вашей мамочки уже нет в живых, а я жива, милые мои, хорошие. Кто вас приласкает, обогреет. Наверное, не выживет ваша мама…»
Слезы наворачивались на глаза. И не было в эти минуты во всей Вселенной силы, которая могла бы изменить все произошедшие в жизни женщины.
И снова в сознании возникли события прошедших дней, которые глубоко врезались в память.
Вернулась Мария в Тобольск на похороны матери. Здесь она узнала еще одну прискорбную новость, один из домов уже отобрали большевики, заселили туда семью партийного работника. Марии ничего не оставалось, как ждать известий от Якова. И они пришли. В одну из ночей в дом постучали. Перепуганная Мария выскочила из спальни в одной ночной рубахе. Она не решалась открывать, но вдруг услышала родной голос Якова и открыла.
- Миленький мой,- зарыдала Мария,- откуда ты?
- Машенька, дорогая, сбежал я.
- Откуда сбежал?
- От белых. Теперь все будет хорошо, Колчак ушел из города, красные наступают.
- Как хорошо! – воскликнула Мария,- теперь всегда будем вместе!
- Теперь навсегда.
Но счастье их было недолгим. В один из дней Яков был вызван на допрос. Ему было предъявлено обвинение в предательстве интересов партии большевиков. По известным им сведениям, он служил в армии Колчака. Ему был дан срок явиться с повинной.
- Как же так, Яша, почему тебя хотят арестовать? – со слезами на глазах спросила Мария.
- Понимаешь, Маша, я не могу им доказать, что не служил белым. А что забрали меня, так я же охрану потом ухлопал и сбежал. Но мне этого не доказать.
- И что нам остается?
- Нам остается бежать. Всю мануфактуру спрячем у мельника Данилы, в лучшие времена потом заберем.
- А как же дом?
- Соседи присмотрят пока.
- А у нас его не отберут? Ведь это последний дом, один уже забрали?!
- Кто же их знает?! Время теперь такое, все может быть. Ну, давай, будем собираться.
Они собрали вещи, погрузили на подводу мануфактуру и мебель, в основном стол и стулья, и поехали к мельнику. Оставив у мельника все вещи, они уехали подальше от города, чтобы утром сесть на теплоход и отправиться в неизвестность. Сон забрал ее мысли, чтобы излечить от болезни.
Разбудил женщину крик медведя и стук в дверь. Он пытался ворваться в избушку, считая, что его время забрать жертву уже пришло. Было совсем темно и Мария не могла видеть в щели двери своего врага. Она сползла с нар и не знала, что ей предпринять и был ли уже смысл. Она оказалась в западне, в клетке, которую сейчас он откроет и все. Сознание подсказывало ей-«кричи». На исходе сил Мария стала кричать. Она кричала истошно, безумно, не понимая, что говорит.
Медведь отошел от двери и начал рыть землю возле стены, пытаясь таким образом проникнуть к жертве, затем он поднялся и подойдя к окну, просунул морду в проем, вынюхивая запах человека, фырча и обливаясь слюной.
Не понимая, что делает, Мария вырвала доску из лавки и из последних сил ударила ею медведя по носу. Он вырвал морду из окна, взревел и бросился прочь от избушки. Всю ночь Мария не спала, прислушивалась в тишине, не послышаться ли шаги медведя, крепко прижимая доску к груди, считая, что с ней спокойнее на душе.
Внезапно открылась рвота, головокружение. Мария, не сделав трех шагов, упала в избушке на землю. Помнит ли она прощение у Бога перед смертью, было ли это в сознании или она поднималась над землей. Он уже тянул к ней руки, оставалось только и ей протянуть к нему руки…
Из бредового состояния женщину вывело теплое прикосновение родных рук. Поначалу ей показалось это воспоминанием из прошлой жизни, но сильные руки подняли ее и понесли. Нет, не на небо, а домой.
Когда Мария открыла глаза, увидела перед собой милые глаза Якова. Она попыталась что – то сказать, но не смогла…может, она разучилась говорить?!
Пришла Мария в себя спустя две недели. Она лежала в теплой постели в родном доме. Выходила почти безжизненную женщину местная знахарка Мозжегориха.
Долго еще ночами Мария кричала «Медведь! Огонь! Нечистая!» И когда она начала воспринимать мир здоровым сознанием, то увидела рядом с кроватью своих детей.
Слезы горечи и радости стекали на чистую, белую подушку. Дети тоже плакали, прижимая