Неожиданно, мой директор детской художественной школы превратился в фотографа, то ли он купил себе фотоаппарат, или использовал школьный – неизвестно. Он заходил в класс, фотографировал детей и меня с учениками, и в школьном дворе на фоне горы и пустыни и даже с верблюдом. Я подумала, что неплохо, нужно популяризовать нашу школу, давать объявления в местной газете. Но Мередов С.М. оказывается решил зарабатывать на фотографировании, предложив мне купить у него фотографии. Качество фотографии было не очень, мутные, серого цвета, я вначале возмущалась, потом купила у него несколько штук с учениками, на память.
Женщины, работавшие в городском управлении культуры, поговаривали, что директор художки - не местный, он из тикинских туркмен, неженатый и бедный, что денег на невесту у него нет, он на калым собирает. Я вслух высказала по этому поводу свое мнение: «Так он же старый, ему лет сорок, какой же из него жених!?», с презрением добавив: «Старик он, да еще и скряга…, и кому он нужен?». Все, кто находился в бухгалтерии «покатилась со смеху» от моих слов. Кто-то добавил несколько иронично, что женихи бывают всех возрастов, чем старше, тем богаче.
Мне всё равно про его богатства, но, то, что он обманывает и ворует
деньги, вот это отвратительно. Об этом мне сказала Люба, соседка по квартире, которая работала бухгалтером в управлении, и начисляла нам заработную плату. Она поинтересовалась, сколько занятий ведёт директор? Я ответила, что у него только скульптура, это 6 часов в неделю. Люба высказала мнение, что меня обманывают, потому что по табелю, который он подает директор, у тебя очень маленькая нагрузка, как будто он ведет почти все занятия, при этом она попросила не выяснять этот вопрос в управлении, иначе я её подведу за разглашение информации.
Я, итак, без особого уважения относилась к директору, а тут еще он оказывается не «честен на руку». Гнев внутри меня «закипел», и я побежала в художку. Сразу с порога в директорскую, вывалила всё, что узнала и, что я думаю по этому поводу. Его смуглое лицо резко посветлело, в глазах вспыхнула злость, желваки заходили, и после минутного молчания, заикаясь произнёс: «Сколько ты хочешь денег, но, чтобы об этом никому не говорила».
Я, дурочка наивная, глупая, юридически неграмотная ответила, что мне нужна честность, и моя честная заработная плата. я сама напишу табель со всеми часами, которые мною были проведены и впишу за прошедшие два месяцы, а вы подпишите. И в следующие разы я сама буду делать себе табель. Какая я была глупенькая, ведь этот табель я отдавала ему, а он мог подписывать и относить другой, свой вариант. Аванс и зарплату он приносил в школу, в какой-то ведомости я подписывалась, но его фамилии там не было, он якобы получал по другой ведомости.
А через несколько дней после этой неприятной, безнравственной ситуации директор решил провести родительское собрание. Мне не совсем была понятна цель этого мероприятия, ведь учащиеся только приступили к обучению и еще мало нарисовали. Я подготовилась, расставила рядами стулья, поставила для себя стол, на котором разложила стопками детские рисунки, удачные работы расположила на доске. Для солидности не забыла прикрепить на одежду свой ромбик о высшем образовании, такие раньше вручали всем вместе с дипломом, окончившим учебное заведение.
Пришли родители, но почему-то одни только женщины, и к моему удивлению, отодвинув стулья, они все расселись на полу. В конце класса т в проходе, рядом со столами. Мне как-то неудобно было сидеть перед ними на стуле, но я по-ихнему сидеть не умела, тем более ходила в платье. Рассказав про успехи учеников, что все дети талантливые, хорошо учатся, я предложила потом подойти и рассмотреть рисунки учащихся. Директор, стоя у доски, вроде бы, переводил мою краткую речь на туркменский язык, но очень долго, и о чём-то он рассказывал, я не понимала. Неожиданно все женщины встали и пошли к выходу, никто не подошёл рассматривать детские рисунки, даже до свидания не сказали. Вот так прошло мое первое родительское собрание, на душе остался непонятный, неприятный осадок.
Многие родительницы зашли в кабинет к директору, содержание разговора, естественно, оставалось неизвестным, но я заметила в руках у некоторых женщин фотографии. Значит, мой Сахид Мередович предложил им купить у него фотографии, зарабатывает таким образом, окупает свой труд и расходные материалы.
После собрания он позвал меня в кабинет, достал журнал приказов и сказал мне подписать: «Приказ № 4, такой-то (это мне) объявляется строгий выговор за не соответствующее поведение педагога». Я написала, что не согласна, попросила объяснить, но он со злостью вытолкнул меня из кабинета, с силой хлопнув дверью. Я вернулась в свой пустой класс, отодвигая столы и стулья, со слезами в душе обдумывала, что расскажу всё в управлении культуры. Потом зашла директорскую и высказала все в лицо, что собираюсь рассказать про него и он тоже получит выговор, а может быть и не только выговор, а потеряет должность, и с гордостью хлопнула дверью.
Наверное, у многих бывает такое тревожное состояние, когда после какого-то непонятного или неприятного события не удается перестать об этом думать, в голове мысли крутится об одном и том же, рассуждения постоянно возвращаться, что не так надо было сказать, нет, так нужно поступить, а лучше бы так ответить. Эти чувства какой-то вины и стыда одновременно, так называемая «мысленная жвачка» подвели меня выводу, что директору нужно было это собрание, чтобы себя показать важным начальником, а стала говорить первой, да еще за столом сидела, а он стоял у доски, стол ему не был приготовлен, наверное, я должна была подносить работы учеников ему, а он бы показывал и рассказывал. Конечно, я была неправа, всё-таки должна быть субординация по должности. Для родителей главным лицом является директор, который принадлежал к их национальности, а меня, наверное, на собрании вообще не должно было быть. В общем, моё «недостойное» поведение заключалось в том, что не может женщина, да еще и русская, которая не так одевается, не так ходит, не так говорит, не может быть наравне с мужчиной, и не может такая учительница обучать туркменских мальчиков, принадлежавших к другой вере и культуре.
Неизвестно, что же он ещё наговорил мамам моих учеников, но сразу несколько учеников не стали посещать художественную школу. Тогда я поняла, что это собрание было для того, чтобы, используя мнение родителей, уволить меня с работы. Думаю, что эти родители в кабинете у него подписывались на заранее написанном заявлении, в котором указывались причины по которым они что не хотят учить своих детей у русской учительнице. Понятно, он боялся, что в управлении культуры станут известны его финансовые махинации с заработной платой. Мне стал ясен его хитрый план, и эти выговоры мне он делал всё специально и родительское собрание провёл, с целью какой-нибудь бумаги-кляузы на меня, подписанной родителями. Но он глубоко ошибался, не так-то просто уволить молодого специалиста, тем более у меня было особое направление с подписью самого Министра Просвещения Туркмении.
Наверное, он пытался осуществить моё увольнение, потому что меня вызвала сама заведующая культурой города и спрашивала о том, как мне работается, рекомендовала найти контакты в работе с директором, и даже рассмешила, предложив выдать меня замуж за молодого, вновь прибывшего на службу офицера, у неё муж начальник здешней воинской части. Странно, подумала я, наверное, в городе мало молодых женщин, что так озабочены все замужеством.
С этого дня директор резко прекратил писать выговоры, наши рабочие взаимоотношения приобрели характер тихой, затяжной «войны». С возрастом, сегодня понимаешь, что мир устроен сложнее, а не только «белое» и «чёрное», но тогда мои чистые и честные представления о жизни, о порядочности вступали в конфликт с реальной жизнью.
(Продолжение следует)