Дженка

Игорь Шарапов
 Дженка – тонконогая, остромордая рыжая собака, которой не было и года. Ее привел на веревочном поводке подвыпивший отец. Он не смог объяснить, где ее взял, лишь сказал:
- Пожалел. Пусть живет у нас.
На мой вопрос – как ее зовут, неуверенно ответил: «Дженка». И пошел спать.
 Мы жили на втором этаже малоквартирного дома на окраине провинциального городка.
К дому примыкал сад с несколькими старыми деревьями – большая черешня и две корявые яблони. Деревья плодоносили, хотя за ними никто не ухаживал, было послевоенное время.
На первом этаже жила семья – старая молчаливая женщина, ее сын с женой и дочкой лет пяти. Сын, Василий, работал на грузовике и часто находился в разъездах по областным поселкам, его жена работала в детском доме, куда уходила с дочкой, старая женщина почти не выходила во двор, занятая домашними делами.
Отец моего друга по улице помог нам сколотить для Дженки будку, она жила в ней без привязи и вскоре стала чувствовать себя хозяйкой нашего двора-сада, оббегала его по утрам, принюхиваясь к запахам у стволов деревьев, столбов ограды, изредка ворчала и  лаяла на прохожих. Я выносил ей миску с остатками нашей еды, Дженка становилась все более крупной и уверенной, как любая собака, имеющая хозяина. Отец о ней вскоре забыл, да и она мало обращала на него внимания. К моей маме относилась с доверием, а меня любила.
 Однажды при падении я до крови разбил себе колено, оно опухло, рана даже гноилась, потом покрылась слоем красной коросты, которая при беге лопалась и заживала очень медленно. Никаких лекарств, мазей мы тогда не знали, все такое заживало само собой.
И вот когда я сидел, выставив колено на солнце, чтобы подсыхало, Дженка подошла ко мне, обнюхала рану и вдруг начала сгрызать коросту и слизывать ее языком. Делала это она так аккуратно, что боли я совсем не чувствовал. Собака удалила всю коросту, на ее месте образовалась тонкая, но плотная пленка, а через два дня рана затянулась гладкой кожей, от раны не осталось и следа.
 Иногда, я и друг Костя ходили с ней за город в поля или недалеко расположенный лес. По улицам я вел Дженку на веревке, привязанной к ошейнику, а за городом отпускал на волю.
Эти походы очень нравились Дженке, она отбегала от нас в поисках чего – то нужного ей, но по первому зову возвращалась, радостная и веселая.
Одно смущало меня, когда Дженка с непонятной злобой начинала вертеться, хватая зубами шерсть на задних ногах.  Мама, которой я рассказал об этом, сказала:
- У нее блохи. Надо бы помыть ее в реке, но я заниматься этим не буду.
Я тоже не хотел этим заниматься, в нашем районе было много собак, некоторые пробегали по улице и останавливались, чтобы беззлобно полаять со Дженкой.
Вряд ли какую либо из этих собак мыли, они сами решали все свои проблемы.
 За оградой большого дома у реки бродила громадная, угрюмого вида овчарка. Она никогда не рычала на прохожих, не лаяла, но от ее немигающего сурового взгляда становилось страшно. Мы с Костей ходили к реке по параллельной улице, боялись, как бы случайно она не встретилась нам. Эту овчарку из двора не выпускал хозяин, такой же угрюмый и большой. Иногда, на трофейном «опеле» он уезжал на далекую рыбалку, тогда брал с собой своего пса. 
 То лето было необыкновенно теплым. К началу июня созрела белая черешня, крупная и сочная. Мама купила в инкубаторе десяток цыплят, их поместили в загородке и я следил, чтобы они не вылезли оттуда, в этом мне помогала Дженка. Она пробегала мимо загородки, цыплята шарахались от нее, но все это имело характер мирного сосуществования.
Кормили цыплят непонятно чем, но они быстро росли, и оказалось, что четверо из них – петушки, остальные – курицы. Цыплята радовали и взрослеющую девочку с первого этажа дома, Свету.
Я, Костя и Дженка ходили на речку. Мы купались, а Дженка находила, чем заняться, но далеко от нас не убегала. Так прошли два первых летних месяца.
 Однажды ранним утром, выйдя во двор, я не обнаружил Дженки. Это было странно, калитку в ограде дома она могла легко открыть, но на улицу без меня почти не выходила.
- Повзрослела, пошла прогуляться. Не волнуйся, - сказала мама и ушла на работу. 
Прошел час, Дженка не появлялась. Я пошел искать ее на соседних улицах. Ее нигде не было, не слышалось и лая собак, когда они встречали «чужака».
 Я дошел до речки, где Дженке нравилось бегать во время наших походов купаться.
Безрезультатно. С чувством растущей тревоги я направился домой, забыв опасный путь по улице, где жил хозяин страшного пса. И торопливо проходя мимо его дома, вдруг увидел Дженку. Она стояла в конце забора, где участок земли спускался к дорожной канаве. «Стояла» - это как я мгновенно зафиксировал в голове. На самом деле Дженка виляла все телом, припадала на передние лапы, выражая, как все собаки, радость от приятного ей знакомства. А за оградой из железных прутьев стояла овчарка. Она тоже дружелюбно махала хвостом, просовывала лапу через железные прутья, стараясь дотронуться до Дженки. Обе собаки не обращали на меня внимания, и я не знал, что мне делать. Потом решился позвать Дженку.
Она оглянулась на меня. Такого счастливого вида собаки я не видел ни до, ни после. Я более требовательно повторил:
- Дженка, домой!
Она нехотя подбежала ко мне, виновато виляя хвостом.
И мы ушли.
Вечером я рассказал маме об этом случае. Она задумалась, улыбнулась и сказала:
- Взрослеет, природа требует. Но лучше не пускать ее на улицу без присмотра. Подержи ее на привязи, когда нас нет, уж очень мрачный там хозяин.
Выходной день Дженка тоскливо сидела и бродила у своей конуры, не обращая ни на кого внимания. Она надолго останавливалась, глядя в нужном ей направлении, нюхала воздух. И один раз мне показалось, что слышу далекий тоскливый вой пса.
А в понедельник я вновь обнаружил пропажу Дженки. Она перегрызла веревку и убежала. Я понял – куда, но нужно было торопиться в школу.
Вернувшись, я заглянул в конуру и увидел там Дженку. У нее был несчастный вид, один глаз заплыл бугром шерсти, вся она была какая-то изломанная, одна задняя нога нелепо торчала в сторону, собака изредка ее лизала. Взгляд Дженки не выражал ничего, кроме молчаливого страдания.
Я побежал к маме. Она выслушала мое тревожное сообщение, мрачно сказала:
- Я говорила тебе – привяжи собаку.
- Я привязывал, она перегрызла веревку. Ее сильно побили, нужен врач…
- На собаке все заживет само. Нам еще врача не хватало.
- Мама – это несправедливо. Зачем так бить животное, которое тебе ничего не сделало плохого. Может, сказать папе? Он пойдет, разберется…
- Не смей говорить папе, - резко ответила мама, - ни к чему, кроме скандала и больших неприятностей это не даст. У него и так проблемы на работе.
Дженка постепенно пришла в себя, но переломанная нога срослась криво, ходила она, прихрамывая. Мне было жаль ее, но больше я переживал свое бессилие чем-то помочь ей или добиться наказания того, кто ее жестоко избил.
А Дженка с этого времени совершенно изменилась. Вместо веселой радостной собаки по двору бродило поникшее жалкое существо, никому не интересное, никем не интересующееся, непонятно для чего живущее.
Я ловил себя на мысли, что и нам она – в тягость.
И было еще одно. Дженка невзлюбила почтальона, разносившего письма и уведомления по улице. Раньше это делала приветливая красивая девушка, но ее сменил какой-то жалкий человечек неопределенного возраста, коротконогий, с большой головой и выпученными глазами, в которых не просматривалось никакой мысли. Уродливое существо.
Дженка бросалась на него с непонятной злобой. Она чувствовала его приближение даже за несколько домов, начинала нервно метаться на привязи.
Я лишь позже понял причину этого. Понял, что вся ненависть Дженки к ее собачей судьбе, к подлости людей сосредоточилась на этом кривом неудачном человечке.
Наступила дождливая осень. Рано темнело, возвращаясь из школы, я временами видел сгорбленный силуэт собаки, она даже не махала мне хвостом.
Как-то вечером, я вынес ей еду и увидел Василия. Он курил, стоя под окнами дома. Я поздоровался, он кивнул головой, отбросил окурок и сказал:
- Пацан, с собакой надо что-то делать…
- А что такое? Она на привязи, никому не мешает…
- Письма и пенсию теще отказались приносить. Сказали – ходите на почту, раз у вас злой пес. Я в разъездах, теща – инвалид, жене бы управиться со своими делами.
Я молчал, не зная, что ответить.
- С собакой нужно решать, - повторил Василий и ушел в дом.
А через два дня Дженка перестала есть. Она забилась в угол конуры, лежала, свернувшись, засунув голову в живот. Еду сначала попробовала, потом на нее не реагировала.
- Давай ей больше пить, - сказала мама.
Дженка худела на глазах, вскоре стало ясно, что она умирает. В тот вечер я пришел к ней, понимая, что ничем не могу помочь. Я шептал ей ласковые слова, погладил ее жесткую высохшую шерсть. Она подняла голову, слегка шевельнула хвостом и лизнула мне руку. В ее глазах были слезы.
Утром я нашел ее мертвой.
Не чувствуя ног, я поднялся в дом, прерывающимся голосом сказал маме:
- Что делать? Ее же надо похоронить…
- Сынок, помнишь, мы читали «Мифы древней Греции». Что греки говорили про тех, кто умирал?
Я помнил эту книгу. В ней рассказывалось о простой, но значительной и счастливой жизни людей, объединенных умными разговорами и поступками.
Но о собаках там не говорилось.
- Забыл, - мягко сказала мама, - говорили, что души умерших уплывали в Лету – реку вечности, где их ждало утешение. Выбрось собаку в реку, сделай это, пока на улице мало людей.
- Я не могу. Мне страшно…
- А кто, кроме тебя, это сделает?
 Я бежал по пустой улице, глотая слезы, держа за ошейник почти невесомое тело Дженки. Осенние дожди наполнили реку, она стремительно неслась вдоль берега. Тело Дженки на мгновение скрылось под водой, но всплыло и волны унесли ее в вечность, в Лету.

С тех пор прошло много лет. У меня больше никогда не было собаки. Я боялся, что не смогу быть ей таким же добрым и верным другом, как она мне.
Прости меня,Дженка…