«Всякому своя честь дорога»
Русская пословица
Почему я вдруг вспомнил этот случай из далекого студенческого прошлого? Не знаю. Возможно, что это свойство у человека, с возрастом возвращаться в воспоминаниях в свое детство, юность, снова и снова прокручивать какие-то фрагменты, с высоты прожитых лет анализировать и пытаться понять поступки, слова, свои и тех, с кем сводила жизнь. Это было давно. Так давно что, кажется - это было не со мной. И не в этой жизни. И не в этой стране.
Было жаркое лето 1991 года. Огромному государству, расположенному на 1/6 части суши, оставалось быть грозным совсем немного. Падение этого колосса, стоящего на ногах из глины, произойдет уже совсем скоро и для всех нас станет неожиданностью. Но это где-то там, в далекой Москве. А в небольшом сибирском селе, уютно расположенном у северных выступов Алтайских гор, у обычного мальчишки закончилась школьная пора, сданы все экзамены, и впереди предстояло поступление в вуз. Во второй половине июля меня, еще юного и романтичного выпускника деревенской школы, отец повез в небольшой провинциальный городишко, сдавать вступительные экзамены в местный педагогический институт. В большой и светлый Университет города Барнаула, куда я мечтал попасть в качестве студента, где до этого учились мои старшие сестры, не попал – от волнения наляпал досадные ошибки в сочинении. Но высшее образование нужно, это престижно и надо его получить, - думали мои родители. И вот я уже мчу по пыльной дороге в сером «Уазике» в сторону красивых горных хребтов.
Городок, куда меня привез отец, удачно расположился меж гор Тугая и Комсомолка, как их называют горожане. Город этот, рукавами улиц и пальцами переулков заполнял ровные участки местности, чтобы дать кусок земли, где расположились неказистые старые домишки, построенные еще при Хрущеве, и статные коттеджи, хозяевами которых стали деятели последних лет перестройки. Многочисленные серые пятиэтажки, пристроились вдоль двух главных «артерий» города – проспекта Коммунистического и улицы Горно-Алтайской.
Сдав экзамены и получив оценки «Отлично» по истории Отечества и русскому языку, я был зачислен на исторический факультет института. Наступала новая эпоха моей жизни – студенчество.
Первые пару месяцев было тоскливо – осень, слякоть, холод, один в чужом городе, съёмная комната в большой квартире, где жили 2 семьи. Лекции, семинары, библиотеки и вечный голод. Первые воспоминания о студенческом времени начинаются с того, что всегда хотелось есть.
Да что там я. Такими же одинокими и потерянными выглядели первое время все приезжие однокурсники, которых, как и меня, засунули в этот вуз заботливые родители с целью получения ВЫСШЕГО образования.
Уже, спустя годы, порой размышляя о том веселом и ярком периоде своей жизни, думаешь – ну какое высшее образование мог дать тот незабвенный институт, тот факультет, который располагался в дряхлом деревянном двухэтажном здании? Половицы жалобно скрипели под ногами, штукатурка, окрашенная цветной извёсткой, предательски сыпалась со стен, часто попадая на голову и одежду, гулял сквозняк, меж парт и стульев, а иногда в тиши аудитории можно было услышать мышиный писк. Это было первое, самое яркое, самое жгучее впечатление! Потом, конечно, привыкли к этой убогости и даже находили в этих трущобах какое-то великолепие. Зато, какие были преподаватели! Казалось, что на свете нет умнее, мудрее, чем эти жрецы бога Набу. Это они, придя в аудиторию к нам, юным и бестолковым, открывали огромный кладезь знаний, помогали разобраться в терминах, датах, событиях, просвещали как использовать причинно-следственные связи в исторических процессах, учили спорить, доказывать свою точку зрения, основанную на исторических фактах. Да, в начале было сложно и тяжело воспринимать бесконечный поток информации, но, надо было учиться, нужно было адаптироваться в той жизни, знакомиться с такими же горемыками, как и я. И, хочу заметить, что наш курс оказался довольно приличным коллективом - веселые, активные парни и девчонки смогли в короткий срок найти общий язык. Первые месяцы наш курс разделился на 2 коалиции – «местные» и «приезжие». Я, как уже понятно, из вышеизложенного, оказался в стане «приезжих». И это ничуть не помешало нам радостно жить и дышать полной грудью. Было интересно, ярко, насыщено. Со временем в наш неформальный коллектив начали приходить и ребята из «местных». Как то так вышло, что курс стал одной большой дружной семьей, и это помогало всем и каждому: в учебе, в решении житейских забот и проблем, да и спустя уже десятки лет, продолжаем общение. Звонки, встречи, дружеские посиделки. Мы все такие же добродушные, искренние, веселые, какими были в те далекие 90-е гг.
Ну, так о чем это я? Дружба и сотрудничество укреплялись на нашем курсе, мы отмечали различные праздники, ходили к местным на дни рождения, либо просто в гости, посещали фильмы в единственном кинотеатре с пролетарско-коммунистическим названием, из недавнего советского прошлого, «Им. М. Горького» на площади, конечно же, Ленина, гуляли по воскресеньям по городским улицам, штудировали научные труды в библиотеке института, чтобы выступить с докладом на семинаре. Все мы были разные – высокие и низкие, сильные и слабые, умные и не очень, но мы все, дополняли друг друга, казавшись разнопестрыми, мы были дружны, отзывчивы, добры. И это играло важную роль в дальнейшей жизни нашего курса.
И был в нашем шумном, безумном, веселом сообществе один паренек, из тех самых местных, назовём его Сергей. Он достаточно отстраненно существовал от нашей кипучей студенческой жизни. Был довольно эрудирован, мог запросто прочесть отрывок из Пастернака или Брюсова, легко отвечал преподавателям по любым, даже самым сложным темам, на переменах же, когда мы все ломились в киоск за беляшами, сидел с книгой, и, глядя на нас, жующих, пренебрежительно улыбался. Какое то нескрываемое высокомерие мерцало в его взгляде. Высокий, черноволосый, худощавый слегка сутулый и длиннорукий, одевался он всегда стандартно: черные брюки, светлая рубашка, темный джемпер. Выглядел гораздо аккуратнее, чем большинство из нас. Ясно, что парень живет с мамой, которая смогла воспитать в сыне привычку бережно относиться к одежде и следить за внешним видом. Идеально выглаженные рубашки, стрелки на брюках – да, это был серьезный козырь при общении с девушками или выступлении на каком-нибудь коллоквиуме. Не ровня нам, деревенским, которые жили на съёмных квартирах и избушках, которые мечтали о еде и как бы съездить домой к родителям.
Уже в октябре меня, как человека общительного, декан назначил старостой группы. Я легко и непринужденно находил общий язык практически со всеми однокурсниками. С кем то мы уже приятельствовали, с кем-то сложились просто добрые отношения. По правде сказать, пару раз я пытался найти и с Сергеем точки соприкосновения, и даже подарил ему книгу на день рождения, но подарок мой был принят с холодной усмешкой. На этом приятельские отношения закончились. Ну, раз не желает общаться, не стоит и навязывать свою дружбу. Да и с остальными студентами у него ни дружбы ни симпатий не возникло. Был одиночкой все 5 лет учебы. Сидел отдельно от всех, практически не разговаривал с нами. Было видно, что его тяготит совместное существование.
Долго ли, коротко, но подошел к завершению мой первый год обучения в вузе. После трудной летней сессии, несколько наших товарищей были отчислены, как не сумевшие сдать экзамены, а нам, прошедшим, объявили, что курс делят на 2 команды и отправляют для прохождения обязательной археологической практики. Конечно, наверняка можно было придумать какую-то справку по болезни, еще что-то, лишь бы не ехать в Тмутаракань, а провести лето дома, в родном селе, в кругу своих школьных друзей, встречаться с девчонками, ходить на деревенскую дискотеку, кататься на мотоцикле, купаться в реке. Да и родителям нужна была помощь. Все-таки, жизнь в селе всегда состояла из обязательных домашних работ – покос, ремонт коровника, чистка сараев, прополка картошки на огороде и бесконечные ряды свеклы на совхозных плантациях, чтобы заработать мешок сахара. И ты с детства знаешь, что родителям надо помочь, потому что они надеются на тебя.
«Но, это же, как-то нечестно - подумал я. - Получается, что мои новые друзья поедут в эту «археологичку», будут жить в чистом поле, спать в палатках, рыть курганы, а я слоняться по деревне, Как мне осенью смотреть в глаза товарищам?» И поехал со своими друзьями-студентами.
Одну группу юных археологов забросили поближе к границе с Монголией – там велись раскопки времен скифского периода. Потом, уже на посиделках во время учебы на 2 курсе, было много рассказов, и смешных и грустных о том, как товарищи наши замерзали ночами в высокогорной степи, как пили привезенную кем-то бражку, как пели песни под гитару, как боялись прихода Алмыса.
В последний день июня 92 г., ближе к обеду, наша команда «расхитителей гробниц» собралась у здания факультета и ждала, когда появится ответственный за доставку к месту раскопок. Веселые, смешные, задорные, мы рассказывали анекдоты, истории и планировали, как будем жить на раскопках. А недалеко от нас стоял тот самый однокурсник Сергей, исподлобья наблюдая за орущими студентами. Он тоже решил пройти «археологичку» и стоял с рюкзаком на месте сбора в назначенное время. Через полчаса безделья и всеобщего ора, подошел преподаватель, Сергей Михайлович, который был назначен деканом ответственным за нашу практику, дал команду грузиться в подъехавший автобус. Кое-как рассевшись на ободранные сиденья, мы поехали к месту раскопок, располагавшееся недалеко от села с красивым названием Долина Свободы.
После недолгого пути по Чуйскому тракту, наш автобус свернул с трассы на обочину, и остановился, покрывшись тучей пыли. Сергей Михайлович махнул рукой, дав понять, чтобы мы выбирались наружу. Указал нам направление, куда двигаться с рюкзаками и лопатами, и сообщил, что нас уже ждут старшекурсники. И наш юный отряд, обвешанный скарбом, наперевес с лопатами, поплелся в сторону небольшой березовой рощи, живописно располагавшаяся на большом холмистом выступе. Там, в тени ветвей, находились палатки «стариков». Внизу рощи виднелся глинистый овраг, на дне которого, по словам преподавателя, бил родник с ледяной вкусной водой. В центре нашего отряда шел Сергей Михайлович, рассказывая, какую работу нам предстоит сделать за эти недели практики. Метров за двести, нас заметили дежурные в лагере, вскочили и замахали платками. Потом мы услышали крики: «Сааааалааааагиииии…..мыыыыы туууууут». Это кричали девушки, закончившие 2 и 3 курсы исторического факультета, и добровольно поехавшие в экспедицию, чтобы не скучать летом дома. Они как раз были дежурные по кухне и готовили обед для курганных копателей и для нас, трудового резерва.
В ответ на такое приветствие от нашей группы зазвучала песня. Однокурсник Мишка, большой, пухлый, краснощекий, веселый парень из Ребрихи, передав кому-то свою лопату, взяв в руки гитару, ударил в струны. Репертуар нашего певца был не велик, всего пару песен Розенбаума про «Зойку» и «Заходите к нам на огонек» а также несколько песен группы «Сектор Газа», в основном, с матом, но это только забавляло девчонок и парней. Прогорланив какую-то песню, в этот раз без сквернословий, наш доблестный отряд добрался по тропинке до расположения базы. Встретили нас, как я уже говорил, девушки – дежурные по лагерю и кухне. Они были искренне рады нас видеть, сразу же пригласили за стол, искусно сколоченный из плах нашими старшими товарищами, которые сейчас, под палящим солнцем, вгрызаются в землю в поисках древних сокровищ и важных для науки артефактов. А мы, усевшись, кто на скамьи, кто на рюкзаки, принялись уплетать безумно вкусный суп, состоящий из воды, лапши и лука. Пока шла трапеза, наш шеф поведал нам неофициальный Устав лагеря – железная дисциплина, все уважают всех, никаких пьянок, ни каких драк, все работают честно, в противном случае – будут изгнаны из лагеря, практика не засчитана, и как следствие - отчисление из института. Все подчиняются начальнику лагеря, то бишь Сергею Михайловичу, в его отсутствие старшими назначаются старшекурсники Русанов Володя (работа в поле) и Пивоварова Надя (смен на кухне), у них за плечами уже не один полевой сезон. Мы одобрительно кивнули головами в знак согласия с правилами и продолжали поглощать пищу, стуча ложками по железным тарелкам.
После обеда, девчонки показали нам палатки, стоящие двумя рядами, друг против друга, создавая улицу. В этих палатках мы могли располагаться на ближайшие недели, пока идет эта практика. Мои товарищи быстро разбежались, выбирать и заселяться. Кто то заселился один, а где то по двое. Я заселился в одну из них, выбрав довольно ровный участок, чтобы было удобно спать. Я был один, было просторно в моем новом жилище, и от этого весело, что ли. Но через десять минут ко мне в палатку залез Леха, добрый, скромный парень из села Майма. Он так смешно картавил., и от этого постоянно краснел и опускал голову. Лехе не хватило места, все палатки уже заняты и он попросился ко мне жить. Я согласился. «Пусть живет, - подумал я,- пацан он спокойный, не конфликтный». Куда же заселился Сергей, я уже и вспомню. Наверняка не остался спать под открытым небом. В компаниях он не присутствовал, больше находился один, либо с книгой, либо общался с девушками – старшекурсницами. Ему, судя по всему, особенно понравилась одна. Ирина, если не ошибаюсь. Невысокая, стройная, девушка с большими карими глазами и стрижкой как у Мирей Матье. Все дни, пока Сергей был в лагере, он проводил практически все свободное время возле Ирины, что-то ей рассказывал, читал стихи. Нравилось ли это самому объекту воздыхания, было не понятно, но девушка не прогоняла нежданного ухажёра.
Вечером первого дня пришли с раскопок «старшие» парни, уставшие, с бронзовым загаром, грязные о земли и пота. Мы уже сидели у костра, девушки приготовили ужин, Мишка с пацанами пели какие то песни. Я орудовал топором - колол дрова для огня, девчонки резали хлеб, наливали чай в алюминиевые кружки, кто-то ножом, пытался открыть банки со сгущенкой для чая. Познакомились, пожали друг другу руки, выслушала планы на завтрашний день – кто идет в поле на раскоп, кто дежурит в лагере. Ужин, как и обед, был сытным, вкусным. После ужина каждый занимался, чем хотел. Кто читал книгу, кто пел песни, кто играл в карты, а кто уже спал. Веселое, светлое и теплое, как речная вода, время года и всей жизни.
Утро нас разбудило криком одного из старших, Володи с 4 курса: «Лагерь, подъёоооом!». Проснулись, мы продрали глаза, сходили на ручей, умылись холодной водой. Быстрый завтрак и парни уходят с лопатами в поле, копать. Девчонки остались готовить обед и ужин, мыть посуду. Им для помощи всегда оставляли двух парней, чтобы кололи дрова, таскали воду, следили за огнем. Такая вот первобытная жизнь студентов-историков. Полное погружение в прошлое.
Медленно тянулись день за днем. Каждый день начинался одинаково с подъёма, завтрака и работы в поле с перерывом на обед. Весь июль не было ни тучки. Жара стояла такая, что мы сразу сгорели, превратившись в краснокожих гробокопателей. Сколько земли перекидали мы тем летом – одному полю известно. Первые дни было непривычно тяжело. Все-таки рыть огромные объемы земли под лучами раскалённого солнца не самое приятное занятие. Чем-то эта деятельность напомнила мне работу на покосе. Та же жара, духота, оводы и мухи. И руки впиваются в просоленный от пота черенок. Только не косы, а лопаты. Грунт сложный, камней много. Иногда приходилось обкапывать большие камни, и вытаскивать руками, чтобы продолжить работу. Большой наградой было найти в этих захоронениях осколки костей, элементы посуды, фрагменты холодного оружия, например металлический наконечник стрелы. В основном, все курганы были разворованы данным давно, курганные воры оставляли только то, что не представляло для них ценности. Но для историка важна каждая деталь захоронения! Первокурсники орудовали лопатами, снимая дерн, слой черной земли, затем шла либо глина, либо земля, в вперемешку с камнями разной величины, и после этой подготовки вступали в бой более опытные парни старших курсов – аккуратно и осторожно разрывали грунт, боясь повредить что-то важное.
В один из дней, особенно тяжелых потому, что пришлось вскрывать три новых кургана, мы уставшие, чумазые вернулись в лагерь позднее обычного. Вечером начальник лагеря уехал в город по каким то делам, обещал вернуться через день. Мы остались без главнокомандующего. В этот день дежурными по кухне оставался гитарист Мишка и еще один однокурсник, маленький, похожий на колобка, шустрый, энергичный Андрюха, из «местных». Дежурство на кухне – это самая лучшая награда, что была для нас в те дни. Можно, не торопясь, нарубить дрова, притащить 4-5 ведер воды с ручья и спокойно лежать в тени берез, дремать, петь песни или приставать к девчонкам, а уж они обязательно накормят и супом, и кашей и напоят чаем от души. Кайф, а не работа.
Уже ближе к закату мы те, кому досталась нелегкая доля вскрывать курганы, приползли с поля обратно в лагерь. Сложив свой рабочий инструмент у одной из берез, копатели пошли к ручью мыться, а уж потом все сели к столу и принялись уминать за обе щеки то, что приготовила дежурная команда. Проглотив вкуснейший ужин, состоящий, как обычно, из гречневой каши, чая, пряников и сгущенки, я так захотел спать, что не остался, как обычно у костра с ребятами, а забрался в свою берлогу и даже не понял, что уже улетаю в царство Морфея. Сквозь сумраки сознания до меня доносились отголоски песен, которые горланили Мишка и поклонники его таланта. Слышалось что-то типа: «Возле дома твоего, оооо, возле дома твоегооо», «Стюардесса по имени Жаннаааа» и прочая ерунда.
В какой-то момент я услышал шорох - на ночлег забирался сосед Лёха. Он напелся песен, наигрался в карты и решил тоже спать. Звуки струн и песен становились все глуше, я засыпал. С боку посапывал сосед.
И тут вдруг резкое пробуждение от шёпота, от звука шуршавшего, двигающегося куда то спальника моего соседа и его недоумевающий возглас: «Эээээээ, вы чего?!» Вскочив, я моментально оценил ситуацию – парни, напевшись песен, решили поозорничать. Они тихо расстегивали вход первой попавшей палатки, выбирали того, кто полегче, хватали руками спальник и тащили несколько метров спящего товарища по траве, горемыка спросонья не мог понять что происходит, выбраться из спального мешка не успевал, и только жалобно визжал или ругался. Это забавляло ночных хулиганов. Слышался смех таскающих, визг перепуганных спящих. Потом затишье на несколько минут и снова кто-то уезжал из своей палатки во тьму. Таким образом, прокатили 2 или 3 спящих археологов. Меня вытаскивать из жилья весельчаки не решались. Я им казался большим, тяжелым и мог ударить ногой в процессе вытаскивания. А вот Алексей подходил как раз для таких ночных выездов – легкий, не конфликтный.
Он вернулся через пару минут, в руках у него висел мокрый от росы спальный мешок, в котором он только что летел по ночной лагерной «улице». Алексей еще раз расстелил себе место для сна. «Дураки!»- пробубнил он с досады, от того что был разбужен таким глупым способом. В который раз заиграла гитара, снова запел Мишка. В этот раз песню Розенбаума, про Зойку. И тут я услышал крики, состоящие из отборного мата. Голос выражался весьма и весьма грубо, грязно. Орал какой-то парень, но я не сразу сообразил, кто же это так истошно вопит. Среди череды мощных оскорблений, я услышал и свою фамилию. Этот голос обвинял меня в том, что я охамевший тип, не даю спать, глумлюсь над людьми и прочее, и прочее, и прочее.
Выбравшись из спальника, а затем и из палатки, я направился на голос. Возле костра стояли наши пацаны, которые занимались этой ночью хулиганством. Подавленные лица их озаряли всполохи огня. Андрей и еще два парня, потупив взгляд, молчали. Певец Мишка был больше всех сконфужен и обеими руками вцепился в корпус гитары. Он вообще был парнем трусоватым, избегающим любого конфликта, не смотря на свое телосложение и рост. Всегда старался держаться компаний, где верховодили шалопаи и забияки, под их прикрытием было более безопасно, по его мнению. Лицом к ним стоял тот самый интеллигентный Сергей, истошно орал, оскорблял присутствующих, особенно досталось нашему певцу, и пытался выхватить у него гитару, крепко ухватив ее за гриф. В порыве эмоций, он наверняка, хотел разбить ее. Я подошел ближе, окликнув орущего Сергея, спросил: – «Ты чего орешь?»
- Ты, ты, сука, урод, какого хера тут устроил? Спать не даешь, в палатку врываешься, таскаешь людей! Охамел совсем, сука?! – Сергей, отпустив гитарный гриф, развернулся ко мне лицом. Я подошел к нему ближе, на расстояние вытянутой руки, и снова спросил его:
- Ты уверен, что это я сделал?
- Это ты! Ты! Ты, сука и все вы тут суки и пидорасы!!! Я вас всех ненавижу!!! Воспитали же ублюдков!
- За слова отвечать придется. Лучше извинись.
- Мне похер на вас, на ваши угрозы! Ненавижу вас, уроды!!! Ненавижу……
Он, смачно плюнув на землю, развернулся, и быстрой походкой проследовал в сторону палаточного городка. Из своих жилищ вылезли, продирая глаза, любопытные студенты, разбуженные криками и воплями. Одни ошарашенно глазели на идущего мимо Сергея, другие на компанию у костра. Глухое и неприятное молчание нависло над всеми нами.
Что так разозлило этого парня? Бестолковая шутка с вытаскиванием из палатки вдруг пробудила в нем гнев и ненависть ко всем нам, или может быть, какие то давние обиды, тяжёлым грузом, давили на него весь учебный год? Я этого не знал. Да и не было у меня, в тот момент, интереса разбирать психологическую картину кризисной ситуации данного персонажа. Главным для меня в тот миг было лишь мое оскорбление. Прилюдное, ничем не обоснованное оскорбление. Унизив меня, он оскорбил мою фамилию, а значит и моих родителей. И, соответственно, должен ответить за это. Меня медленно накрывала ярость к этому городскому хлыщу, который совершенно не знал какой я человек, как я отреагирую на такой поступок. И это чувство, как ворох сухого валежника, разгоралось во мне жгучим пламенем мести.
Наверняка, кто-то скажет, что это обычная глупая перебранка, часто возникающая в среде юных и бесшабашных. Возможно, но для меня уже не было пути назад. Я хотел драки. Я жаждал наказать этого горлопана, зазнавшегося, высокомерного городского пижона за грязные слова в мой адрес. Я развернулся и пошел к своему ночлегу, завтра снова в поле, снова копать. Надо было спать, набираться сил. В палатке ворочался с боку на бок Лёха, не мог он уснуть, любопытство его раздирало:
- Ну и чем у вас все закончилось?
- Спи, завтра опять копать. Утро вечера мудренее.
Утро, не смотря на яркое июльское солнце, выдалось мрачным. Все молча брели на кухню. Взяв тарелки с кашей и куском хлеба сели на скамейки и, гремя ложками, жевали горячую пищу. Переглядывались исподлобья друг на друга. Разговаривали только девчонки, дежурившие у котла, Тягучая как кисель, неприятная, с момента ночной разборки, пауза, в еще вчера, веселом и озорном студенческом коллективе. Сергей тоже пришел на завтрак. Один из последних. Получив тарелку с кашей, отошел в сторону от всех, сел на корточки и принялся с жадностью поглощал пищу. Было видно, что он нервничает. Ел быстро, резко закидывая очередную порцию еды, не успевая прожевать, вновь забрасывал, как лопатой, кашу себе в рот.
Через полчаса старший дал команду на работу, и мы, по привычке повязав на головы платки, чтобы спастись от беспощадных лучей июльского солнца, и пота, стекающего ручьями в глаза, схватив лопаты и бутыли с водой, небольшими стайками поплелись в поле. По пути я догнал Мишку, понуро идущего с лопатой на плече, решил спросить у него, как он воспринимает ночной конфликт.
- Ну и что думаешь по поводу вчерашнего?
- Да придурок он, чуть гитару мне не разбил. Псих!
- Хрен с гитарой. Тебе пофиг, что тебя оскорбляли?
- Да я чё? Я ни чё! Подумаешь, поорали. Шуток не понимает. Тоже мне цаца какая! – как будто оправдываясь за ночной инцидент, пробурчал Миша.
Услышав наш диалог, подключился парень по кличке Гера, он же Женька Герасимов, парень на год старше учившийся на нашем же факультете.
- Миха, ты дурак, что ли? Тебя обматерили прилюдно, а ты сопли развесил.
Было понятно, что Гера пытался спровоцировать Мишку на какие-то действия в отношении Сергея, разжечь в нем злобу к обидчику. Ночное происшествие явно должно было перерасти в нечто большее, чем просто истеричный скандал. Этого требовали зрители, к этому был готов я. Осталось только раззадорить певца, но это было сложнее сложного.
- Ну а ты, Саня, - обратился Гера ко мне, - Ты то, что решил?
- Если сегодня извинится при всех, то прощу. А нет, то драться будем – ответил я. – Как вернемся с поля, так и начнем.
Больше разговаривать я не желал. Ни с Герой, ни с Мишкой, ни с другими приятелями. Молча дошел до раскопа и с остервенением принялся кидать куски земли и камней в сторону. За работой время пролетело быстро. Нами до обеда было вырыто 3 широкие площадки, похожие на большие квадраты. Сняли верхний грунт глубиной более полуметра, подготовили участки для детальной зачистки, которую будут делать старшекурсники – аккуратно, методично, совочками и кисточками, чтобы не повредить возможные находки из древности.
Где был в этот день Сергей, я уже не помню. Возможно, копал где-то рядом, а может, остался в лагере, дежурить на кухне. Да если бы он и был среди нас, на раскопках, то вряд ли мог слышать наш разговор с Мишкой и Герой, но явно догадывался, что его ночная тирада - это лишь начало чего-то более злого и неотвратимого, чем просто истеричный вопль у костра. Вернувшись с поля на обед, все устроились поближе к кухне, разобрали тарелки со стола и принялись уплетать суп. Обидчик мой не подошел, не попросил прощения за сказанное в мой адрес. Не подошел он и к Мишке, который сидел на траве и шумно хлебал суп. Сергей, взяв тарелку и хлеб, как обычно, отошел в сторону от людей и принялся кушать. А я не хотел есть. Не хотел пить. Я жаждал только одного – вызвать обидчика на поединок. А там удача и справедливость рассудит, кто прав, а кто виноват. Отказавшись от своей пайки, ушел к палатке, лег на траву и ждал, когда, наконец, мой обидчик завершит затянувшуюся трапезу. А он, как назло, снова и снова подходил за добавкой. «Решил всё сожрать, что ли?», - с досадой подумал я, – «Так и перерыв закончился, пока он ест».
Где то высоко в небе пел жаворонок, в траве стрекотали кузнечики, было как обычно жарко, но пальцы мои, почему то, были холодными. Странное ощущение бесконечной пустоты и неотвратимости чего-то очень важного для меня. Вспомнились от чего-то лекции по истории великого Рима, монолог преподавателя Любови Николаевны про гладиаторские бои, о величайших воинах Амфитеатра - Спартак, Спикул, Крикс стояли передо мной в полной амуниции, готовые к поединку. Мне тоже предстояло выйти на поединок. До Спартака и Спикула я явно не дотягивал, не тот калибр, так сказать, да и не получу за предстоящий бой дворец, как некогда император Нерона подарил Спикулу, но не отступать же теперь. Раз обидчик не желал развязывать этот Гордиев узел, придется рубить его в схватке. Как говорил Чингизхан – «Делаешь не бойся, боишься – не делай». Мозг мой выдавал на-гора сюжеты из древней истории, мотивирую тело к действию. Но так не хотелось начинать эту бучу. Так хорошо смотреть в бескрайнее небо, вдыхать запах трав, слушать стрекот кузнечиков и стрекоз.
Неожиданно из-за соседней палатки подошел певец Мишка. Было видно, что он на взводе, глаза сужены и нервно бегают. Сел рядом на траву, достал из кармана сигарету, закурил. «Тот еще воин»,- с усмешкой подумал я.
- Ты что ты решил? Драться? – спросил он у меня.
- Да. Я думал, что он умный, подойдет, попросит прощения. А ему плевать. Придется драться. – Обреченно ответил я и откинулся на землю, положив руки под голову.
- Ну, тогда… и я…. буду! – Мишка с силой выдавил из себя каждое слово. Вряд ли сам додумался до этого. Мягкотелый, нерешительный, краснеющий при девушках, гитарист был хреновым воином. Видно, что драться он не умел, не желал, даже боялся этого. Но, приятели, из тех, кто пел с ним по ночам, сумели убедить или запугать, чтобы он вступил в открытый конфликт с обидчиком, а мой однозначный ответ придал Мишке хотя бы какую-то слабую, но уверенность. А меня его поведение и слова вдруг разбудили, привели в движение мои мысли, подтолкнули к реализации намеченного плана.
Оторвав голову от земли, окинул взглядом лагерь в поисках Сергея. Тот уже давно отобедал и мирно лежал в тени берез, рядом сидели девчонки. Он был около Ирины и что-то ей рассказывал.
- Раз решил, вставай, пошли. – Скомандовал я, и сам поднялся, на ходу отряхивая ноги от травы, двинулся к березам.
Мишка, как-то по-собачьи повинуясь, встал, опустив голову, и двинулся за мной. Я спиной чувствовал, как ему было страшно, как ему хочется убежать, закрыться в палатке, переждать всё это неприятное и, возможно, болезненное для него, продолжение вчерашнего события. Но он покорно шел позади меня. Несколько лет спустя мне еще не раз пришлось побывать с Мишкой в довольно экстремальных ситуациях. И мое первое впечатление о нем оказалось на редкость правильным и точным.
Мы молча подошли к Сергею и девчонкам. Вчерашний оратор посмотрел на меня, на Мишку с нескрываемым презрением. Но кроме этого в его глазах я увидел страх и обреченность. Парень, вероятно, понимал, что его хорошо отточенный в городской гимназии язык завел своего хозяина в весьма непростую ситуацию. Хотя, проще простого было бы ему встать, протянуть руку навстречу нам, признать, что нагрубил, нахамил, и сожалеет об этом. Конфликт был бы исчерпан. Честь и достоинство Сергея не пострадали бы. Я и уж тем более, мой собрат по несчастью, Мишка, были бы удовлетворены таким вариантом. Но в ответ было надменное молчание. Возможно, Сергей и хотел бы завершить «холодную войну», развязанную им же самим, извиниться, но боялся показаться слабаком, трусом в глазах очаровательной Ирины, и решил перейти этот Рубикон. А может просто не знал и не понимал, что надо делать.
- Вставай, пошли! – я наклонил голову и смотрел на него в упор.
Немого помедлив, Сергей встал. Было видно по его поведению, что он ждет поддержки от девушек, или хотя бы от Ирины. Но они молчали. Мы втроем, не торопясь, двинулись подальше от лагеря, чтобы нас не было видно. Первым шел я, за мной Сергей, замыкающим был певец. Вдруг я боковым зрением увидел, как с обеих сторон от палаточного городка к нам подтягиваются пацаны. Они решили не допустить разборки или просто было интересно увидеть драку?
«Это зрители. Они идут в Колизей» - голос в голове объяснил мне происходящее – «Хлеб уже съеден, осталось полюбоваться зрелищем. Ну, так что же, идущие на смерть приветствуют вас!»
Отойдя от палаток метров на 50, чтобы не было видно лагеря, я остановился. Рядом, слева, встал Мишка, Сергей отступил от меня на пару шагов, расставил ноги, скрестил руки на груди. Через несколько секунд подошли парни, окружив нас тесным кольцом.
- Ты вчера меня оскорбил – обратился я к неприятелю, стоящему напротив. - Извинения уже не принимаются. Будем драться. Но тут такая ситуация – ты оскорбил еще одного человека, - левой рукой я указал на Мишку. – Драться будем все равно. Один на один. Но у тебя есть право выбора – с кем первым ты готов биться?
- Мне похер на вас на всех. Я готов хоть со всеми сразу – бесстрашно, с усмешкой парировал Сергей. Но тут же продолжил, – С ним. - И мотнув головой в сторону гитариста. Мишка заводил головой в стороны, ища поддержки приятелей. Те не заставили себя ждать, одобрительно загоготали: «Давай, Мишаня!».
Я отошел в сторону, в ожидании своей очереди. Старшие парни, Гера и Володя, положив руки на плечи Мишке, слегка толкнули его навстречу к противнику. И началось. Прыгали и махали руками они с полминуты, не больше. Движения обоих бестолковые, бессмысленные. Даже ни разу не задев, ни рукой, ни ногой, парни продолжали кружиться друг против друга, словно в каком то дурацком танце. Мне стало ясно, что не будет ни битвы, ни победителя, ни побежденного. Это может продолжаться так долго, пока они не устанут «танцевать», яростно размахивая руками перед лицами друг друга. Кто-то из парней, стоящих рядом со мной, это тоже понял и, крикнул: «Мужики, хорош! Мишка выходи. Санина очередь!»
Я встряхнул руки, подняв их до подбородка, приблизился к противнику. Он тяжело дышал, не успев отдохнуть после парного танца с Мишкой. Его глаза уже не бегали из стороны в сторону, он смотрел на меня со злобой, желваки ходили, нос раздувался от ярости. Все так же, каким я его видел прошлой ночью. Стало ясно, что Сергей как раз в той стадии, в какую он сам себя загнал совсем недавно, матерясь и плюясь на нас у костра. Ярость и злоба напрочь выключили у него рассудок. А в драке этого не стоит допускать, иначе ты лишаешься возможности контролировать свои движения и не сможешь просчитать противника.
«Чисто берсеркер!» - пронеслось что-то опять историческое в моей голове. – «Ну, начнем!» И я пошел на сближение. Противник, решив поскорее закончить этот бой, бросился на меня, в надежде рывком сбить с ног и повалить на землю. Разгадав его план, я развернулся на правой ноге, резко выставил перед собой левое колено, разогнул ногу и выставил ее вперед. В восточных единоборствах, если я не ошибаюсь, это движение называется мае-гири. Несущийся на меня боец со всего маха врезался в мою ступню животом. «Хуууууу» - воздух с силой вылетел из его легких. Сергея отбросило на пару метров. Было видно, что ему достаточно больно, и от этого злость еще больше заволокла ему разум. Он поморщился, покачался, но остался стоять на ногах. Приподнял руки перед собой, пытаясь показать, что выстоял и не дрогнул. Теперь настала моя очередь атаковать. Через мгновение я оказался рядом с ним, нанес правой руки короткий, но сильный удар в голову. Противник обмяк и медленно опустился на траву. И тут уже меня покинул разум, помню только, что я бросился добивать поверженного противника, хотел снести его глупую башку ударом ноги. Но на мне уже висели пацаны, обхватив руками и кричали в уши: «Всё! Всё! Достаточно с него!». Кто-то подбежал к Сергею, приводя его в чувство, кто-то поднимал его с земли. Меня понемногу отпустил приступ ярости. Глубоко вздохнув, я взглянул на поверженного противника, еще мгновение назад грозно раздувающего ноздри. Он плакал. Развернувшись, я пошел с поля боя к лагерю. Захотелось есть. Зрители и Мишка тоже потянулись к лагерю. Где-то позади брел Сергей.
На следующий день мой обидчик исчез из лагеря. Сергей Михайлович, который приехал вечером, сообщил нам, что Сергея отпросила мама для каких то важных домашних дел. И он разрешил. Я подошел к преподавателю. Кратко рассказал о драке, о причине конфликта. Уже был готов, что Сергей Михайлович тут же скажет, чтобы я собирал вещи и уматывал из лагеря. Но, на удивление, он одобрительно похлопал меня по плечу и промолвил: «Молодец, что сам всё рассказал. То, что подрались - плохо. То, что постоял за себя - правильно! Не переживай, я не осуждаю».
Я успокоился. Главное для меня было то, что мой поступок не осудили ни товарищи, ни преподаватель. Через неделю практика наша закончилась, лагерь был свернут, вещи и студенты погружены в автобус и доставлены до здания института. На следующий день мы разъехались с городского автовокзала по своим деревням на летние каникулы, чтобы через месяц вновь встретиться на учебе, уже на 2 курсе. С Сергеем я более не вступал в конфронтацию, он так же продолжал учиться на нашем курсе, но не общался ни с кем. Закончив учебу в институте, я с ним более никогда не встречался.
Почему я вспомнил этот давний случай? Он мне показался довольно ярким примером того, как часто все мы, делая глупые ошибки, не спешим признавать свою вину, не пытаемся исправить то, что сделали. Обидев кого то, просто проходим мимо. Хотя, казалось бы, нет ничего проще – протянуть руку, попросить прощения, и любой вопрос исчезнет сам собой. Но, зачастую, люди упрямы, настырны, высокомерны. Это касается и меня тоже. Сожалею ли я о том, что побил Сергея? Нет. Совершенно. Я был уверен тогда и убежден сегодня в том, что хамов и наглецов необходимо наказывать. И иногда кулаком гораздо полезнее и эффективнее, чем рассуждениями и диспутами.
Февраль 2024г.