ГЛАВА 7 К+И=
То, что в центре Города не было никакой возвышенности, но были жилища простых горожан, значения не имело. Долго ли переставить дома в другое место и приподнять почву на нужную высоту.
Нет, Корм не был жестоким правителем. Просто ему бы и в голову не пришло поинтересоваться мнением этих самых простых горожан. Да и горожане бы очень удивились, вздумай он спрашивать у них совета.
Корм — значит кормящий. Это не имя, разумеется. Это не звание и не титул. Корм — это сам Город. Знать всё, думать обо всём, чувствовать, чем дышит Город, и понимать, что для Города нужно — это обязанность Корма. Беспрекословно выполнять все указания Корма — это обязанность горожан. Исключительно, для пользы самого Города.
И Замок этот — не просто прихоть. Он станет первой каплей ночного ливня, который смоет эту убогость, которая гордо называется Город.
Корм удивлялся сам себе. Почему его до сих пор устраивала эти круглые, серые коробки? Почему он раньше не замечал, какой отвратительной плешью выглядит его город. И горожане в одинаковых одеждах. Как выделяются на их фоне дикари в своих радужных куртках из рыбьей кожи. И пятнистых штанах из кожи воулов. Да, у дикарей нет домов. Но их кибитки расписаны так, что в глазах рябит от этого непривычного разноцветья. А сколько у них украшений. Из чего они их только не делают. От сушёных ягод у малышек, до очень интересных вещей из металла и красивых, прозрачных и разноцветных камней.
Корм как-то попробовал выторговать у одного из дикарей браслет с тёмными, грубой огранки камнями, в которых вспыхивали и гасли фиолетовые искры. Для Илиеоны.
Ничего не вышло. Дикарь ухмыльнулся и согнул правую руку в локте, зажав в нем кулак левой. Жест этот означал твёрдое, решительное и окончательное «нет». После которого заканчивались все торги и просьбы.
Корм глубоко вздохнул, вспомнив Супругу, и снова посмотрел на рисунок, который он, с чистой совестью и голубым глазом, утащил к себе в камору. Копии с рисунка уры сделали. Образцы материала взяли. А рисунок Корму нужнее.
Он и сам не мог понять, почему именно оригинал? Почему копии рисунка, ничем от оригинала не отличающиеся, не вызывали такого чувства причастности к чему-то тайному? К чему-то далёкому и желанному, настолько, что Корм готов был бежать за этим тайным, на любой край земли. Только направление покажите.
Этот маленький кусочек древней материи, изготовленный из волокон растительного происхождения, подарил кучу интересных идей. Во-первых, сама материя. Пусть умники разберутся в технологии и потихоньку налаживают производство. Во-вторых, строительство. Горожане будут заняты новым для себя и, главное, важным делом. Корм сам займётся разработкой форм для строительства.
— Корм.
Корм мотнул головой, отгоняя воспоминания.
— Корм!
В проёме стоял худощавый юноша с бледной кожей и большими, печальными, карими глазами. Помощник.
— Я слушаю.
— Тебя ищет Нянька.
— Позови её сюда.
Помощник исчез, и вскоре в проёме появилась темноволосая женщина. Немного выше среднего роста. Красиво очерченное лицо. Внимательный взгляд и припухлые губы, на которых Корм ни разу не видел улыбки. Нянька. Было ли это её именем, или так же, как у Корма, обозначало статус её положения? Корм об этом никогда не задумывался. Нянька и Нянька. Это слово всегда звучало для него, как имя собственное.
Сколько же ей оборотов? — Неожиданно для самого себя, подумал Корм.
Нянька всегда выглядела лет на двадцать пять — пятьдесят. Не то чтобы она выглядела, то хорошо, а то получше. Нет. Выглядела она всегда прекрасно. Но… Вроде и морщин нет, а не понять, старая она или молодая. И кожа чистая, и глаза ясные. Вот только смотреть в эти глаза не хочется. А хочется отвернуться или вообще сбежать.
Хотя Нянька никогда не была строгой, Корм её побаивался. Даже сейчас. Но в том, что ей более двухсот оборотов, Корм был уверен. Самому уже почти сто восемьдесят. А ведь она не получает тех препаратов, которые дают ему. Удивительное существо. Вот он смотрит на её лицо, такое привычное и даже родное. Но стоит ей хотя бы отвернуться, и он не может вспомнить ни единой черты.
— Что случилось?
— Ничего, мой Корм. Ничего, кроме того, что ты пропустил уже два посещения. Это недопустимо. Она начинает бояться. Ты ведь знаешь, последняя грань, это не мои выдумки.
Два? Не может быть. Кажется, он был у дочери совсем недавно. Ещё сегодня. Но нет, это чувство обманчиво. Просто каждое посещение слишком тяжело ему даётся. Сколько сил надо, чтобы видеть своего единственного и столь долгожданного ребёнка, не нормальным человеком, со всеми присущими человеку достоинствами и недостатками, а бессмысленным и бесчувственным растением.
Рождение этой девочки было чудом. Жизнь её стала проклятием.
— Почему так? — Думал Корм. — Почему? Какой-то жалкий мусорщик может иметь столько детей, сколько успеет родить его глупая жена. А я. Я! Владетель Города, по сути, сам Город, вынужден, глядя на свою единственную дочь, проклинать каждый прожитый ею день, благословляя каждый день, который ей суждено ещё прожить?
Корм шёл увидеть свою дочь. Но думал только о её матери, прекрасной Илиеоне. Незабвенной Супруге. Наполнившей его жизнь счастьем и разбившей его сердце. Подарившей ему дочь и покинувшей его.
Сорок пять оборотов назад родилась женщина, которую признали достойной быть Супругой. Он влюбился в неё сразу. Не разглядев ещё ни лица, ни фигуры. Просто потянулся к ней душой и почувствовал встречное движение. И души их слились и стали единым целым. Она не была его первой женщиной. Странно было бы правителю Города прожить почти полторы сотни оборотов, оставаясь девственником.
Женщин было ни много, ни мало. Да их никто и не считал. Они просто были. Некоторые оставались с ним надолго. На всю свою молодость. Кого-то он помнил, кого-то забывал сразу же, как только они уходили делать свою судьбу, жить своей жизнью. О ком-то, кажется, даже скучал.
Разумеется, все они были красивы, по меньшей мере, привлекательны. Попадались даже умные. Но все они давно растворились в тумане времени. И Корм, при всём желании, не смог бы вспомнить ни одного лица и ни единого имени из этого длинного списка.
Первые оборота три, они с Илиеоной просто любили друг друга, ничего не замечая вокруг. Корм вставал до солнца. И, пока она ещё спала, свернувшись калачиком и оттопырив круглую попку, решал все рутинные дела, а потом, как мальчишка, летел к своей возлюбленной. Он приносил ей милые безделушки в подарок и получал в ответ нежные поцелуи. Они проводили вместе всё время. Каждый день открывая друг в друге что-то новое. И никогда, ни на единый миг, им не бывало скучно вместе.
Жизнь казалась праздником, пока однажды к нему в приёмную залу не пришла Нянька.
Корм и забыл, когда в последний раз её видел. Не мог даже вспомнить, была ли она на Соединении. Нянька же словно мысли его прочла.
— Я пришла поговорить о твоей Супруге, Корм.
— Что случилось?
Женщина степенно прошла к ближайшему креслу и встала рядом, но садиться не спешила.
— А ты не догадываешься? — задала она встречный вопрос, перебирая чертежи, раскиданные Кормом по столу.
— Нянька, я устал и голоден. Сегодня я решил столько вопросов, и на твой у меня не осталось сил.
— Вы вместе уже три оборота. Когда двое любят друг друга, это приносит свои плоды. Где ваши?
— Какие ещё плоды?
В ответе нужды не было. Он уже понял, о чем речь. И она поняла, что он понял, но всё-таки ответила.
— Дети!
— Дети? Ты что, по работе соскучилась? Так может, ты возьмёшь из Города пару сироток?
— Не смейся, Корм. Сиротки не заменят нам наследников.
— А я тебе наследников не заменю? Или ты меня уже хоронить собралась?
Корм откровенно ёрничал. Но не потому, что хотел поиздеваться над Нянькой, а потому, что банально испугался. Неизвестно чего. Просто, от одного имени своей дорогой Супруги, в устах Няньки.
— И ты не заменишь. Корм, отсутствие детей, у вас с Илиеоной уже начинает становиться проблемой. И её надо решать.
— Может рано? Может, мы пока не готовы к наследникам?
Корм продолжил вредничать.
— Мы ещё так молоды. Особенно я.
Но Нянька на его выкобёшки внимания не обратила. Аккуратно положила на стол чертёжик, ладонями волосы и так гладкие, пригладила, видимо, тоже волновалась, а потом ладошками по столу легонько хлопнула и ответила.
— Об этом можно было бы порассуждать, если б хоть одна из твоих женщин родила. То есть родила бы от тебя, разумеется.
— А разве…?
— Нет! Ни одна! Пока я ещё надеюсь, что ты просто управлял своим семенем. Это не редкость, и не секрет, что многие мужчины могут это делать. Те, кто не может, предупреждают своих случайных любовниц, чтобы они сами обеспокоились о предохранении, если в нём есть нужда.
— Знаешь, Нянька, я как-то об этом не задумывался. Может, и правда, управлял, даже не думая об этом.
Корм тихонько хмыкнул. Какое ещё управление? Как можно чем-то управлять, если ты самого себя забываешь? Когда от всего мира остаются одни ощущения, для которых не придумано даже названия. Потому что, когда ты плавишься в этой неге, то не в состоянии думать. А разум начинает возвращаться, когда ты уже отдышался и с трудом вспомнил собственное имя и где ты находишься.
— Пора подумать.
Нянька обошла стол и, подойдя к Корму, тихонечко погладила его по широкой груди.
— Пока ещё разговоров о твоём наследнике не слыхать, но это пока. Оборот, другой и это начнёт становиться серьёзной проблемой.
— Погоди, Нянька. А ты не драматизируешь? В конце концов, это моё личное дело, рожать наследника или не рожать. Может, он вообще не нужен? Я пока умирать не собираюсь.
— Не собираешься. И ещё долго не соберёшься, хвала Звезде и урам. Но наследник нужен.
Нянька нежно обхватила руку Корма своими маленькими ладонями и принялась поглаживать его запястье большим пальцем.
— Причин для этого несколько. Во-первых, он просто должен быть. Мало ли, что может случиться с правителем. От несчастного случая никто не застрахован. Во-вторых, когда у человека долго не появляется потомства, это говорит о его несостоятельности. Или о его собственном нежелании иметь детей. Ты не можешь позволить себе ни того, ни другого.
— Хорошо, я понял. А теперь скажи мне настоящую причину.
Нянька поджала губы. Немного постояла, выпустила его руку, а потом резко развернулась и вышла.
Нянька вышла, а вопрос остался. Большой такой вопрос. Навязчивый. Надо покончить с ним немедленно. Сегодня он должен сделать своей супруге необычный подарок.
Корм отправился в соседнее жилище. Здесь хранились вещи необыкновенные. Не банальные драгоценности и даже не редкости. А артефакты, ни объяснения, ни применения, которым не знал никто.
Корм недолго искал. Он знал, что подарит Супруге, и помнил, где это лежит.
Вот оно! Маленькая прозрачная сфера с золотыми искорками и каким-то неизвестным, величиной с детский ноготь, животным внутри. К сфере была прикреплена цепочка. Короткая в три звена, верхнее кольцо которой могло размыкаться и смыкаться. Отличный подарок.
В последний момент ему показалось скучным дарить вещицу просто так, и он открыл ящик с безделушками из триния. Тут он рылся долго. Никак не мог придумать, как интереснее обставить подарок. И чтобы она поняла, какая часть подарка главная. Запястье? Нет, запястья идут в паре, а сфера одна. Ожерелье? Смешно. Смешнее только с диадемой. Пояс? Не то. Корм аккуратно перебирал драгоценности. Некоторые казались очень хрупкими. Но только казались.
Триний по твёрдости и упругости превосходил все известные металлы. По сложности обработки и по редкости тоже.
В Центре имелся небольшой камешек. С кулачок ребёнка. Нашли его просто чудом. На дне небольшого, но глубокого озера. Того самого, за лугом. Под метровым слоем ила и донной грязи.
Уры сказали, что металл этот неземного происхождения, и у Корма не было оснований им не верить. Космический металл, да ещё в таком чистейшем виде, был, несомненно, очень ценной штукой, но Корму удалось выпросить для себя крохотный кусочек.
Как раз в то время он изучал историю своего родного мира и очень заинтересовался украшениями на древних портретах. Кем были люди, изображённые на них, кто рисовал эту красоту и сохранились ли вообще те рисунки, Корму было неизвестно. Да что рисунки. Сохранилась ли та планета, на которой они были созданы? Все, что осталось на память от Первой Земли — жалкий объем файлов, чудом найденный на частных комтерах первопроходцев.
Из выклянченного кусочка Корм наделал себе разнообразных безделушек и, оборотов пятнадцать, с гордостью носил всю эту коллекцию на себе. А потом, в один прекрасный день, снял, сложил в коробку и благополучно забыл.
Вот! Длинная тонкая цепь. Её можно носить и на поясе, и в виде запястья, и на шее. А главное, сфера очень органично будет смотреться, если её подвесить на цепь. Да, это то, что нужно.
Очень довольный собой, он вошёл в камору Супруги.
Илиеона сидела, склонившись над рабочим столиком. Он хотел подкрасться к ней незаметно, но она, как всегда, почувствовала его сразу. Это была их игра. И он ещё ни разу не выиграл. Корм подошёл к столику и увидел, что Супруга накрывает что-то лёгкой головной повязкой.
— Что у тебя там?
— Сюрприз.
— Сюрприз?
— Да. Не только ты любишь радовать других. И другим хочется порадовать тебя.
— Ты что следишь за мной? — Улыбнулся Корм, совершенно не подозревая любимую в слежке.
— Почему ты так решил?
— Я тоже приготовил тебе подарок.
— Удивил. Ты мне их каждый день даришь. Должна же я тебе чем-то отомстить. К тому же мой подарок ещё не готов. Может, завтра или через день.
— Я не выдержу столько. Умру от нетерпения.
Корму, и в самом деле, захотелось немедленно узнать, что приготовила ему Супруга. Он сцепил пальцы и потёр ладонями. От нетерпения.
Знаешь, милая, я только сейчас понял, что мне никто, никогда, ничего не дарил. Даже в детстве. У меня было всё необходимое и даже сверх того, но подарков — бесполезных волшебных вещей, мне не дарили.
На миг её прекрасные глаза распахнулись. Корм никак не мог понять, какого они цвета. То ли фиалковые, то ли синие, то ли чёрные.
— Ну, тогда… Ладно. Всё равно, это надо примерить.
Она подняла платок. Корму показалось, что на столике лежит змея.
— Что это?
— Пояс. Я увидела такой на рынке. У дикарей. Только они их не продают. По рисунку плетения они узнают, кто к какому племени принадлежит, статус, семейное положение и даже количество живых детей. Поэтому ни один дикарь не расстанется со своим поясом по доброй воле.
— Милая, неужели ты убила дикаря, чтобы сделать мне подарок?
Корм притянул Супругу к себе и сделал удивлённое лицо. Илиеона засмеялась, и по затылку и спине Корма прокатилась горячая волна.
— До этого дело не дошло. Дай-ка, я примерю.
Она наклонила голову, и Корм ощутил запах её чудных пепельно-золотых волос. Еле сдерживая себя, он поднял вверх руки, и Илиеона обернула поясом его талию.
— Да, достаточно. Надо сделать пряжку и вставить пару кристаллов. — Она закусила губку и слегка нахмурилась — Нет лучше три.
— Ты беременна? — У него как-то странно стукнуло сердце.
— Нет. Почему ты так решил?
— Что означает третий камень?
— А он должен что-то означать? Нет, Корм, просто я заказала урам пряжку треугольной формы и два камня не украсят её так, как три. Хотя… Если напечатать их вот такими. Илиеона развернулась к столику и принялась рисовать что-то на маленькой дощечке.
— Но ты не беременна?
— Нет. В том-то и дело, что нет.
— Это беспокоит тебя?
Она вновь покачала головой и, вздохнув, сказала.
— Не это.
— А что тогда? К тебе заходила Нянька?
— Да. Говорила о детях и…о других вещах. Я думаю, все должно случиться в свой срок. Но, если хочешь, мы можем обеспокоиться этим прямо сейчас.
Она вновь повернулась к Корму, обхватила его за шею и притянула к себе, одновременно откидываясь назад. Засмеялась тихо. И снова горячая волна окатила его. Они не в спальне, на дворе светлый день. Да какая разница, неужели это когда-то их останавливало?
Её пальцы по телу. Когда он успел сбросить с себя одежду? Ах, неважно. Касания рук, сначала лёгкие, потом всё более требовательные, и поцелуи бабочками по лицу, по шее, по груди. Её грудь, бедра… её запах… Великая Звезда! Про свой подарок он в этот день уже не вспомнил.
ДВОЕ
— Никакой надежды?
— Никакой. Мы испробовали всё, что могли. Но обожравшийся лунь, по сравнению с ней, мудрец. Он, хотя бы, сам ищет, где ему поспать.
— Как ты могла просмотреть Илиеону.
— У меня и, кроме неё, хлопот хватало. На тебя сколько времени уходит. Да и самой восстанавливаться надо.
— Можно ли её вылечить?
— Ты о ком? О матери или о дочери?
— О дочери я и так знаю. Я спрашиваю про мать. Про супругу.
— Её? Легко. Но препарат находиться в корабельном хранилище. И достать его можно только при одном условии.
— Да. Замкнутый круг. А что теперь делать нам?
— А что мы можем? Нужно начинать всё сначала. Пара создателей второй половины ещё жива. Они были помещены в терокамеру и находятся в репродуктивном возрасте. Пусть родят нам ещё одну Супругу.
— Ты поместила их в терокамеру? Какая предусмотрительность. А родители Корма?
— Разумеется. Слишком много времени и сил ушло на создание этих четверых, чтобы рисковать ими.
— Ничего не поделаешь. Мы ждали столько времени, подождём ещё.
НЕ ГЛАВА
На Земле не может быть ТАКОГО. Я, может, уже умерла, и это такой странный ад, специально для меня? Заблудиться в лесу было одним из моих любимых кошмаров. Стоило мне зайти за третью сосну и потерять из виду своих спутников, как у меня начиналась истерика. А может, я просто сплю? Точно! Надо проснуться. А как это сделать? Я со всей силы щиплю себя. Больно. Но не помогает. Как еще? Ага! Придумала! Надо просто заснуть здесь и потом проснуться там. Так просто. Я осторожно опускаюсь на землю. Надо уснуть. Я устала, даже дышать не хочется. Сейчас, сейчас. Я уже засыпаю. Ветки снова ползут к моим рукам. Пусть ползут, что они могут? Ничего они мне, в моём сне, не сделают. Меня скоро здесь не будет. Меня уже почти нет. Ладони становятся ватными. Кулак разжимается. И я, закрыв глаза, ещё успеваю заметить спички, выпавшие из руки. Мне хорошо. Какая я умница. Даже во сне понимаю, что надо делать. Подумаешь, кошмар. Не впервой. Прорвёмся. Про — рвём — ся. Я проваливаюсь вниз, в розовую вату. Ниже, ниже. Нет, я лечу. Где верх, где низ? Мутит. Что-то я никак не могу уснуть. То есть не уснуть, а наоборот, проснуться. То есть… тьфу. Плохо мне. Во сне так плохо не бывает. Или бывает. Или не бывает. Бывает. Бы-ва-ет. Бы-ы-ва-а-е-е-ет — какое странное слово. Что оно означает? Не помню… не знаю. Голова тяжёлая. Такое ощущение, что меня схватили рукой за мозг и тащат куда–то. Надо избавиться от этого ощущения. Головой тряхнуть, например. Я мотаю головой. Кольнуло справа. Снова. Снова. Что-то там лежит и упирается мне в висок. И мне больно. Но почему я тогда не просыпаюсь? Мотнём посильнее. Ого. Глаза распахнулись. Я проснулась или нет? Змеи вокруг лица. С ногами. Шевелятся. Медленно так. Наверное, тоже спят. Ноги вверх, вниз… вверх… вниз… Да это не ноги, а листья. Какие странные змеи, с листьями вместо ног. Как же они ходят? Надо их убрать от лица. Руки не слушаются. Ну, понятно, я же сплю. А что это мне мешает нормально заснуть, чтобы потом проснуться? Что там колет в висок? Поворачиваю голову. Не видно, но ощущается. Встать я не могу — понятно сон. Попробуем рукой. Получается плохо, но надо постараться. Подтягиваю руку к лицу, и…
Из горла вырывается просто дикий визг.
Ладони, запястья оплетены серыми ветками-змеями, присосавшимися к ранкам. Нет, такого я даже во сне терпеть не намерена. Отрываю паразитов с рук, с лица, ах, ты мерзость, даже под одежду уже забралась.
Надо приподняться. Упираюсь ладонью в землю. Руку оцарапало. Чем, интересно? О! Спички.
Интересно, а во сне можно спичку зажечь? Пальцы не слушаются. А ну стоять! Смирно! Это мой сон или где? Упали — отжались. Раз — два раз — два. Мы писали, мы писали наши ля-ля-ля устали. Мы пивка сейчас попьём и опять писать пойдём.
Вроде заработали. Теперь аккуратно поднимаем спички. Блин, какая плотная упаковка. А зубки нам на что? Так, спичку вытащили, молодца, теперь чиркалку достанем. Дальше, в правую ручку спичку, в левую, наоборот, чиркалку. Чирк! Опа, с первого раза. Нет, можут ведь, когда хочут. Это не гражданские — из десяти пять, если зажгутся, считай, повезло.
Красивый огонь, слегка искрится. А чёрт, обжёг.
Странный сон. Руки в крови и болят, висок болит, ожог болит, ноги, спина, даже горло и то болит — орала то — как потерпевшая. А проснуться не могу. И это ещё что? Не поняла? Ветки куда-то делись? Смотри-ка, ни одной поблизости. Метрах в двух есть, а рядом нету. Только голые стволы. И листья-иглы, опавшие, под ногами похрустывают. И… спать совсем не хочется.
Морок какой-то. Сейчас подышу, успокоюсь, определю, с какой стороны я сюда прибежала, развернусь и пойду, помолясь. Или побегу матерясь. Ох, прости меня, Господи. За язык мой — наказание мне.
Так, осмотримся. Следов никаких не видно. Ветки, прячась в стволы, сбросили все листья и засыпали всё, что можно. Да какие ветки! Какие ветки! Нет никаких веток и быть не может. Не может быть такой жути на Земле. Даже в Африке такого нет, а уж в Сибири то — кому смеяться?!
С одной стороны, я начала приходить в себя, понимая, что никакой это не сон, а с другой, липкий ужас снова начал подниматься по ногам, по спине и животу, подбираясь к сердцу, уже готовому остановиться. Собрав остатки разума, я, для начала, крепко стиснула зубы, чтобы снова не услышать свой дикий крик. Потом аккуратно и очень медленно достала ещё одну спичку, лизнула, просто так, чтобы ощутить вкус и лишний раз убедиться, что я не сплю. Потом зажгла спичку и уронила её на землю, под ноги.
ДВОЕ
— Я не могу дождаться. Это то, что нам было нужно. Соединение этих двух наборов даст нам необходимый код.
— Не хвались цыплятами, пока кура не снеслась.
— Что?
— Так говорят дикари, когда хотят сказать, что не стоит обсуждать то, что ещё не сделано. Ещё неизвестно, какой набор получится в итоге.
— Ты общаешься с дикарями?
— Смешно.
ГЛАВА 8 ДОЧЬ
— Вот она.
Нянька распахнула перед ним двери. И то, что он увидел, больно резануло по сердцу.
Дочь сидела на кровати, слегка наклонившись вперёд. Голова её мелко, мелко тряслась. Тонкие пальцы паучьими лапками мяли ткань платья.
Корм подошёл, сел рядом, взял её за руку, обнял другой рукой за плечи и, тихонько покачиваясь, запел колыбельную песенку. Ту, которую, когда то, пела ему Нянька. Простые слова, простая мелодия, тихий голос. Он пел эту песню для дочери каждый день. Каждый день, в течении восемнадцати оборотов. С самого первого дня её жизни.
Сначала это было необходимо ему. Он качал на руках крошечного человечка, пел колыбельную и пытался увидеть в не оформившемся младенческом личике черты утраченной возлюбленной.
Потом это стало необходимым ей. Гораздо важнее, чем пища, или, даже, воздух. В тот день, когда стало окончательно ясно, что его дочь безумна и с этим ничего нельзя поделать, он сам чуть было не сошёл с ума. Он не выдержал. Он сбежал. Он придумал какую-то никому не нужную экспедицию. И сам возглавил её, сумев убедительно мотивировать своё отсутствие в городе. Спрятал свою трусость за выдуманной необходимостью.
Посланец догнал его уже на вторые сутки.
Несчастный ребёнок выгибался в своей колыбельке и не плакал, а рычал. Тихо и страшно.
— Колыбельную. Спой ей колыбельную. — Услышал он чей-то шёпот.
И он запел. Он пел долго, осторожно пододвигаясь всё ближе и ближе. Тихонько сел на кровать, медленно протянул руку и погладил дочь по голове. Ещё раз. Ещё. Девочка перестала выть.
Он взял её на руки и прижал к груди. Он пел ей о теплом солнышке, голубом небе и белых облаках. Он пел о любви и нежности. Он пел и учился жить с этой страшной болью в груди. Он поёт эту песню каждый день уже много, много оборотов.
Постепенно дочь успокоилась. Дыхание её стало ровным. Тело обмякло, и Корм уложил дочь на постель. Посещение было окончено. Можно было просидеть с ней весь день и всю ночь. Это ничего бы не изменило. Она так и будет лежать с открытыми глазами, не реагируя ни на что. Ни на голод, ни на жажду. Ни на жар, ни на холод, безучастно глотая положенную в рот пищу и так же безучастно, испражняясь.
Корм поднял голову. Нянька стояла рядом и смотрела на него. В её глазах не было укора. Но он сам ругал себя, как только мог.
— Ты устал.
Нянька села рядом с ним и погладила по щеке.
— Ты совершенно вымотался за последнее время. Всему есть предел, Корм. Даже твоей выносливости. Не надо так себя загонять. Ты должен отдохнуть. И взять себе женщину.
Корм хмыкнул. Для него в этом мире женщин более не существовало.
— Да, женщину. Пойми, речь идёт не только о твоём удовольствии. Речь идёт о твоём рассудке. Ты здоровый, половозрелый мужчина и должен слушать желания своего тела. Почти двадцать оборотов без женщины, это очень много. Корм отвернулся, чтобы она не увидела его улыбку. Его Супруга приходит к нему. Часто. И они любят друг друга так же, как и прежде. Но об этом никто не должен знать.
— Я знаю.
— Что? — Сердце Корма подпрыгнуло вверх и застряло в горле. Дыхание перехватило, и ему понадобилось несколько мгновений, чтобы снова начать дышать.
— Я знаю, что она снится тебе. Вы занимаетесь с ней любовью во сне, и ты думаешь, что этого довольно. И другие женщины тебе не нужны.
— Откуда? Откуда ты это знаешь? — Он схватил её за плечи и встряхнул. — Ты что, умеешь подсматривать чужие сны?!
— В этом нет нужды.
Она осторожно сняла его руки со своих плеч, сложила ему на колени и накрыла своими ладонями.
— Тогда откуда? — Корм с удивлением понял, что его трясёт.
— Милый мой мальчик. — Нянька покачала головой, а потом подняла его руки к лицу.
— Посмотри, как дрожат твои пальцы. Это говорит о том, что я права. Ты уже плохо контролируешь себя. И с каждым днём будет только хуже. Повторяю, мне нет нужды копаться в твоих снах. Помощник рассказал мне о твоих ночных стонах. Пятна на твоей постели подтвердили мою догадку. А о том, что если слишком сильно скучаешь о мёртвом, то он может прийти в твои сны, я знаю уже давно.
— Она не мёртвая.
Корма буквально скрутило от этого страшного слова. Он резко вырвался из ласковых рук Няньки и встал так резко, что его пошатнуло, оступаясь подошёл к выходу и схватился рукой за проём.
— Никто не видел её мёртвой.
— Никто.
Нянька поднялась, поправила и так безупречную одежду и шагнула к Корму. Взяла его под локоть и заглянула в глаза. Он отвернулся, не в силах смотреть на ту, что способна произносить такие страшные слова.
— Да, мёртвой Илиеону не видел никто. Но неужели ты думаешь, что, будь она жива, она не вернулась бы к тебе? И потом, за это время, без восстановителя, её биологический возраст сравнялся бы с фактическим. Ты понимаешь, что это значит? Можно оставаться молодым почти бесконечно долго, регулярно принимая восстановитель, но нельзя старуху сделать юной девушкой.
Ему стало душно. Надо выйти на воздух.
— Идём, мальчик мой.
Нянька вывела Корма из каморы. У него шумело в ушах. Где то, по краю зрения, летала чёрная пыль.
— Что со мной?
— Ничего страшного. Пока ничего. Это гневается кровь в твоих венах. Но это сигнал, что тебе надо заняться собой и своим здоровьем. Когда в наши сны приходят мёртвые, — Нянька покосилась на Корма, — Они забирают нашу силу. От этого наваждения нужно избавиться.
— В твои сны приходили мёртвые? — Почти с ненавистью спросил он.
— Да, мой мальчик. Я знаю, о чём говорю.