Сосед

               

Нет-нет, да и случалось его подвозить. И всегда он был под хмельком и с каким-нибудь пакетом в руках. Видел и трезвым, но тогда он почему-то на такси не садился: шагал к автобусной остановке и даже голову на проезжую часть дороги не поворачивал.
А голова у него была знатная: большая, как кочан капусты, с торчащими по бокам ушами.  Только вот глаза были для неё слишком маловаты: будто бы осокой прорезаны. И когда он смеялся, то они совсем терялись за буграми смуглых щёк. Бабай, одним словом.
Ездил Бабай всегда по одному маршруту: на улицу Колхозную. Там у него стоял дом: добротный пятистенок из толстенных брёвен за  голубым, как майское небо, забором. Из-за него всякий раз доносились голоса ребятишек и лай собаки. А может и не одной, так как грубый лай перемежался тонким вяканьем.
Иногда несколько пацанят встречали его у калитки,  висли на растаращенных руках и они живой кучей вваливались во двор. …Нахал, однако! Его ждут-пождут, а он стопки сшибает.   
- Охоч ты на это дело! – бросил ему однажды дорогой.
- На какое? – радостно ощерился Бабай и поскрёб щетинистый подбородок. – На такое что ли?
- Ну…
- Так я же редко!
И хотел чего-то добавить, но я перебил:
- Редко да метко! И сразу в такси лезешь: гулять, так гулять…
- Не-е-ет, – отрицательно помотал своей капустой пассажир, - я не из-за этого!
И, сыто жмурясь, поведал мне причину поездок на такси.  Он ведь всегда за справедливость стоит: чтобы всё по совести было. И если трезвый стерпит какую-нибудь автобусную  закорючку, то пьяный – фигушки!
- Я ведь чего тогда с синяком ходил, помнишь? – хитро прищурился Бабай.   
А история, мол, такая! Сэкономить решил перед выходными: не на такси под хмельком домой поехал, а автобусом. И вот сэкономил. …Увидел карманного воришку в момент преступления, схватил того за руку, да от подельника и схлопотал.
А то один раз с верзилой сцепился. Пристал тот к дедульке: дай, да дай на бутылку!
Драка и получилась…
                *   *   *
Где-то в начале марта я увидел Бабая возле филармонии. Одет он уже был по-весеннему: в лёгкую матерчатую куртку и клетчатую фуражку. И его улыбка сияла даже шире той роскошной фуражки. Знать, уже принял на грудь.
- Поехали! – сунулся ко мне.
И этой лихой командой подпихнул вяло выкарабкивающихся из такси двух пожилых дам. Те испуганно взвизгнули  и бросились прочь от машины.
Потом Бабай откинул башку к подголовнику, погрозил мне толстым пальцем и хитро сощурился:
- Я ведь знаю, чем ты занимаешься! 
- Ну и молодец, - усмехнулся я, – и чем же я занимаюсь?
- Ты - книжки пишешь!
Ясно-понятно, что он ездит домой не только со мной и знает от таксистов всю мою подноготную. 
- И что в этом плохого?
- Ничего… - признался Бабай. И, неожиданно, чай, и для себя,   предложил: - Напиши-ка и про меня рассказ!
- А о чём писать-то? О том, как ты пьяный домой на такси добираешься? 
И снисходительно пояснил любителю рассказов о собственной персоне:
- Этого мало для рассказа! В нём надо такое высказать, - похлопал ладонью по баранке, - чтобы потрясло написанное-то, просквозило, чтобы посветлел от этого читатель… Или хотя бы кошку пинать перестал.  Вчера пинал, а сегодня – нет! Жалко чего-то… А не будет того – нету рассказа! - И поддел: - Невелик подвиг – от жизни в такси прятаться!
- Почему прятаться?! – покраснел Бабай и сдёрнул с головы фуражку. – Пошли сейчас ко мне: все стены почётными грамотами увешаны! И в шкафу штук пять лежит.
- Ну и что? Вон сколько людей идёт, - ткнул рукой в сторону   окошка, - и все неплохо работают! …Они и будут читать тот рассказ. И отбросят в сторону! Им ведь твою душу подавай.   Чтобы добро и зло в ней было. …Откуда зло-то берётся, знаешь?
Пассажир оторопело молчал. Лишь щурил свои узенькие глазки. И тогда я задал вопрос посложнее:
- Ты вот украл что-нибудь в жизни?
- Я? – Аллах, мол, с тобой! – Никогда не воровал…
Но он шустро мне ответил-то, прямо сходу! Не думал, значит, над вопросом.
- Врёшь! Ангелы  на земле не живут, они  на небе. …Так что думай хорошенько, а потом и поговорим насчёт рассказа.
Тихо было в машине. Так тихо, что, кажется, я расслышал шевеление мозгов пассажира. Наконец, он обронил:
- Аккумулятор украл…
- У кого?
- Не у кого… Со склада…
       Он ведь раньше в Казахстане жил, работал начальником ОТК на мебельной фабрике, а аккумулятор ему кладовщица подъегозила. Знала, что мучается с  легковушкой, вот и подкинула подарок.
- Ясно… Но это ведь не всё ещё!  Ты посерьёзнее вспомни.
Пассажир ничего не ответил и молчал уже до самого дому.
                *   *   *
- Спишь, едят тебя мухи?
Рядом с такси стоял грузный старик лет семидесяти пяти.  Глубокие впадины возле носа делали его физиономию похожей на бульдожью. Только вот очки в массивной  пластмассовой оправе чуть-чуть скрадывали собачью стать. Одет он был в джинсовую рубаху навыпуск и такого же свободного кроя штаны. Из-под них выглядывали рыжие сандалии. Носков не было и оттого на волю торчали костистые пальцы. Модный дедок…
- Ехать?
- Нет, - старик плюхнулся на сиденье и  сердито поёрзал на нём, - сено косить буду! - Затем выкинул из сивой башки своё недовольство и скомандовал: - Давай-ка на Колхозную! До синего забора. …Там мой домишко стоит!
- А-а, - вспомнил, - где Бабай живёт?
- Сам ты Бабай! – грохотнул старик. И мне показалось, что рядом со мной уронили пустую железную бочку: хрясь да хрясь та   об асфальт! – Бабаями  ребятишек пугают, а они ему - первый друг! Он, - указал пассажир узловатым пальцем на крышу «Волги», - человек!
- Да ну… - отмахнулся. - Откуда сейчас люди? - а дальше и говорить не стал.
Старик удивлённо выпучился на меня, потом обиженно дёрнул подбородком и тяжело засопел. Но недолго сопел:
- Чего стоишь?! – буркнул. – Езжай!
Мы уже проскочили  улицу Ямскую и теперь стояли в пробке у  областного музея, а дед всё ещё переживал обиду – молчал.
Наконец набрал в грудь побольше воздуха и оценивающе посмотрел на меня: будто бы прикидывал в голове, по какому моему уху ему было бы удобнее сейчас врезать. Да забыл, видать,   задумку:
- Сколько тебе лет?
- Сорок шесть!
- «Солок сесть!» - передразнил вдруг и неожиданно громко рявкнул: - А чего такой придурок?! …Не знаешь мужика, а туда же!  Ты вот поделай в жизни с его, а потом - говори…
- А чего он сделал? – возмутился я. – Пьёт, как сапожник, да и всё! …Рыцарь нашёлся: и справедливости хочет, и боится, чтобы в морду не дали!
- Ишь ты какой! – удивился пассажир. – В морду…  Да его морда неровня твоей!
И побагровел ещё больше. Даже нос у него стал похож на спелый помидор. И выдал такое, отчего было впору и рот разинуть:
- Видал сколько у него ребятишек? Больше десятка… И все   детдомовские.
А пить-то, по словам деда, он совсем и  не пьёт. Просто бригада такая. Не любит насухо жить: плотники ведь! …А так как у какого-то из его ребятишек частенько день рождения, то   скидываются виновнику веселья на подарок, А он их, в ответ, значит, угощает. Люди ведь… 
Одно время из-за таких угощений даже с работы уходил. Только скоро  назад вернулся: плохо бригадиру без него.  Умеет человек, понимаешь ли, с клиентами разговаривать… Тоже ведь раньше руководил. …Ценят его. Раз даже подрались на этой почве.
- Кто?
- Плотники, кто ещё? Стучится как-то ко мне их бригадир: «Сосед дома?».  …Бригадир-то ведь что умудрил! Заключил договор с одним предпринимателем, выпили вместе, как следует, и приехал в бригаду пьяней вина. И на моего соседа-то со скандалом:   уволил его. От ревности  это сделал, от дури. …А мужики за моего соседа вступились.
Утром просыпается бригадир, вся морда в синяках и ничего не помнит. Ноги в руки и к помощнику. Тот  ему всё  и рассказал, да ещё и своё прибавил: падай, мол, теперь мужику в ноги! Куда мы без него?
- Падал?
- А как? …Надо будет - и ты упадёшь!
  Старик говорил со мной как с подростком. Не было, знать, у него   доверия ко мне после нелестного отзыва о соседе. А обронив последние слова, даже демонстративно постучал себя по лбу: хороший, мол, ты парень, да ни к чёрту не годишься!
Затем перевёл взгляд на облепленный легковушками путепровод и устало выдохнул:
- Ну и утык, едят его мухи!
- Какой утык?
- Пробка, говорю! …Дружок у меня был: разруху, говорил, пережили, а изобилие - на боку перевертимся. Фиг-то!
- Разорился что ли?
- Ладно бы… Умер! Дал своим сыновьям по квартире да  машине, а толку? Потачка и собаку губит. Один наркоманом стал, другого за драку посадили. …Умер дружок-то, - опустошенно повторил старик. -  Я, мол, один виноватый,  отбил  у них охотку к жизни! …А сосед чего? Он своё дело знает. Сам детдомовский, вот и дома приют устроил. …Всякого работать учит.
Вдруг ёрзнул на сиденье и, норовя вглядеться в меня, сказал:
- А я ведь тебя где-то видел… Может, по телевизору показывали?   
- С чего бы это? – соврал, заливаясь краской. – Я - не твой сосед! У меня подвигов нету.
- Ясное дело, - согласился пассажир. – Я и сам-то до него не дорос. …Всё хотел  парнишку на воспитание взять, да так и не решился. А теперь что, - крякнул виновато, - живём со старухой, как два сорняка!
И задумчиво поскрёб затылок. …Да, поди, уже вовсе и не обо мне он сейчас думал, а о своём: топать ли ему пешочком  до улицы Колхозной или ещё постоять в пробке и лихо подкатить к дому на «Волге». Выбрал первое.

 Рассказ о соседе моего джинсового пассажира я, конечно, написал. Только вот показывать тому  пока не решаюсь: потом уж как-нибудь… Больно  колючим он стал в последнее время. Много строже прошлогоднего.