Глава 257
Пока Людовик бушевал в мрачной камере Филиппа, Филипп нежился в роскошной кровати Людовика. Наутро я посетил Филиппа, сообщил ему, что Людовик находится у меня, связанный и под неустанной охраной Портоса, но его следует отвезти подальше от Парижа в какую-нибудь крепость, например, в Пинтероль, куда он и будет помещён навсегда. После этого ничто уже не помешает Филиппу стать новым Королем Франции, хотя и под чужим именем, но править столько лет, сколько Господь отпустит ему лет жизни на этом свете.
— Ваше Величество, — сказал ему я. — Кстати, привыкайте, что даже наедине я буду обращаться к вам только так, поскольку нас могут подслушать. Когда нам надо будет побеседовать о том, что не должен слышать ровным счётом никто, кроме вас и меня, нам лучше будет уходить на природу, где поблизости нет кустов и деревьев, или же беседовать в центре большого зала шопотом, лишь после того, как мы удостоверимся, что ни под столом, ни за креслом никто не прячется. Итак, Ваше Величество, нам необходимо поместить человека, представляющего высшую опасность для государства, под стражу. Вспомните, что, согласно вашей воле, ваши приказы должны быть не только скреплены вашей собственноручной подписью, но также и печатью канцлера Сегье, который будет ставить её только в вашем присутствии. Вы можете либо вызывать сюда канцлера, либо подписать соответствующий приказ и если вы намерены сегодня покинуть Во-ле-Виконт, тогда канцлер скрепит его печатью как только мы с вами прибудем в Париж и вернёмся в Лувр, ваш подлинный дом.
— Что вы посоветуете мне, монсеньор? — спросил Филипп.
— Ваше Величество, если по таким пустяковым вопросам вы будете спрашивать у меня совета, наше дело провалится, так как все заподозрят неладное, — ответил я. — Давайте условимся на том, что если я произнесу слово «важное», или слово «подумать», или упомяну Господа, это означает, что по данному вопросу нам с вами непременно следует посоветоваться и согласовать ваше решение. Если же в моей речи не будет этих слов, и если кто-либо из присутвующих на аудиенции будет ожидать вашего решения, но вам потребуется мой совет, тогда вы также можете употребить одно из указанных слов или сослаться на Господа. Во всех прочих случаях я рекомендую вам поступать так, как вы сами сочтёте нужным. Если ваше решение покажется мне неудачным или опасным, я употреблю одно из указанных слов. Впоследствии нам надо будет менять эти слова время от времени, иначе нас могут раскусить. Но чем дольше вы будете Королём, тем меньше будет вопросов, по которым вам действительно необходимо будет со мной посоветоваться. Так что прошу вас самостоятельно принять решение.
— Хорошо, но в этом первом моём самостоятельном решении я просил бы ваших соображений, при том, что я оставлю окончательное решение за собой, — ответил Филипп. — В этом случае и я смогу проявить самостоятельность, но и вы сможете дать мне некоторые намёки в отношении выгод или опасностей каждого их этих решений.
— Чрезвычайно справедливо, — ответил я. — Оставаться в Во-ле-Виконт нет никакого смысла кроме того, чтобы продемонтрировать всем, что вы благоволите суперинтенданту Фуке, и даже некоторым образом объяснить причину этого благоволения. Вам попросту понравился этот праздник. Это соображение в пользу дальнейшего пребывания в гостях у господина Фуке.
— К тому же я смогу здесь переговорить с ним и выразить ему моё благоволение, — согласился со мной Филипп.
— Совершенно верно, — ответил я. — Но вы можете высказать ему своё благоволение и в Лувре, этому ничто не помешает. Кроме того, если вы, в отличие от вашего предшественника, не стремитесь арестовать или низложить Фуке, тогда сообщать об этом вовсе не срочно, с этим можно подождать. Даже если господин Фуке и испытывает некоторые волнения на счёт своей судьбы, поскольку она уже разрешена благополучно, то это волнение не убъёт его, поверьте мне. Так что это дело терпит.
— Хорошо, теперь прошу вас изложить соображения в пользу того, чтобы покинуть Во-ле-Виконт как можно скорей, — ответил Филипп.
— Они просты, и их всего два, — ответил я. — Во-первых, желательно как можно скорей поместить известное вам лицо в надёжное место, а вызывать сюда канцлера Сегье для того, чтобы он заверил приказ об аресте неизвестного ему человека, было бы неосторожно. Вызов государственного канцлера не останется незамеченным, а причина этого вызова будет неизвестна. Это может подать повод ко многим размышлениям в хитроумной голове моего дорогого друга д’Артаньяна. Я бы рекомендовал избегать подобных рисков. Уж лучше подождать с этим делом.
— Да, эти соображения весьма существенны, — произнёс задумчиво Филипп. — Но вы сказали, что есть ещё и второе соображение. В чём оно состоит?
— Людовик прибыл в Во-ле-Виконт с целью добиться от мадемуазель де Ла Вальер ещё больших доказательств её крайне доверительного отношения к нему, нежели он получал до этого, — ответил я. — В этой связи влюблённые ещё движутся к вершине своих желаний, к кульминации своих страстей. Быть может даже они уже были чрезвычайно близки, так близки, как только можно, но мадемуазель де Ла Вальер такова, что ухитряется держаться время от времени на столь деликатном нравственном расстоянии от Короля, полагая, что это придаёт ей ценности, причём, полагая это совершенно справедливо, по наитию ли, по удивительной чистоте, или же по зрелому рассуждению и по чрезвычайной ловкости, но Людовик до сей поры вёлся на эту уловку, словно мальчишка, так что каждую уступку с её стороны он воспринимает как божественную милость, и так будет, по-видимому, продолжаться до тех пор, пока этот союз Господь не благославит каким-нибудь младенцем. Обычно после первых родов женщины уже не строят из себя недотрог. Но, впрочем, с мадемузель де Ла Вальер я не поручусь и за то, что она смогла бы продолжать подобную игру и после вторых и третьих родов.
— Вы говорите о том, что Людовик запланировал удовлетворить свои желания с этой фрейлиной во время его пребывания в Во-ле-Виконт? — спросил Филипп, умело скрывая свой ужас или своё презрение к этой ситуации.
— Вы изволили совершенно правильно меня понять, Ваше Величество, — ответил я.
— В таком случае сегдня же немедленно мы отбываем в Париж, — решительно ответил Филипп. — Чем раньше, тем лучше.
— И даже не отобедав? — спросил я.
— Нет, хватит одного только завтрака, — сказал Филипп. — А чтобы упомянутая мадемуазель не подумала, что Король струсил, прошу вас придумать какой-нибудь подобающий повод для моего срочного отбытия. Скажем, войну на испанской границе.
— В настоящий момент на испанской границе всё спокойно, — ответил я. — И к тому же война – недостаточная причина для того, чтобы Король прерывал своё веселье. Войны идут постоянно, а веселье Его Величества – дело слишком важное, чтобы его можно было столь беспричинно прерывать или откладывать. Я могу предложить более весомую причину.
— Какую же? — поинтересовался Филипп.
— Если бы ваша супруга, Мария Терезия, пожаловалась бы на мегрень и выразила бы желание отбыть в Париж, вы могли бы либо отправить её одну, что не было бы воспринято с удивлением, либо снизойти до того, чтобы отбыть вместе с ней, что было бы всеми сочтено как высшая милость и проявление чрезвычайного благородства внутри вашей собственной семьи, — сказал я.
— Но откуда же возьмётся мигрень Королевы? — спросил Филипп.
— Оттуда же, откуда берутся все женские мигрени, — ответил я. — От желания досадить своему супругу или от желания достичь от него если не повиновения, то хотя бы отказа от своих планов. Если Королева узнает, что её мигрени будет достаточно для того, чтобы её супруг хотя бы на ближайшие сутки отказался от завоевания мадемуазель де Ла Вальер, будьте уверены, что эта мигрень не заставит себя ждать. Надо лишь, чтобы кто-нибудь дал ей знать, что в случае её мигрени её супруг Король отправится вместе с ней в Париж. Ну и весь двор, конечно, тоже в этом случае поедет вместе с вами.
— А кто же ей сможет намекнуть на это? — спросил Филипп.
— Только тот или та, кто находится довольно близко к Королеве, чтобы иметь с ней беседу, и при этом не в восторге от вашей связи с мадемуазель де Ла Вальер, — ответил я. — Это Принцесса Генриетта. Будет лучше это сделать через какую-нибудь её фрейлину. Вам достаточно лишь во время завтрака зевнуть, и все поймут, что вам здесь скучно.
— Все? — удивился Филипп. — Неужели все заметят мой зевок.
— Разумеется, Ваше Величество, — ответил я со смехом. — Привыкайте к тому, что если Король смотрит на ту или на того, на кого пожелает, что все остальные в присутствии Короля смотрять только на него! Если вы звенёте, все придворные тоже начнут зевать, после чего они распорядятся начать упаковывать вещи. А если вы после этого просто произнесёте тихим голосом вблизи какой-нибудь фрейлины Принцессы, например, Оры де Монтале: «Скорей бы уже вернуться в Лувр», тогда и ваш отъезд в Лувр считайте делом решённым, он устроится сам собой.
(Продолжение следует)